– Ты похож на молодого Боуи, – сказал он, прикуривая мне сигарету.

Я рассмеялся. Со стороны казалось, что я просто фыркнул через нос.

– Я коллекционирую все нелепые сравнения своей внешности и образа, – сказал я, скалясь.

Мальчик удалился к своему накрашенному приятелю, который искал на ощупь сортир. Мы болтали с тёлкой всю ночь, обсуждая секс, наркотические трипы и смысл творчества.

– Мне кажется, к вдохновению ведёт всепоглощающее ****ство или целибат, – сказал я.

– Почему?

– Ну вот Пушкин был ****уном, а Гоголь – девственником. Я лучше пишу, когда нахожусь в одиночестве и предаюсь пьянству.

Мы покинули ад вечеринки с рассветом. Поехали домой… каждый к себе.

***

Мы сидели дома у одного готишного типочка, называвшего себя Штефан. Меня радовало его общество, тут можно было не скрывать, что мне скучно, и я переполнен презрением. На днях мне удалось срубить немного денег, и мы заливались вискарём, в шкафу дожидался трофейный абсент.

Мы смотрели какой-то научно-популярный фильм по «Дискавери». Я понимал, о чём речь только благодаря своим пьяным беседам с одним астрофизиком.

– Съебать бы в космос, – сказал Штефан, наливая себе ещё вискаря.

Он уже был близок к состоянию опьянения. Я завидовал, так как мне надо значительно больше. Я всегда считал его пидаром, хотя он рассказывал, что у него есть какая-то женщина. Но никто из тусовки никогда её не видел. Штефан всегда был в образе, даже когда выходил за хлебом. Он был насквозь фальшивым эстетом, из тех, кто пытается выглядеть аристократом, живя на зарплату учителя. Я знал все эти штучки: купоны на скидки, флаеры, удобные знакомства. Он считал себя музыкантом, поэтом и художником, но никто никогда не видел плоды его трудов.

В это лето мы практически жили вместе, как живёт асексуальная гейская пара. Мы просыпались ближе к полудню, он готовил пасту, я гонял за пивом. Потом мы смотрели фильмы, в основном что-то красивое и бессмысленное. Ночью шли гулять, мы слонялись по улицам или отсиживались в гей-баре на Пушкинской. Дрянное подвальное заведение с отвратительной музыкой и кислым пивом. Мы не преследовали цели кого-нибудь снять. Нам было смешно наблюдать за этими пидарасами.

– Ты бываешь в «Трёх обезьянах»? – спросил меня мелированный педик в обтягивающей майке. Он изо всех сил пытался перекричать старомодный рейв из колонок.

– Нет, я не такой, – ответил я.

– Натурал, что ли?! – спросил он с брезгливым удивлением, словно я сказал, что люблю насиловать детей.

– Нет, – ответил я. – Просто другой.

– Бисексуал? – его выражение лица стало ещё более брезгливым. – Я считаю, что бисексуалы просто обманывают сами себя. Им стыдно признать свою настоящую ориентацию.

Я закрылся в себе, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. «Темная» тусовка меня пугала.

В тот день нам не хотелось никуда идти. Мы продолжали тупить и бухать.

– Позови каких-нить тёлок, что ли? – предложил Штефан, скучая. – Мне нужна жертва.

– Что сразу я? Я словно стильный сутенёр.

– Просто у меня нет знакомых баб, кроме Вероники. Я не хочу знакомить её с тобой… и вообще с кем-либо.

Я тяжело вздохнул. Стоит мне притащить без левого умысла в какую-либо тусовку милую скромную девочку, как она тут же начинает свой крестовой поход по ***м. Бабы приходят на тусу только ради ебли. Я всё больше и больше начинаю в них разочаровываться. Им не важен секс как таковой, иначе они не стали бы так яростно имитировать оргазм. Им нужен сам факт принадлежности более качественному самцу.

Я брал Аню с собой на глэм-пати, после этого она несколько раз ходила туда без меня.

У нас вообще были странные отношения. Мы нравились друг другу, но не спешили сближаться. Вероятно, она ожидала от меня чего-то большего, но я был скуп на эмоции. Приходил, напивался и падал на гостевой матрас. Тем не менее, я решил позвонить. Она сказала, что сейчас торчит у парикмахера на другом конце города, но приедет, как освободится.

Когда она пришла, мы уже перешли к абсенту. Аня тоже была не трезва.

Мы зажгли свечи и сидели в полумраке, разливая абсент по стаканам. Его приготовление необычайно красивый ритуал, что-то сродни героину – ложка и пламя.

– А вы ****есь друг с другом? – спросила она, закидывая ноги на стол.

Я испытал почти садистский кайф от того, как исказилось лицо Штефана . Я всегда знал, что он считает меня уродливым.

– Нет, – ответил я, прикуривая от свечки.

– Но ты вчера мне по-пьяни это сказал по телефону.

– Я тебе сказал только, что мы как пидары, но ничего больше.

Она вздохнула немного разочарованно.

Алкоголь действует на баб неким подобием афродизиака. Выпив пару рюмок, они решают, что можно не притворяться, что ты не шлюха. Ей стало жарко, и она сняла блузку, оставаясь в одном леопардовом бюстгальтере. Я немного приуныл, понимая, что всё, что было раньше, оказалось лишь пуш-апом.

Штефан слегка отъезжал. Он достал из кармана свою опасную бритву и томно разглядывал её в свете пламени.

– Вампиры живут среди нас, – сказал он, поворачиваясь к Ане. – Я один из них. У нас нет клыков, мы не боимся солнца, всё, что нам осталось – это привязанность к крови и красота. – Он откинул длинные редковатые волосы на плечо, стараясь произвести впечатление. – Кровь – это мой наркотик. Всё, что мне осталось после того, как меня бросил этот кокаинист.

Даже сквозь волны абсента в голове я понимал, что он подло ****ит: и про вампиров, и про кокаин. Я вообще был не склонен ему верить. Но я любил кровь, её цвет и вкус. В ней было что-то более эротичное, чем в других человеческих соках.

Аня дала своё молчаливое согласие. Мы сделали небольшие надрезы на её запястьях и присосались к ранам. Кровь текла тоненькими струйками. Её приходилось буквально высасывать. Мне казалось, что её кровь отдаёт сладостью вишнёвого вина.

Потом я налил себе ещё абсента и выпил залпом. Зелёная змея заползла в мой мозг, и сознание пустилось под откос. Дальше был небольшой провал в памяти. И вот я уже стою на балконе с новым бокалом зелёного яда. Внизу полыхает помойка. Мы со Штефаном заворожено смотрели вниз. Рыжее пламя мирозданья танцевало внизу, перебираясь из одного бака в другой. Оно колыхалось от ветра, словно пьяное. Меняло цвет с жёлтого на алый.

– Мальчики, идите сюда! – крикнула тёлка.

Штефан затянулся сигариллой, его глаза слегка закатились, так что стали видны одни белки. Он монотонным голосом произнёс:

– Голые бабы бывают в моей комнате каждый день, а вот помойка горит лишь раз в жизни.

Я вернулся обратно, когда пламя совсем догорело.

– Я спать, – услышал я голос Штефана.

Мы остались с Аней на кухне. Я заметил, что из одежды на ней остались только голубые стринги и туфли. Мои глаза не сразу отыскали её грудь. Тёлка картинно прислонилась к барной стойке, служившей столом. Её пьяный голос стал выше на несколько тонов.

– Я беседовала с Терри, – выдохнула она. – С Терри Водкой. Мы с ним позавчера сняли друг друга. И это супер. Но в процессе он спросил: «Да, но зачем?». Чёрт… Он так запарился в жизни, что начал лысеть. Да все мы тут затраханные жизнью… и я, и ты… Я ушла со старой работы. Теперь я администратор в клинике. Хочу вернуться в колледж и стать медсестрой… В жизни главное найти своё место, а не болтаться, как говно…

Я кивнул, хотя мало что понимал из этого потока сознания. При общении с женщинами главное просто вовремя кивать.

– Тот человек, в которого я влюблена… я нашла подход, теперь я беру у него уроки гитары. Мало что понимаю, но нравится чувствовать его руки. Но, бля, при этом мне так жалко Терри. Мне кажется, он просто морально разбит… Мы с Джи наелись недавно грибов, я хотела его трахнуть, но вспомнила, что делала это раньше. Это порой не имеет смысла.

Мне надоела эта болтовня. В комнате сверкали огни. Это было так ярко, словно рядом с нами горело множество помоек. Я хотел, чтобы она замолчала. Я заткнул ей рот своим языком. Мы целовались. Я сжал её грудь, она была слишком маленькой для такой кормы. Я запустил руку ей в стринги.