========== Часть 1 ==========

“Это какой-то другой уровень дерьма, я ещё не готов на него подняться”.(с) Томми Ли

“Это ты десятая кнопка лифта девятиэтажного панельного дома” (с) Ploho

Как сказал мне один человек: «Жизнь - это лифт, он ездит по этажам огромного небоскрёба между разными уровнями дерьма. Все они когда-нибудь сменяют друг друга». В этой книге я расскажу вам про все сорта дерьма, которые мне и моим друзьям посчастливилось пережить.

Некропролог

Когда стоишь у собственной могилы, всегда понимаешь, кому и что ты не сказал ранее. И думаешь о тех, кого любил. Воспоминания с неким налётом золота на дерьме. И идеалы становятся идеальнее.

Я любил тех, кто не был моим. Так глупо и по-детски, как любят картины. Я всегда любил только тех, кто был от меня далёк.

Персонажи, которых мы создаём, приходят в жизнь с опозданием и играют по-другому сценарию, нежели бы нам хотелось. Мы все творцы и могильщики.

Я влюбляюсь в безумие. Мне по душе всё гадкое, мерзкое и уродливое.

Я не люблю красивых и гладких снобов. Мне нравятся те, кто живёт в сквотах и питается отбросами. Я сам ел из помойки для того, чтобы ощутить вкус жизни. Настоящая жизнь произрастает ближе ко дну. Все талантливые люди изначально маргиналы. И я просто заворожен наркоманами.

I

Кир Лис

Я стоял на станции метро «Комсомольская» и ждал приятеля по кличке «Винни» (многим было привычнее звать его «Свинни»). Весь мой похмельный день меня терзало странное нездоровое веселье. Вчера я побывал на литературном вечере какой-то унылой поэтессы. Помню, как выходил покурить на крыльцо клуба и прочитал занимательную надпись: «Машины не ставить. Берегите колёса».

– Зачем машина тому, у кого есть колёса? – спросил я, затягиваясь предложенной трубкой.

Какой-то чел, похожий на Кобейна, выразил мне респект. План у него был забойный. Не хотелось возвращаться в клуб.

Закончилось всё тем, что я закричал: «Да трахните её уже кто-нибудь!» – и вышел из зала. Не выдержала душа поэта. В целом, я мало что помню из того вечера, но держало меня до сих пор.

А сейчас я стоял посреди станции в своём белом костюме, затянутый галстуком, словно удавкой. Несмотря на жару, мне нравилось корчить из себя денди. Чем меньше у тебя денег, тем лучше ты пытаешься выглядеть. На меня косилась какая-то тёлка. Я почему-то подумал о том, что Свинни нравятся такие: пригламуренные неформальные шлюхи.

Стоило только подумать, как он вынырнул из подошедшего вагона, волоча огромный гитарный кейс. Тёлка устремилась к нам. Начали подгребать другие неформальные типы, среди которых я, кажется, сильно выделялся.

– Мой вокалист опаздывает, – сказал Свинни. – Опять трахает близняшек. Пацану пятнадцать. Далеко пойдёт.

Я слушал трёп, кивая в нужных местах. Сейчас меня мало что интересовало. Потом Свинни пожаловался на зарплату. Тёлка не упустила момент упомянуть, что зарабатывает больше Свинни. Мне было похуй, я вообще не зарабатывал.

– Почему ты такой загадочный? – спросила тёлка, всё так же буравя меня своими кошачьими глазами.

– Мне ботинки жмут, – ответил я, и это была сущая правда.

Никогда больше не куплю себе ковбойские ботинки. Они не для людей с широкими стопами.

Мы шли к базе на очередную вечеринку в честь чьего-то дня рожденья. Солнце садилось за домами. Высотка возвышалась скалой посреди красноватого неба. С вокзала несло мазутом. Поезда шумели вдали. Тёлка продолжала говорить. Она называла своё имя, но я не запомнил с первого раза. Кажется, её звали Аня, просто Аня. Как-то даже странно слышать обычные имена в этой среде. Когда-то мы все выдумывали себе пафосные имена, потом к нам привязались идиотские клички, от которых мы теперь не в силах отделаться. Для меня человек – это не имя. Это набор каких-то знаков: волосы, глаза, фразы, жесты.

– Дивное место, – сказал я, оглядывая странного вида ангары по пути на репбазу. – Здесь так и просится табличка «Концлагерь «Солнышко»».

Тёлка неожиданно оценила мою шутку, присвоив ей десять петросянов из десяти. Говорят, что бабы любят юмор. Но обычно они стремаются моих шуток про говно.

На вечеринке мне было скучно, и я не скрывал этого. Я шатался от комнаты к комнате. Везде творилось разноплановое музыкальное безумие: слиз, грандж, бард-рок. Люди кочевали туда-сюда с полными стаканами виски и пива. Музыка из всех дверей сливалась в один большой гул. Я начал улыбаться, делая вид, что не испытываю глубокого презрения ко всем собравшимся здесь раскрашенным петуханам.

– Кто эти люди? – спросил непонятно откуда взявшийся давний знакомый из какого-то Пердищева.

Мне совершенно не хотелось общаться с этим куском пошлости и самомнения.

– Некрофилы, каннибалы, серийные убийцы, – ответил я ровным тоном, продолжая своё хаотическое движение по коридору.

Я вышел на крыльцо, где стояли непонятно откуда спёртые шезлонги. Там же сидела эта тёлка, попивая свой вискарь.

– Отстойная вечеринка, не правда ли? – спросил я, опускаясь на соседний шезлонг.

Мне вдруг подумалось, что мы похожи на пару обречённых на палубе «Титаника».

– Ага, и Свинни мудак! – ответила она.

– Это общеизвестный факт, – начал я. – Наверное, тут даже я виноват в чём-то, когда говорил, что надо быть уверенней в себе и начать бухать для облегчения контакта с этим миром. Он переусердствовал во всех своих начинаниях.

Она кивнула, понимая мои слова. Судя по всему, мы оба знали нашего юного друга уже давно, но почему-то до сих пор не знали друг друга.

– Я как-то раз пришла к нему домой. Мы пили «Рвотного коня»… ну «Уайт Хорс». Он сказал, что отлижет мне так, как никто раньше. Через полчаса, надевая трусы, я сказала: «У меня было тёлок больше, чем у тебя».

– Это печально, – ответил я.

Мы подлили себе ещё вискаря.

– Ненависть сближает, – сказал я первое, что пришло на ум.

Нет, он вовсе не был плохим парнем. Скорее просто мне с высоты возраста было нетрудно заглянуть под маску детской лжи. Всё это казалось мне таким нелепым. Кто не был таким в восемнадцать лет?

Эх, когда мне было восемнадцать, я расхуячил стекло и свалил из дома. Решил, что я самостоятельный. Пожив пару месяцев у друзей, мне захотелось обратно, туда, где чисто и не воняет кошачьим дерьмом.

– Чем ты занимаешься? – вдруг спросила она, выдергивая меня из ада воспоминаний.

– Пьянствую, – коротко ответил я.

– А кроме?

– Разве это может быть кому-то интересно? Ну, я гуляю по ночной Москве, пишу роман, изучаю русскую и зарубежную литературу в институте. Я лишний среди этого музыкального сброда, хотя во сне Хендрикс просил меня не бросать игру на басу.

– Ты не похож на басиста, скорее на пианиста.

– А чем же занимаешься ты? – прервал я её разговор.

– Я работаю стриптизёршей… ещё учусь играть на гитаре.

– Заводы стоят, – вздохнул я.

Я налил себе ещё.

Какие-то люди выходили на террасу, курили, разговаривали ни о чем, блевали, целовались. Звёздное небо проплывало над головой. Полная луна почти касалась шпиля высотки. Вечеринка текла своим скучным чередом. Мне кажется, что я уже слишком стар для этого ****ского веселья – с девятнадцати лет ощущаю себя старым.

Я распустил волосы, снял пиджак, ослабил галстук, закатал рукава рубашки, тем самым давая окружающим понять, что я пьяный. Через пару минут подумал и снял ботинки. Свинни вышел со своим малолетним другом. Это был криво накрашенный субтильный блондин, похожий на маленькую шлюху.

– Ты хоть иногда улыбаешься, бледный герцог? – спросил мальчишка. – Я смотрю за тобой весь вечер, а ты всё такой же мрачный.

Я тяжело вздохнул, многие находили меня чересчур мрачным. А я просто не умел улыбаться, когда нужно.

– Я ржу весь вечер, – сказал я, понимая, что добавил в свою реплику слишком много сарказма.