Стасик замолчал. В трубку кто-то громко кричал – это было слышно всем присутствующим.

– Брат, какие наркотики, эй? Тут просто помочь надо человеку, в долги влез. Ты что? Да как ты со старшими разговариваешь, я уже больше года ничего не… Брат, да я всё верну! Нет, послушай меня!

Но слушать его собеседник дальше не стал. Стасик со злостью кинул телефон в стенку. Это было уже не впервой – телефон этот не раз собирали по частям, но он отчего-то не переставал после этих ударов работать.

– Вот пидарас! – крикнул Стас. – Значит, когда ему что-то нужно, я всегда…

– Прекрати, – остановил его Фарик. – Какие там намазы, ты пидоров ебёшь и сало жрёшь тоннами! И как ты смеешь говорить такие слова?

– А ты? А что ты?! – повысил голос Стас.

Это могло бы закончиться дракой – такое между Стасом и Фархадом бывало – но вмешался Комар.

– Хорош, пацаны, хорош! – сказал он. – и так в дерьме живём, не надо ещё друг с другом сраться. – Комар встал между ними. – это к хорошему не приведёт!

– Правду говорит Комар! – сказал Лысый.

Конфликтующие остыли.

– Дело базарят пацаны, – сказал Стас. – Давай замнём.

– Давай. Не обессудь, брат, я погорячился. Сам не свой становлюсь, когда такие слова говорят впустую. Я же тоже не пример для подражания, за живое задевает, – ответил Фара.

Они по-братски обнялись.

– А давайте позовём Масяню! – подал идею Лысый. Он как раз нам блок сигарет должен.

Идею одобрили.

– МАСЯНЯ! – рявкнул Стас. – Позовите сюда этого членососа!

В палату, дрожа от страха, зашёл Масяня.

– Ты, пидарас, когда сигареты отдашь? – начал Стас.

– Во вторник папа приедет, вы же знаете, я никогда не…

*ХЛЯСЬ!*

Масяня получил сильную пощёчину.

– Ты сколько нам должен? – начал Стас.

– Восемь пачек, но я отдам, ещё сникерс, два доширака и пачку майонеза во вторник…

*хлясь!*

– Какие восемь пачек? – вмешался Фарик. – Проснись, друг! Десять! Целый блок.

– Почему десять, восемь же!

– Ты что, хочешь сказать, что Фара пиздит? Забыл, как ты у нас занимал три сигареты за две пачки? Забыл?

– Нет, я всё во вторник отдам!

– Предлагаю другой вариант, – сказал Стас. – Мутишь мне пятихатку, и мы в расчёте. И ещё сверху чая и сигарет дадим.

– А можно сначала покурить? Я так курить хочу!

Масяне дали сигарету. Он покурил и вернулся из туалета очень довольный.

– Алё, папа, привет! Как дела? Ты смотрел последний матч ПСЖ? Классно они сыграли, да? Но левого полузащитника надо было менять, да. Как там сестра? Как здоровье? Я хорошо. А ты скоро меня заберёшь? Слушай, а ты можешь пятьсот рублей на счёт кинуть? Нет? А почему? Мне ребята сигарет и чая дадут…

– Атас, жаба! – крикнул Лысый. Все разошлись по своим кроватям.

– И ЧТО У НАС МАЙСЯН ДЕЛАЕТ В ПЕРВОЙ ПАЛАТЕ? А НУ БЫСТРО К СЕБЕ!

Масяня побежал в свою палату.

– Наебал, гандон! – крикнул ему вслед Стасик. – Два блока с тебя!

Когда Жанна Ивановна вернулась на своё место, ребята продолжили беседу.

– Облом по всем фронтам, – констатировал Фарик. – А с этого хуесоса мы ещё получим…

– Есть идея! – сказал вдруг Герман. – Всё гениальное просто.

– И что за идея? – все повернулись к Герману.

– Вечером сегодня Жаба уйдёт пить чай. Палыч будет уже в говно, ему будет на всё похуй. Раю надо будет как-то отвлечь, и тогда я незаметно проникну в процедурный кабинет. Я там видел две конвалюты цикла и две пачки карбита. Может, ещё элки найду пару листов.

– Гениально! – с восторгом произнёс Комар. – Осталось добазариться, кто возьмёт на себя эту старую пизду.

– Жабу чур не я, а так поддерживаю, – одобрительно произнёс Фарик. – Там говна на всех должно хватить!

Довольные своим хитроумным планом, уголовники не знали, что юный допризывник Малинин держал на них злобу за подколки и шутки. Он запоминал каждое слово, и уж никак не был намерен был держать услышанное в тайне…

– Административный восторг? Не знаю, что такое.

– То есть… Vous savez, chez nous… En un mot, поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя вправе смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, pour vous montrer son pouvoir. «Дай-ка, дескать, я покажу над тобою мою власть…» И это в них до административного восторга доходит…

Ф. М. Достоевский. «Бесы», 1872

Есть у нас в России такое явление – впрочем, не только у нас, но у нас особенно. Суть явления в том, что человек, в обществе особой властью не обладающий, и не добившийся в жизни ровным счётом ничего, всячески восполняет этот недостаток значимости и самоутверждается за счёт того, кто в рамках ситуации находится от него в некоторой зависимости. Будь то водитель автобуса, кассир или тот же вахтёр – такие люди зачастую будут придираться к каждой мелочи и всеми возможными способами портить вам жизнь.

Как писал Виктор Пелевин, бывшие работники общественных туалетов делятся на два типа: первые справляют нужду аккуратно, зная, как тяжело приходится уборщикам, а вторые специально оставляют всё в наиболее грязном виде – мол, мы страдали, страдайте теперь и вы! Современное российское общество изобилует людьми второго типа.

За столом на посту сидит необъятных размеров женщина лет шестидесяти. У неё три подбородка и два живота. Наверное, если посмотреть на неё сверху, она будет выглядеть как идеальный круг. На носу у неё очки с толстыми линзами, а за ними – глаза-сканеры, пеленгующие пространство на предмет того, к чему можно придраться. Этого человека вы уже знаете.

Это Жаба Ивановна.

Ходит по больничке даже такая шутка, что настоящие жабы обижаются, когда узнают её прозвище. У неё есть много не очень приятных черт. И вот две главные:

1. 90 % времени Жаба не говорит, а орёт, при этом не брезгуя самыми грязными выражениями.

2. Она постоянно закрывает туалет.

Второе не кажется особо страшным, но это только с первого взгляда. Туалет закрывается на замок, ключ лежит у неё. Обычно замок этот вешается только на время раздачи лекарств, но не в Жабину смену. Она всегда найдёт повод повесить этот замочек. Как и сейчас, например.

– Жанна Ивановна, можно в туалет, я очень хочу по-маленькой! – подошёл к ней Лунтик, а вместе с ним ещё несколько шизиков.

– КАКОЙ ТУАЛЕТ, ВЫ ТАМ ВСЕ ОХУЕЛИ, ЧТО ЛИ, СКОТЫ? ТИХИЙ ЧАС! ЗАШЛИ В СВОИ ПАЛАТЫ! – рявкнула Жаба. От этого крика проснулось пол-отделения.

– Ну пожалуйста, я не могу больше терпеть! – умолял Лунтик.

Жаба сделала свой любимый трюк – ударила кулаком по столу с таким грохотом, что проснулись даже люди из дальних палат.

*ШАРАХ!*

– ТУАЛЕТ ЗАКРЫТ! – заорала Жаба ещё громче. – ВСЕ ЗАШЛИ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! ПО ПАЛАТАМ, Я СКАЗАЛА!

– Ну пожалуйста, Жанна Ива…

*ШАРАХ!*

– Я ЖДУ! – заорала Жаба.

И после этого начинается самое интересное. Шизики, поняв, что посещение туалета им не светит, собираются у мусорного ведра посреди коридора и начинают справлять нужду прямо туда. Ведро оказывается дырявым, и моча растекается по всему коридору.

– ДА ВЫ ОХУЕЛИ?! – заорала Жаба. – СЕЙЧАС ВСЕХ НАХУЙ В СЕДЬМОЙ ПРИЕБАШУ, СУКИ!!! РАЗБЕЖАЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ!

*ШАРАХ!*

– Я ЖДУ! Смирнов, Богатыренко, вы первые на вязки. СМИРНОВ!!!

Шизофреник Смирнов, не успевая натянуть штаны, в панике даёт дёру от ведра, но наступает на собственную штанину и падает в лужу мочи, забрызгав всех стоящих рядом. Больные на него накидываются и избивают. Жаба смотрит на это с каменным лицом, после чего командует:

– СМИРНОВ, НА ВЯЗКИ В НАБЛЮДАТЕЛЬНУЮ ПАЛАТУ!

Под всеобщий смех Смирнова, полностью мокрого, ведут в седьмую палату. Казалось бы, все утихли, но тут в ситуацию вмешивается самый старый обитатель больницы – семидесятипятилетний дед Вова Стрельбун – тот самый, что надел Хрюше ведро на голову.