Миссис Трейдер аккуратно расставила на столике у двери все, что нужно для завтрака: тосты, яйца-пашот, кофе, большой стакан апельсинового сока. Мистер Джадсон не любил апельсиновый сок, но она настаивала, что он полезен для него. Этот человек сойдет на «нет», если она, не будет его запугивать — ведь Анита и пальцем не пошевелит ради своего дяди.

— Спасибо, я хорошо спала, — громко сказала высокая женщина. — Теперь, когда Харви и Стелла снова вместе, у меня совсем не болит голова, мистер Джадсон.

— Ну, я, конечно, рад, — сказал он неуверенно. Он слегка отодвинулся от решительных уверений экономки, пухлый на вид человек лет пятидесяти, в глазах которого не было заметно никакой твердости.

— Я уверена, что не понимаю мужчин, — продолжала миссис Трейдер, наливая кофе, — даже своего собственного сына. Они были самой милой парой, какую только можно было найти, он и Стелла. Это было в течение пяти лет, и я скажу это, хотя сама не хотела этого брака, они были слишком молоды. А потом, когда со дня на день должен был появиться малыш, Харви уходит, не сказав ни слова, ни Стелле, ни даже мне. Но он был там, в приемной, когда родился Кимберли, и Стелла забрала его, хотя я бы не винила ее, если бы она этого не сделала… Но это была тяжесть, свалившаяся с моей души.

— Благодарю вас, миссис Трейдер.

— Спасибо вам, сэр. Она взяла частично разгруженный поднос и решительно поднялась по оставшемуся двойному пролету полированного дерева. Мистер Джадсон выглядел изможденным, и ей очень хотелось, чтобы утром он поел бекона, но на этот счет он был настроен более решительно, чем она. — Апельсиновый сок или бекон, миссис Трейдер, но не оба сразу. Они оба мужского пола, и вместе они безнадежно выведут меня из равновесия. Ужасные вещи, тошнота в животе и зеленый халат никак не повлияли на цвет его лица. Хорошенькая штучка был сам по себе этот халат со всеми астрологическими символами в серебре на кайме ткани, но неподходящим было это платье для больного человека по утрам.

Она быстро постучала в дверь третьего этажа, прямо в середину огромного лаково - красного глаза, нарисованного там Анитой. — Если дядя Джад не позволит мне запирать мою дверь, я, по крайней мере, должна знать, кто придет, не так ли? — усмехалась девушка. Мистер Джадсон никогда особо не говорил о своей сестре, но миссис Трейдер догадывалась, что она была самой необузданной в семье. Кто бы удивился, что дочь пошла в мать, когда у бедного ребенка не было даже имени отца?

Второй стук не принес никакого ответа. Зловещий глаз ждал, не мигая. Что ж, это случилось впервые, но миссис Трейдер не замедлила с действием. Мистер Джадсон настоял, чтобы в доме все было по расписанию, чтобы не мешать его работе. Аните следовало бы узнать это за те месяцы, что она провела здесь. И если она не сделала этого, что ж… Миссис Трейдер распахнула дверь.

Комната внутри, стены которой были слегка наклонены к форме крыши, сильно отличалась от строгой гостиной Ригсби внизу. Мансардные окна были затемнены запертыми ставнями; вулканическая лампа освещала ковер и парчовые кресла, но ночью она перегрелась и отключилась. Ее парафин и масло уродливо застыли в красном стеклянном основании. Миссис Трейдер выключила ее, проходя в среднюю комнату.

На полу мелом недавно была начертана пентаграмма; свечи на ее концах все еще стояли на половине своей первоначальной длины, задутые перед тем, как сгореть, и воздух был тяжелым от ладана. — Анита, уже половина девятого, — позвала миссис Трейдер. — «Подражает своему дяде», — подумала она, с отвращением оглядывая комнату. Хотя, честно говоря, это не могло быть правдой. Миссис Трейдер видела, как эти принадлежности прибыли вместе с остальным багажом Аниты. Значит, всё это уже было в ее семье.

Девушка также не подошла к двери спальни. Миссис Трейдер фыркнула и, больше не постучав, сама открыла дверь.

Окно захлопнулось от внезапного потока воздуха. В комнате повеяло сыростью и холодом. Стены были блестящими, металлически-желтыми, что соответствовало покрывалу, теперь смятому в ногах кровати Аниты. Анита тоже была помята. Завитки волос, шелковисто лежавшие на простынях под ней, были не чернее ее высунутого языка. Поднос с завтраком соскользнул на пол, размазав по золотистому ковру клубничное варенье и кофе.

Миссис Трейдер резко повернулась и бросилась к лестнице. Когда она проходила через среднюю комнату, под ее ногой незаметно разбился подсвечник. — Мист… — начала она, но голос ее дрогнул, и ей пришлось облизать губы, прежде чем повторить попытку. — Мистер Джадсон!

Ригсби открыл дверь как раз вовремя, чтобы подхватить застывшую женщину, которая споткнулась на последней ступеньке и упала навстречу ему. Неожиданный толчок заставил их вернуться в гостиную. В кои-то веки миссис Трейдер, не глядя в глаза своему хозяину, выпалила: — Мертва, мистер Джадсон, она мертва и убита. О, боже мой! В своей собственной постели!

Ригсби повернул блондинку лицом к себе и, высвободив руки, бросился вверх по лестнице. Она плакала в одном из кресел с прямой спинкой, пока он не вернулся; и слезы ее были настоящими, но они были пролиты из-за этого события, а не из-за самой девушки.

Ригсби был очень тих, когда он вернулся через несколько минут. Его туфли слегка шуршали по ступенькам, вот и все. Кожа его лица была почти того же цвета, что и нейтрально короткие седые волосы. — Посмотрите на меня, Элинор, — тихо сказал он. Его пальцы, нежные, но неумолимые, направляли ее подбородок, когда она медленно повиновалась. Это был маленький человечек в комическом одеянии, но глаза у него были цвета расплавленного цинка. — Сейчас вы пойдете домой и забудете все, что видели наверху. Когда вы вернетесь завтра, вы никогда не будете знать Аниту, никогда не будет никого, кто жил бы на третьем этаже. Вы меня понимаете?

— Да. Голос из уст миссис Трейдер был не ее собственным, но он управлял ею.

***

Оставшись один в центре своих трех комнат, Ригсби переоделся в белое. Символы, нанесенные на края мантии, были из нитей того же оттенка, отличаясь только фактурой от основной ткани.

— Ну и что?— спросил голос из угла.

Ригсби пожал плечами. Его лысина становилась более заметной, когда он был подавлен. — Она была моей племянницей. Она была последней моей крови.

— Ты знаешь, кем она была, — проскрежетал голос. — Она была шлюхой, да, шлюхой.

— Некоторые вещи необходимы…

— Только не для нее. Она никогда так низко не опускалась…

— Она была моей кровью! — голос Ригсби пронесся по полутемной комнате и заставил другой голос замолчать. Он повернулся к внешней стене, сжимая руки, чтобы они не дрожали. Окна с этой стороны были закрыты книжными полками, тянувшимися вдоль длинной стены. Корешки книг под синей, зеленой и тусклой, красной библиотечной лентой располагались рядами по полированному ореху без каких-либо отметин, кроме нескольких цифр белыми чернилами. Он дотронулся до одной из них.

Каждый тонкий том представлял собой машинописный текст собственного сочинения Ригсби, переплетенный им между листами серого картона. Никто не помогал ему во время набора текста или компиляции. Отчасти цель Ригсби состояла в том, чтобы придать этим книгам некоторую дополнительную ценность, вытекающую из тесного контакта с ним. Более важным, однако, было другое соображение: каждый машинописный текст был утроен группами букв и цифр в таком порядке, который не имел бы смысла для неискушенного человека. Ригсби намеренно не кодировал результаты своих многолетних поисков, но форма записи, которую он стал использовать, была гораздо более специализированной, чем латинские и арабские символы могли вместить в свои обычные значения. Одна тривиальная ошибка разбиения на страницы, одно перемещение среди миллионов букв, незаметное и незамечаемое, означало бы мгновенную катастрофу в тот темный момент, когда данные будут использованы снова.

Очень немногие из книг в футлярах были не собственного сочинения Ригсби. Его рука потянулась к одной из них: приземистой, почерневшей от времени; ее переплет из свиной кожи треснул от шнурков. Он знал наизусть каждое слово загадочного латинского текста, но никогда прежде всерьез не задумывался над его использованием. Страницы через силу раскрылись, с трудом раздвигаясь под его пальцами.