«Так вот чем оправдывают измену их прабабушки историки семьи, – усмехнулся я. – Даже приплели непорочное зачатие, совсем как у Иисуса Христа. А мне кажется, предки куина здесь постарались. Не удивлюсь, если и Диландай тоже из этого рода».
Я сделал вид, что не замечаю его раздражения, и продолжил распросы. Одно дело прочитать такие вещи в исторической литературе, и совсем другое – услышать от человека времен Великого переселения народов.
– Расскажи мне о Чингисхане, – попросил я старого воина. – Как он стал тем, кем стал?
Менге опять недовольно покряхтел, и произнёс:
– Сдаётся мне, что воинским наукам ты предпочитаешь разговоры. Бери-ка, парень, лук и отправляйся стрелять. А о хане я расскажу тебе перед вечерней стражей.
Моя маленькая хитрость не удалась, и я побрёл на стрельбище. Стрельба из лука – это такое занятие, что не приведи господь. Если с саблей я уже обращался на уровне хорошего монгольского воина, помогла казацкая выучка, полученная во время Гражданской войны во втором путешествии во времени, то лук никак не желал посылать стрелы туда, куда хотелось мне. Скажу больше, научиться стрелять из огнестрельного оружия гораздо проще и быстрее. В луке же, начиная с колчана и заканчивая наконечником, всё имеет свой смысл. Не хотелось бы вас нагружать средневековыми оружейными терминами, но стрелять из лука хотя бы так, как здешний десятилетний сопляк, я не смогу научиться никогда.
Промучившись до вечера, а в итоге Менге заставил меня стоять с натянутой до упора тетивой, пока мои руки не ослабли, я с облегчением снял с лука тетиву и, сложив её в специальный мешочек, отправился к месту ночлега.
Менге был доволен, я не очень. Черпая из миски похлёбку, я хмуро поглядывал на наставника. Моё настроение почему-то веселило чингисхановского вояку.
– Ты ещё желаешь послушать рассказ о Великом хане или погрузишься в мутные воды сна? – спросил он меня, усмехаясь.
– Желаю! – строптиво ответил я, хотя глаза от усталости уже отчаянно слипались.
– Ну-ну, – ухмыльнулся десятник. – Тогда слушай, упрямый ишак.
Я никак не отреагировал на выпад Менге. Если честно, то я уже стал привыкать к его «сержантским шуткам» и старался не обращать на них внимания. А он между тем начал свой рассказ:
– Родился хан в кибитке Есугэя-богатура и жены его Оулэн, и назвали его Тэмучжин. Кроме Тэмучжина у Есу- гэя было ещё три сына и дочь от первой жены и два сына от второй жены Сочихэл. В девять лет Тэмучжина помолвили с красавицей Бортэ из соседнего племени хонкира- тов. Сам Есугэй возил сына на помолвку и оставил его там, чтобы дети привыкали друг к другу. А когда богатур возвращался назад, то в степи встретил сидящих у костра людей, которые пригласили его отведать с ними их пищи. Есугэй видел, что эти люди не кто иные, как их кровные враги татары, но гордость не позволила ему отказаться от приглашения. Отведав их пищи, он отправился домой, где в муках и скончался. Перед смертью он завещал детям отомстить своим отравителям, которые самым бесчестным образом попрали законы степного гостеприимства.
«А ведь Чингисхан придумывал законы исходя из собственного опыта, – подумал я, слушая десятника. – Предательство, степное гостеприимство и наверняка ещё многое другое, что пришлось выстрадать ему на собственной шкуре».
– После смерти Есугэя все воины покинули бунчук его племени и угнали скот, – продолжал рассказывать Менге. – Напрасно Оулэн пыталась устыдить уезжающих, не остался никто. Голодная смерть ожидала двух женщин и семерых детей. Но Великое Небо не позволило лишить жизни своего любимца. Не для того оно послало его нам. Матери, братья и сестра Тэмучжина остались живы, кроме брата Бектера, которого за предательство будущий хан собственноручно застрелил из лука.
– И как это восприняла семья?
– Предателю нельзя жить. Предательство – это зло. Если предатель живёт в чьём-то роду, то весь род уничтожается, – жёстко прихлопнул ладонью по кривым ножнам Менге.
– По-вашему, предательство – это как заразная болезнь? – удивился я.
– Как и трусость, и воровство.
«Вот так постановочка вопроса! – удивился я. – Выходит, они не зря убивали весь десяток, с жестокой наивностью полагая, что там все заразны. Но если брат Чингисхана был предателем, то, по его же логике, ген предательства должен сидеть и в нём самом?» Но я не стал озвучивать такие мысли, лучше пока поживём.
– Ну а что он сделал со своим вторым братом и мачехой? – задал я каверзный вопрос.
– Чингисхан не должен объяснять свои поступки, но мне кажется, он специально оставил их под своим приглядом, чтобы в любое время покарать, узнав, что зараза все же поселилась в их душах.
– Логично, – согласился я, потому что знал – начальник всегда прав.
Очень сложный для восприятия человеком с ограниченными умственными возможностями разговор закончился, и Менге, вытирая обильно катившийся по всем частям тела пот, облегчённо вздохнул.
– А мать, амангала, акем! – выругался он при этом.
«А ты как думал, братан, это тебе не горло резать да девок перед взором умирающих родителей раскладывать, тут башкой думать надо, слова подбирать. Да такие, чтобы пятки под затылок не подвели».
– Ну, скажи ты мне ещё одно, Менге, – решил я до конца добить десятника неудобными вопросами.
Тот вздрогнул, и страх промелькнул в его взгляде. Где-то совсем рядом чирикали птички и беззаботно веял ветерок. Я даже удивился, чего это он так испугался?
– Объясни мне, десятник великого Чингисхана, почему такой бесстрашный правитель лютой ненавистью ненавидел тангутов и чжурчжэней? В чём была их вина?
– Когда-то монголы были данниками тангутов и чжурчжэней. Когда-то Тэмучжин одиннадцать лет отсидел в яме в плену у чжурчжэней. Когда-то тангуты и чжурчжэни точно так же ненавидели мой народ, – заскрипел зубами Менге. – Тэмучжин прав, им не место под Вечным Небом. На протяжении многих десятилетий каждые три года армии Алтан-царства7 совершали набеги на земли моего народа. Они убивали мужчин и угоняли в рабство женщин и детей.
– Но почему, что вы им сделали?
– Ты знаешь, почему лев убивает начинающих входить в силу львят своего помёта? – прищурился Менги.
– Они боялись, что ваш народ войдёт в силу и возьмёт верх, – догадливо протянул я.
Неужели для того, чтобы выжить одному народу, обязательно должен погибнуть другой? Тангутам уже не помочь. Теперь только ветер будет выть да гнать пески по тем местам, где некогда стояли цветущие города и оазисы, а вставшая в очередной раз с колен Китайская империя подберёт бросовые земли некогда могучего государства и присоединит их к своим. Затем станет ждать следующего завоевателя, чтобы в очередной раз растворить среди своей тысячелетней культуры неосторожных победителей. Века идут, народы сменяют друг друга в вечной борьбе за место под солнцем. И только великая Поднебесная не принимает в этом активного участия. Весь мир и так кружится вокруг спящего дракона. Надо просто вытянуть ладонь и подождать, когда плод созреет и упадёт в неё сам.
Глава 3
КАК ЧУЖОМУ СТАТЬ СВОИМ
Сказки о том, что я вместе с Диландаем спустился с небес, вещь приятная для самолюбия дикого варвара, уже второй месяц не видевшего элементарных благ цивилизации. Но поверить в то, что куины – это избранный богами народ, который спустился с небес, а я чуть ли не мессия, это уж извините, это не ко мне.
– Русич я, Диландай, и маманька моя из запорожцев ссыльных была, и папаня из белорусов-переселенцев, – смеялся я на все приставания красивого здоровяка.
За последнее время мы с ним неплохо поладили, и между нами даже возникло что-то вроде дружбы.
– Смотри, как бы на нас косо смотреть не стали, – пошутил я как-то.
Парень насупился и отвернулся.
– Э, ты чего? – не понял я.
– Ты знаешь, что защитников крепости, которые смеялись над прелестями монгольских жён и кричали, как весело они станут проводить с ними время после того, как разобьют нападающих, Чингисхан заставил всех до одного подвергнуть содомистскому принуждению и умертвить? – произнёс Диландай строго.
