— Я очень рад, что их колония может найти дом в вашем виварии. Чудо, что они выжили здесь. Малейшее изменение среды обитания или климата, и мы могли бы их потерять. Фактически, в течение нескольких лет мы считали, что они вымерли. Это был самый восхитительный сюрприз, когда они снова «расцвели».
Мы перевели разговор на другие предметы — о природных красотах острова, о трудностях проживания в столь отдаленном месте. Хотя мы порой отвлекались, чтобы перемолвиться с нашими соседями по столу, все же легко общались на разные темы. Еда была превосходной, за консоме следовали несколько блюд из рыбы. От жареного сома, деликатно приправленного лимоном, мы перешли к жареному тюрбо и омару с карри. Все это было свежим уловом, как наш хозяин заверил меня с явной гордостью.
— Наши воды одни из самых изобильных во всей Англии, — похвастался он. — К счастью для нас.
— На самом деле?
Малкольм улыбнулся.
— Мы католическая семья, мисс Спидвелл, и сегодня пятница.
Беседа возобновилась во время десерта. После того, как мы закончили, я заметила, насколько умным было кондитерское изделие.
— Умным? — переспросил он.
Я указала на хрустальное блюдо. Сорбет был подан в креманках вместе с крошечными, самыми элегантными пирожными, которые я видела за пределами кондитерских.
— Сорбет из роз. Это идеальное дополнение к розам в центре. Rosa mundi, не так ли? Роза мира?
* * *
К моему невезению, замечание прозвучало во время затишья, я отчетливо слышала резкий стук ложек, царапающих фарфор.
— Розамунда, — прошептала Хелен Ромилли.
Малкольм Ромилли слабо улыбнулся ей.
— Кажется, мисс Спидвелл единственная, кто заметил мою дань. Это уместно, не так ли? Масса роз в память о Розамунде.
Остальная часть компании молчала, выражения лиц варьировались от оцепенелого ужаса (Хелен Ромилли) до острой скуки (Мертензия). Только Тибериус улыбался — узкая жесткая улыбка.
Я обратилась с вопросом к нашему хозяину:
— Кто такая Розамунда?
Он не смотрел на меня, уставившись вместо этого на одну из полосатых роз. В отличие от других, цветок был расположен неправильно, его увядающие лепестки свешивались со скатерти.
— Розамунда была моей женой, мисс Спидвелл. По крайней мере, моей невестой, — поправил он себя тихим голосом.
— Она исчезла в день их свадьбы, — прямо сказала Мертензия. — Прошло три года, и с тех пор никто ее не видел и не слышал.
Стокер повернулся к ней, его брови нахмурились.
— Вы не знаете, что с ней стало?
Слабый смех Мертензии казался вынужденным.
— Вы не знаете историю? — Она перевела взгляд со Стокера на меня и обратно. — Боже мой, где вы были? На Луне? Вы пропустили самый шокирующий скандал 1885 года.
— В 1885 году мой брат боролся за жизнь в джунглях Амазонии, — неожиданно для меня заявил Тибериус с тихой строгостью.
— И я находилась где-то в предгорьях Гималаев, — добавила я. — До сих пор не вполне уверена в точном местонахождении. Карты этого региона в лучшем случае неточны.
Мертензию было трудно запугать.
— Тем не менее, существуют газеты, — возразила она. — И бедный Малкольм был на первой странице любого бульварного листка. Не каждый день английский джентльмен теряет свою невесту.
— Довольно, Мертензия, — пробормотал ее брат.
— Я бы сказала, — вставила Хелен Ромилли. — Весь этот разговор — очень дурной тон.
— Удивительно, что ты считаешь дурным тоном говорить о мертвых, — парировала Мертензия.
Тонкий румянец коснулся щек Хелен, когда она несчастно посмотрела в свою тарелку. Что бы Мертензия не имела в виду своим колким замечанием, оно точно ударило в цель. Меня заинтриговали отношения между ними.
Каспиан тут же вклинился, стараясь защитить свою мать
— Думаю, это не совсем справедливо, тетя М…
Хелен жестом сдержала сына. Мертензия в свою очередь обуздала его:
— Не называй меня так! Само понятие «тетя» унижает. Тети — увядшие пожилые женщины семидесяти лет со спаниелями по имени Тревор. Они послушно лежат у их ног, пока дамы вяжут салфеточки.
Тибериус задумчиво глянул в сторону Малкольма.
— Мы немного отошли от темы.
Малкольм оторвал взгляд от увядающей розы. Он заставил себя улыбнуться.
— Да. Спасибо, Тибериус. Мои дорогие гости, это был утомительный день для тех, кто проделал долгий путь, чтобы добраться сюда. Думаю, пришло время пожелать друг другу спокойной ночи. Пора расходиться. Но сначала поднимем бокалы еще раз, если вы не против. За женщину, которую я любил, за мою невесту Розамунду.
— За Розамунду, — раздались голоса вокруг стола. Малкольм Ромилли допил свое вино до дна, остальные вежливо пригубили. Мы попрощались с пожеланиями спокойной ночи и крепкого сна.
Никто, кроме меня, не заметил, что Тибериус оставил свой бокал нетронутым.
* * *
Я отлично сплю, но в ту ночь крутилась и вертелась, как на ложе из гвоздей.
— Черт побери этого мужчину, — пробормотала я, отбрасывая покрывало. Я имела в виду Стокера, конечно. Я отправилась в увлекательное место в компании обворожительного аристократа, потрясающе талантливого в искусстве флирта. Поток напряжения и таинственных вещей пришел в движение. В моей голове счастливо плясала моя собственная колония Glasswings. Мне следовало сладко дремать в объятиях Морфея, видя сны о бабочках и голубых морях. Вместо этого всякий раз, закрыв глаза, я видела только его.
С хитроумными проклятиями я обернула вокруг себя халат и поднялась по лестнице, подобно раковине улитки туго обматывавшей комнату Стокера. Я не удосужилась постучать, и он не выглядел удивленным, увидев меня. Стокер сидел y амбразуры, глядя в черную ночь. Я села рядом, восхищаясь сверканием звезд и ярким жемчужным блеском полной луны, низко повисшей над нами.
— Полагаю, ты считаешь, что я задолжала тебе объяснение, — начала я самым нелюбезным тоном.
Стокер даже не повернулся ко мне, заметив немного утомленным голосом:
— Ты мне ничего не должна. Природа наших отношений не допускает никаких требований друг к другу.
— Не надо, — приказала я, мои руки сжались в кулаки на коленях. — Не будь понимающим и любезным. Это расстраивает.
Он повернул голову, легкая улыбка играла на его губах.
— Я не был, если это тебя утешит. Я дулся большую часть времени, пока ты была на Мадейре. Нет, лгу. Я бушевал первые несколько месяцев, а затем перешел к дутью.
— Вот почему ты не писал? Чтобы наказать меня?
— Я не писал, потому что ты намекнула мне не делать этого, — мягко напомнил он.
— С каких это пор ты поступаешь так, как тебе говорят? — потребовала я.
Стокер долго смотрел на меня.
— Ты сердишься на меня. Какой новый опыт! Мне доставалось от твоего раздражения, нетерпения, разочарования. Но никогда не наблюдал тебя в гневе. Холоднее, чем я ожидал.
— Может быть еще холоднее. Но я пришла исправить ситуацию, некоторым образом извиниться.
Он изогнул бровь в идеальном подражании Тибериусу.
— За что? За то, что умчалась на Мадейру? За то, что убежала с моим братом? Кажется, у тебя есть привычка сбегать, Вероника.
— Для женщины, склонной сверкать пятками, я, кажется, не забралась чересчур далеко. Я здесь, — возразила я.
В ответ он наклонил голову и изогнул бровь дугой. Это был вопрос и одновременно мерило нашего взаимопонимания — без всяких слов я знала, о чем он спрашивает.
— Не хочу обсуждать с тобой подробности. Но и не хочу быть в ссоре. Итак, давай придем к ясному пониманию. В конце нашего последнего приключения я позволила себе эмоции, более горячие, чем требует мой душевный комфорт. Чувства, которые почти озвучила. Если бы не своевременное прибытие Тибериуса в теплицу, я могла бы сделать признание, о котором сейчас пожалела бы.
Стокер открыл было рот, но я подняла руку.
— Я рада, что пришел Тибериус, рада, что не произнесла то, что готова была тогда сказать. И рада, что поехала на Мадейру. Нам обоим было нужно время, и думаю, все еще нужно.
