Пенске бросился к двери, оставив карабин и оптическую трубу там, где они лежали. Он мог бы заменить их другими в фургоне. Теперь они были слишком опасны, чтобы их можно было нести с собой. Дверь на лестничную клетку все еще подпрыгивала, когда коротышка добрался до нее. Костер делал два-три шага за один раз, правой рукой прижимая к себе винтовку через дырку в картонной коробке. Пенске, ничем не обремененный, отстал всего на шаг, когда стрелок повернулся на площадке второго этажа, поскользнулся на крашеном бетоне и кубарем скатился вниз по следующему пролету лестницы. Хруст его правого колена на первой ступеньке был громче, чем мог объяснить только удар.
Пенске помолчал, глядя на стрелка сверху вниз. Лицо Костера было желтовато-зеленым. — Дай мне руку, — прохрипел он, безуспешно пытаясь подняться.
— Со сломанной коленной чашечкой у тебя ничего не получится, — сказал смуглый мужчина, обращаясь скорее к самому себе, чем к упавшему человеку.
— Черт бы тебя побрал! — крикнул Костер. Он сбросил защитную коробку с автоматической винтовки, и нацелил оружие Пенске в живот. — Помоги мне!
Щелкнул предохранитель. Оба мужчины услышали этот звук. Костер побледнел еще больше и попытался сдвинуть указательным пальцем врезанную планку вперед. Она не двигалась.
— Конечно, я помогу тебе, — мягко сказал Пенске. Он вынул кинжал из ножен и шагнул вперед.
Фургон ждал у тротуара с приоткрытой задней дверцей. Пенске прыгнул внутрь, толкая перед собой коробку. Он крикнул: — Гони!
— Подожди! — крикнул Керр в сторону Дэвидсон. — А где Костер?
Теперь Пенске держал автоматическую винтовку на коленях. Он почувствовал, что у него немного кружится голова. — Он упал, и мне пришлось оставить его, — сказал он. — Не волнуйся, он ничего не скажет.
Без дальнейших распоряжений Дэвидсон вывела фургон в дорожный трафик. Случайные прохожие оглядывались в поисках источника сирен, которые они слышали, но никто даже не взглянул на машину с убегающими преступниками.
Керр прищурился, глядя, как пальцы маленького человека играют с автоматической винтовкой. Через мгновение он сказал: — Ну, может, оно и к лучшему.
Пенске не ответил. Его мозг заполняли образы людей, шатающихся и падающих, каждая сцена была отдельным осколком, отличающимся костюмом и фоном. Вместе эти образы плавно вращались, как зубцы зубчатой передачи, каждая из которых была частью незавершенной конструкции.
— Знаете, я не думаю, что у меня когда-либо была возможность взглянуть на это, — заметил Керр непринужденно. Он протянул руку, чтобы взять оружие.
— Нет!— сказал Пенске, и автоматическая винтовка взметнулась, направленная в грудь черного человека.
На мгновение Керр подумал о том, чтобы выхватить пистолет, но эта мысль прошла, и давление на спусковой крючок винтовки тоже прошло. — Хорошо, — сказал здоровяк, — тогда ты будешь стрелять из нее в то, о чем тебе скажут.
Пенске больше не слушал. Теперь картина была завершена. Она простиралась от холодного мира, все оставшиеся энергии которого были задействованы в великом замысле, до Земли без местных форм жизни. Ветры хлестали песок и нервнопаралитический газ вокруг пустошей, вырезанных в прошлом тысячелетии, и отравленные моря вздымались на фоне голубовато-светящихся береговых линий. Но над этими ландшафтами проносились металлические существа, которые сверкали, меняли свои формы и возносили к небесам торжествующие города.
И тут в голове Пенске что-то щелкнуло. Чей-то голос произнес не на человеческом языке: — Да, эта замена будет вполне удовлетворительной…
Долг крови
Я заинтересовался колдовством, когда учился в средней школе (или даже раньше), как результатом моего интереса к традиционной фантастике. Когда я стал студентом Университета Айовы, университетская библиотека дала мне больше информации на эту тему, но настоящий поток материала пришел в конце 60-х годов, когда «оккультизм» стал чрезвычайно популярным. Существует много пересечений между оккультизмом и более поздним Новым Веком, но более ранняя версия, как мне кажется, имела более острые края.
Я сосредоточился на научных источниках, таких как Маргарет Элис Мюррей и Монтегю Саммерс, писателях, которые, как подразумевалось, собирали оригинальные документы и теоретизировали на их основе. Я говорю «подразумевалось», потому что теперь я знаю, что оба авторитета были фальшивыми.
Мюррей была настоящим ученым, но она фальсифицировала свои цитаты, чтобы показать, что средневековое колдовство имело организованную структуру, которую факты не подтверждают. Саммерс был намного, намного хуже. Его эрудиция была столь же ложной, как и его заявление о религиозном призвании, и его пересказ худших средневековых фрагментов женоненавистничества (например, абсурдное происхождение слов «женственность», «женщина» от «femina» — «меньший в вере») быстро надоедают даже мне (который не может претендовать на то, чтобы быть феминистом).
Я никогда не верил в эффективность колдовства. Если мое чтение и ввело меня в заблуждение, то лишь потому, что заставило принять тот факт, что в Средние Века многие обычные люди организованно занимались колдовством. Это было не более вредно для писателя беллетристики (каковым я и пытался быть), чем вера в реальность дирижабля «Эаршип» в 1897 году, ныне известного как мистификация, оскорбившая «Путешественников», одну из моих лучших новелл.
Дело в том, что, хотя я и не верю в колдовство на интуитивном уровне, я интеллектуально убежден, что там есть что-то реальное. Иногда я сталкивался с писателем Эллиотт О’Доннеллом в его художественной литературе (скорее, чем с ненаучной), который был ярким примером, — кто, как мне казалось, действительно понимал вещи, о которых я предпочел бы не знать.
Тот факт, что гангстеры в Сьерра-Леоне верили, что пули будут отскакивать от их магически бронированных тел, не мешал команде САС складывать трупы, как дрова, когда они шли спасать британских заложников. Точно так же мое личное неверие в колдовство не поможет мне, если на меня нападет кто-то, кто может манипулировать оккультными силами. Эффективность оружия не зависит от системы убеждений цели. Вот фон, на котором я написал новеллу «Долг крови». Перечитывая ее, я бы сказал, что эта история точно отражает мое сочетание учености и скептицизма, приправленное малейшей долей страха.
***
В зимнем рассвете тень соседнего дома прорезала Ригсби насквозь. Сначала красный свет озарил кованые перила площадки на крыше дома. Паучьи звездообразные фигуры извивались в сиянии, стойки были вылеплены в виде тупых наконечников стрел, а наклонные пары конечностей соединялись причудливыми руками. Внизу темно-зеленая черепица мансардной крыши заострилась, но не стала ярче, когда свет коснулся ее. Только маленькое французское окно подмигивало солнцу.
Левая половина окна была открыта, и раскачивалась, когда вокруг нее двигался воздух. Рассвет бледнел, все быстрее скользя по белым боковым стенам второго этажа, обходя безумные углы шпалер и древний плющ, карабкающийся вверх по водосточным трубам. В кухне на первом этаже уже горел свет. Высокая блондинка поставила последнюю тарелку на поднос с завтраком и толкнула каблуком дверь на лестничную клетку. Она двигалась с такой же точностью, как и сорок лет назад. Жизнь, игнорируя ее надежды и попирая ее уверенность, не смогла изменить этого; но теперь «гусиные лапки» смягчили жесткие черты ее лица.
Ее туфли мерно застучали по задней лестнице, остановившись на треугольной площадке, где ее платье мелькнуло в узком окне, прежде чем взмыть вверх по лестнице. В старом доме были комнаты с высокими потолками, и ей нравилось, как они выглядят, хотя, конечно, отопление обходилось мистеру Джадсону очень дорого. Она сама выписывала чеки, кому же лучше было это знать.
Щелкнул засов, и дверь на второй этаж открылась прежде, чем она успела постучать. Сегодня утром Джадсон Ригсби был закутан в зеленый бархатный халат, и, открыв дверь, он улыбнулся ей. — Доброе утро, миссис Трейдер, надеюсь, вы хорошо спали. Он улыбался нечасто, и даже в ее присутствии это было немного неловкое выражение, как у незнакомца, который боится смутить себя излишней теплотой.
