Очевидно, милостивые дамы и господа, что при такой кулинарной анархии стройную систему еврейской кулинарии не возвести. Разве что кулинарию безродных космополитов, беспощадно освистанную в книге «Наши» уже неоднократно цитированного Сергея Довлатова: «Потом задумался и добавил: – Как странно! Я – наполовину русский. Ты – наполовину еврей. Но оба любим водку с пивом…»

В нашей книге смеси водки и пива говорится нерешительное «нет»! Более того, в ней нет некошерных рецептов. Это значит, что рецепты сами по себе не противоречат кашруту (см. Словарь), но, конечно же, для соблюдения Иоре Деа (см. Словарь) их недостаточно, необходимо полностью соблюдать все 613 запретов и предписаний иудаизма, хотя этого тоже недостаточно (см. главы 20, 21).

Вот теперь мы можем прямо и кратко ответить на вопрос – какие рецепты мы отнесли к еврейской кухне? Еврейскими рецептами, то есть рецептами нашей книги, являются рецепты блюд, которые входили и входят в повседневный и праздничный рацион евреев на европейской части бывшей царской империи и несколько менее бывшего СССР, приготовленные с соблюдением принципов кашрута.

По этому поводу можно привести цитату из книги «Заповедник» вновь цитируемого нами Сергея Довлатова, обладающего неоспоримыми правами не только на репатриацию, но и на бессмертие:

– Можно задать один вопрос? Какие экспонаты музея – подлинные?

– Разве это важно?

– Мне кажется – да. Ведь музей – не театр.

– Здесь все подлинное. Река, холмы, деревья – сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…

Если же говорить серьезно, то получить информацию о рационе досоветских, советских, постсоветских и антисоветских евреев было очень непросто. А потому, милостивые дамы и господа, автор выражает свою искреннюю признательность организациям, предоставившим ему необходимую информацию:

– Комитету государственной безопасности СССР,

– Службе безопасности Украины,

– Федеральной службе безопасности России,

– Израильским разведывательным службам Аман, Лакам, Моссад и Шин Бет,

– Центральному разведывательному управлению США,

– теще.

Особую благодарность автор выражает сионским мудрецам за выкраденные у них Протоколы.

Одновременно искреннюю признательность, особую благодарность и сентиментальные воспоминания автор безуспешно пытается выразить частным лицам, преломлявшим с ним хлеб и разделявшим трапезу.

Наконец, важнейшим свидетельством права того или иного блюда на репатриацию является огнестойкая в рукописях литература. Многочисленные эпиграфы и цитаты, разбросанные по книге самым причудливым образом, предназначены не для того, чтобы показать великолепную эрудицию автора – она не нуждается в доказательствах, – а чтобы развеять сомнения читателей в том, все ли экспонаты музея подлинные.

Многие рецепты нашей книги помечены шестиконечной звездой. Эти узники гетто употребляются в еврейской кухне чаще, чем в других. Исключительно еврейских блюд нет на свете. К ним нельзя отнести даже мацу. Особенно мацу. Специально для тех, кто сомневается в достоверности наших тезисов, приведем слова героя рассказа «Один интеллигент уселся на дороге» Дины Рубиной:

«Три мешка приобрел один писатель-почвенник, очень известный, я даже фамилии не привожу. Насчет мацы я не злорадствую: почвенник был язвенник, а маца при подобных заболеваниях гораздо, гораздо полезнее хлеба. Почвенник приехал на своем «вольво» и долго торговался, характерно окая.

И вот – надо же, какие совпадения бывают в жизни: в этот день в который раз повторяли многосерийный фильм по роману этого писателя. Так что он торговался, одним глазом посматривая на экран, где ведущие советские актеры окали точь-в-точь, как автор романа.

– ПОчему этО у вас маца пО шесть рублей, а в БОльшой ХОральной синагоге пО пять пятьдесят? Печати не видать.

– Какой еще печати? – темнея персидскими глазами, спрашивает мой папа.

– ЭтО как же вы не знаете? – говорит укоризненно писатель-почвенник на фоне грудной протяжной песни из фильма. – Печать главнОго раввина, О тОм, чтО сия маца кошерна.

А папа к тому времени так приноровился торговаться, что ему палец в рот не клади.

– Знаете что, – говорит он, – тут уж либо – либо. У них кошер, у нас качество.

Даже соседка, Изабелла Федоровна, на что уж женщина непреклонная – и та крепилась-крепилась, да не выдержала, купила мешок.

– Я, – говорит она папе, – верю вам, как брату, Василий Ибрагимович; вашу мацу я буду есть, а ихнюю – в рот не возьму. Всем известно – чего они в свою мацу добавляют…»

Вопрос пищевых добавок в мацу является краеугольным камнем еврейской кулинарии (см. 7.3.1). Автор всемирно признанной теории выращивания сельдерея на огородах Игорь Губерман анализирует связь этого кулинарного приема с коллективным сознанием масс:

«Порою удается уловить совсем случайно те штрихи, нюансы, отблески, что сопутствуют образу еврея в так называемом коллективном сознании. Как-то в Берлине моего приятеля попросили поговорить с некой женщиной, настырно утверждавшей, что она еврейка и поэтому община ей должна помочь. Он согласился с ней поговорить и, прежде всего, спросил, естественно, почему она уверена, что мать ее была еврейка. – Потому что мать моя на пасху всегда пекла мацу, – ответила женщина.

– И как же она ее пекла? – спросил приятель.

– По закону, как все, – ответила женщина, – замешивала тесто, клала дрожжи…

Мой приятель чуть подернулся неосторожно, и женщина с готовностью сказала:

– Добавляла чуточку крови…»

Милостивые дамы и господа, автор понимает, что предисловие нужно заканчивать хотя бы потому, что чтение предисловий к поваренным книгам исключается трезвым умом и ясной памятью читающих. Как, впрочем, и чтение кулинарных книг вообще, ибо предназначены они не для алкания из родника изящной словесности, но исключительно для тщетного поиска нужного рецепта. Отдельные нетипичные случаи чтения литературы подобного рода встречаются в коллективах с незамутненным сознанием, преимущественно в среде учащихся высших и средних учебных заведений. Но и просвещенной юности на средине главы, посвященной закускам, становится очевидным, что даже самые яркие кулинарные образы непригодны для утоления голода. Преодолеть блины с икрой могут только люди с явно выраженными психическими отклонениями.

Именно на этой философской ноте предисловие следовало бы завершить, но нельзя не упомянуть кулинарную (связанную с говядиной) мудрость, выбитую на скрижалях записных книжек («Соло на ундервуде») Сергея Довлатова: «Россия – единственная в мире страна, где литератору платят за объем написанного. Не за количество проданных экземпляров. И тем более – не за качество. А за объем. В этом тайная, бессознательная причина нашего катастрофического российского многословья.

Допустим, автор хочет вычеркнуть какую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает:

“Ненормальный! Это же пять рублей! Кило говядины на рынке…”»

Милостивые господа, позвольте считать наше предисловие законченным. Два слова напоследок. Кулинарии сегодня нужны не портреты и памятники, ей нужны волонтеры. Наступление индустрии питания приобрело такие масштабы, что ее полная и окончательная победа кажется неотвратимой. К счастью, это не произойдет ни при каких обстоятельствах – любой глобализм вызывает активное противодействие, и если для сохранения редких видов фауны или флоры нужны огромные заповедники, то для возвращения кулинарии, для сохранения одной из самых важных частей культуры достаточно нескольких метров кухни, застенчиво облагороженных нашим желанием тратить время на ближних (см. 1.4).

Милостивые дамы и господа, позвольте, уже переступив порог, вернуться и сказать, что наряду с несомненными достоинствами предлагаемая вашему вниманию книга имеет ряд явных, но принципиальных недостатков. В ней приводятся нормы закладки продуктов, якобы рассчитанные на шесть человек. Но что это за люди? Какая у них конституция? Дома они едят или в гостях? Налицо явная приблизительность, весьма далекая от точности Сборника рецептур блюд и кулинарных изделий 1992 г. (последняя книга Пятикнижия), являющего собой замечательный пример возможности контроля компетентных органов за предприятиями общественного питания. Впрочем, основной недостаток книги – явное несоответствие величия темы и пигмейских размеров авторского дарования, ни в коей мере не искупаемых мнимым прилежанием и сомнительной тщательностью.