Всё было ничего, если бы в холле репбазы мы не столкнулись бы с «Воронами». Я давно заметил, что нахожусь с Германом в молчаливых контрах с первого знакомства. Он смерил нас многозначительным взглядом, сухо кивнул и последовал дальше. Макс прошёл мимо с пустым взглядом торчка. За ним семинила его бабища. (Ничё так сиськи, я бы вдул). Барабанщики у них менялись как перчатки, так что нового типа я видел впервые. Басист (не помню, как его зовут) остановился возле нас, нюхнув мои волосы:
- Тоже люблю лак «Прелесть», - сказал он.
- С него нагребает, - ответил Терри.
Басист хотел сказать что-то ещё, но поймав ожидающий взгляд Германа, поплёлся вслед за своей группой.
- Занятный типок, - сказал Терри. – Я бы с ним забухал.
- На Сикса смахивает. Я бы трахнула, - сказала Кролик.
- Макс говорил, что он ваще не порется, - хмыкнула Мэри. – Ему типа музыка важнее.
Через пару месяцев музыкального долбоебизма все начали думать о первом концерте. Я бы скорее сдох, чем вышел на сцену. Мне было стыдно за «Threeguns» как за самое бездарное из своих творений.
Тем временем, я заобщался с одной герлой из универа. Через неё было удобно мутить всякую наркоту. Я думал, что отошёл от темы, но неожиданно втянулся снова. Тогда все ещё думали, что спайс безопасен. Я научился с ним дружить, разбавлять его табаком, накуриваться и идти в универ, минуя лабиринты метро. Меня везло и мазало целый день, но это помогало пережить этот ад. К тому же я начал нюхать фен и жрать микстуру от кашля. Мой мир был чудовищно прекрасен.
Я отсыпался на лестнице в универе после ночных репетиций. Валялся в коридорах и сортирах. Удивлялся, как все закрывают глаза на мои выходки, когда прямо посреди пары я мог достать бутылку вискаря и приложиться к ней. Весь мой преподавательский состав сплошь и рядом состоял из колдырей, так что после занятий мы шли с ними распивать в чебуречную и вести философские беседы.
- Вот смотри, - говорит мне Александров (старый алкаш, специалист по русской критике), - там, короче, зелёная баба двухметровая в розовой шубе ждёт его на перроне.
Я уже и забыл, что он там рассказывает и является ли это его бредом или пересказом очередного шедевра.
- А баба та - Хозяйка Медной горы.
Я начал понимать, что это не я торч, а мир весь насквозь ёбнутый. А Александров всё продолжал свои телеги о похождениях Данилы-мастера в урановых рудниках.
Я попрощался, и пошёл в универский сортир, чтобы занюхнуть пару дорог. Это явно оказалось лишним, потому как меня начало адово параноить. Я подполз к зеркалу и не узнал своё лицо. Вот она какая - героиновая маска. Пусть даже я не употреблял «хмурый», но ходили слухи, что его мешают во всю московскую наркоту.
Я посмотрел на себя и подумал, что пора завязывать, но так и не завязал.
На репах я был похуистически сосредоточен. Я был достаточно упорот чтобы играть на басу. Все были полны мечтаний о грядущих выступлениях, но я как настоящий рок-н-ролльный лузер не питал иллюзий.
Я радовался, что никто не вдаётся в смысл моих текстов, особенно Мэри. Песню «Jessy» я посвятил Кролику. Она была о шлюхе, которую поимели все кругом, но лирический герой продолжает её любить, грязно иронизируя над своей судьбой. Была песня про наркотический гомосексуальный половой акт, где герой сравнивает анус любовника со вселенной. Мне нравилась песня про последнюю пулю, но она слишком сильно веяло «L.A.Guns». Ну в этом море плагиата русского глэма, никто такой ***ни даже не заметит.
К весне мы думали мутить концерт.
========== Часть 7 ==========
В моей вселенной нормальных людей нет. Вернее, их там быть недолжно. Я впадаю в шок, когда они приходят в мою жизнь. Приходят, как правило, по собственной инициативе и без приглашения. И начинают охуевать… Я давно не знаю ответов на стандартные вопросы. Я не знаю, как меня зовут, холодно ли мне и какой мой любимый фильм. Но я знаю, какого цвета свет в конце туннеля, я знаю даты образования моих любимых групп, я знаю биографии вымышленных людей, трактовку многих снов и правду на десять лет вперёд. Я не знаю, чем я привлекаю нормальных людей? Меня просто недолжно быть в их мире, там, где есть работа в офисе, компьютерные игры, сериалы, клубы с неживой музыкой. Меня нет во вселенной бизнес-ланчей, айфонов и пятничных пьянок. Меня здесь нет!
Продавленный матрас на грязном полу, дым сигареты поднимается к разрисованному потолку. Иногда бывает так хуёво, что хочется, чтобы стало ещё хуже. Через пару часов меня отпустит, и я снова опущусь в свой личный ад. А пока что меня распирало от оргазма мозга. Маленьая щекотка в коробке черепа, которая разрастаясь охватывает всю подкожную мякоть. Моё тело было недвижимо и бренно.
Эффедрин - дешёвая альтернатива бухлу и траве. Что-то вроде «винта» для бедных. Никто кроме меня и Молоха не понимал этого дерьма. Где мой гид в мире аптечных наркотиков? Виснет где-нибудь на турничках. ЗОЖ – это хуже смерти для наркомана, это гибель личности.
Мне хотелось бы умереть раньше моей личности, я верю, что эта искра больного сознания продолжит жить даже после смерти. Я был уверен в силе своего разума, особенно сейчас, когда я не чувствовал своего тела. Кому вообще нужна эта оболочка, которую надо кормить, поить, одевать, мыть, спаривать с бабой? Мне это не надо. Я дух бесплотный.
Будильник.
Пора возвращаться в мир людей. Я собрался и пошёл на репетицию, хотя не испытывал особого желания что-то делать. Все движения удавались мне легко, если о них не задуматься. Я ощущал себя призраком в машине. Механические движения: взять куртку, чехол с басом, надеть ботинки. Я заглянуть в зеркало и увидеть там следы вчерашнего макияжа. Надеть очки, чтобы не смывать глаза.
Очки – часть моей социальной защиты от внешнего мира. Они спасают меня от прямого контакта с глазами людей в метро. Я привык, что со сменой имиджа на меня стали пялиться и фотографировать. Без ложной скромности скажу, что выглядеть я умел всегда и везде.
На репетиции почти не разговариваю, лежу на мягком полу, дёргая струны баса. Нам всем насрать друг на друга. Мы даже почти перестали разговаривать. Терри сегодня нет. Мне проще без барабанов. Сейчас я бы просто оглох. Всё тянется слишком долго. Мои песни бесконечны и мучительны. Начинает попускать.
- Я в «Бурбон», - говорю после репы.
- Ты офигел? Там дорого, - говорит мне Кролик.
- Деньги тянут мне карман. Без них проще. Никаких фальшивых друзей и обязательств.
***
Я жопой чувствую некоторое дерьмо, но ещё не ощущаю всю его фееричность.
За столиком у окна знакомый носатый силуэт. Герман. Я хочу спрятаться от него, дабы избежать очередного язвительного разговора. Кролик думает иначе, и виляя задницей, направляется к нему. Жопа и укол ревности действует на меня странно, в этот миг я её почти люблю.
- Привет! – говорит она, расплываясь в улыбке.
Герман оглядывает нас своим немного мутным взглядом.
- Садитесь, - говорит он, тяжело вздыхая.
Я не вижу в нём особо радости по случаю встречи с нами. Ему не хочется видеть меня так же как и мне его.
- Как дела? – спрашивает Кролик.
- Полное дерьмо. Опять срусь с Максом, - он закурил сигарилу и продолжил чуть более спокойно. – Он достал меня своим нытьём про Элис. Любовь и все дела. До кучи он подцепил типа на улице. Он странный. Знаешь, словно собрание всех его галлюцинаций. Макс говорит, что это Призрак Рок-н-ролла. Он играет как бог и ни слова не говорит без сарказма.
- Так это у тебя от него багет? – выдаю я, наплевав на осторожность, я просто хочу чтобы это нелепое общение завршилось. – Он чё играет лучше тебя?
- Если бы дело было только в музыке, - Герман отвечает неожиданно спокойно.
Мы заказали себе виску-колу. Платил, как всегда, я.
- Невыносимость какая-то, - сказал Герман. – Я только из гастролей по Восточной Европе. Посмотрел на нормальную жизнь. Знаешь, как-то паршиво стало. Не хочется сюда возвращаться. Уже готовлю документы в Лондон. Иначе я просто не вылезу. Пора валить, - в его голове чувствуется какой-то глубокое отчаянье.
