Дверь была приоткрыта на ширину пальца. Кэшел надавил на нее кончиками пальцев правой руки, не двигая ее дальше. Она застряла, вот и все; ржавые петли, решил он, поскольку дверная панель не прикасалась к перемычке или косяку. Через щель на краю он увидел блеск золота в том, что в остальном было темнотой; ключ был там, все в порядке. Должно быть, он неправильно отскочил от каменного пола.
Кэшел прислонил свой посох к стене рядом с собой и положил руки одну над другой на дверную панель со стороны замка. Девушка пристально посмотрела на него. Она вдруг стала казаться старше, и не было никаких признаков ее испуганного отчаяния, как минуту назад. Он убедился, что твердо стоит на ногах, а затем навалился всем своим весом на дерево.
Во дворце жило больше людей, чем во всей деревушке Барка, где вырос Кэшел. Несмотря на то, что в главном коридоре не было никакого движения, звуки постоянно отдавались эхом по коридорам и заставляли дрожать пол. Все это прекратилось; Кэшел прижался к панели в мертвой тишине. Может быть, это было достижение, потому что сначала дверь все еще не хотела поддаваться, а затем она сделала это, хотя и со скрипом, и неохотно. Она открылась еще на один палец шириной, в два раза больше…
Девушка просунула руку внутрь, выкрикивая что-то, что Кэшел едва мог расслышать сквозь шум крови в ушах.— Я не совсем понимаю… — сказала она, так что он продолжал толкать, и дверь поддалась еще немного, достаточно, чтобы она втиснула свой торс в комнату за дверью.
Кэшел толкнул еще сильнее. Он чувствовал, как дерево борется с ним, словно древко согнутого лука, готовое распрямиться, если он ослабит давление. — Я пролезла!— сказала девушка, и только ее ноги ниже колен были выставлены в коридор, где их мог видеть Кэшел. — Я…
А потом она пронзительно закричала: — Милорд, я падаю! Ее ноги исчезли из поля зрения, следуя за остальными частями тела. Она была в сандалиях с ремешками из выкрашенного в зеленый цвет материала.
Кэшел не понимал, что происходит, но когда девушка скользнула внутрь, он сильно ударил плечом по дверной панели, вместо того чтобы просто толкать ее руками. Он не делал этого раньше, потому, что не хотел ломать дверь, но теперь ему было все равно.
Дверь не сломалась — ни толстая еловая панель, ни визжащие петли, которые боролись с ним, и он распахнул ее под прямым углом. Комната внутри была маленькой и грязной. Мебели здесь не было, и часть прогнивших досок облицовки стен упала на пол.
Девушка держала ключ в одной руке, а другой потянулась к Кэшелу. Она выглядела так, словно скользила назад, но была уже дальше, чем дальняя стена комнаты.
Кэшел схватил посох левой рукой и протянул его девушке. Она не смогла дотянуться до него и снова закричала. Ее голос становился все слабее; он видел, как ее тело сжимается по мере увеличения расстояния.
— О, Господи! — взревел Кэшел. Он шагнул в комнату, держа посох в обеих руках. Девушка схватила его, но ноги Кэшел соскользнули, будто он стоял на ледяном склоне холма.
Дверь за ним захлопнулась. Единственным источником света было тусклое желто-коричневое свечение, очерчивавшее силуэт девушки, и они вместе бросились вниз по невидимому склону.
***
Кэшел почувствовал, что он вращается, когда падал, но его тело, ни к чему не прикасалось. Девушка держалась за другой конец его посоха; он не видел выражения ее лица, но она не кричала от страха и не издавала никаких звуков, которые он бы заметил.
Они съехали на песчаный склон холма и остановились. Кэшел оглянулся через плечо. Все, что он увидел, было серое небо и поднимающийся склон. От комнаты, в которой они провалились, не осталось и следа. Он огляделся вокруг и не увидел ничего, что бы ему понравилось.
Голые холмы были окрашены от желто-белого до красного цвета ржавого железа. По большей части скала выветрилась и превратилась в гравий, но там, где камень должен был быть тверже, виднелись выступы. Общий ландшафт был не слишком красив, но выходы на поверхность были еще хуже. Всякий раз, когда Кэшел пристально смотрел на один из них, он начинал видеть большое, сердитое лицо.
Он встал, стряхивая крошащийся камень со спины своей туники. Он ударился совсем не сильно, несмотря на то, что они, казалось, стремглав неслись сквозь пустоту. Он взглянул на девушку, которая уже была на ногах. — Меня зовут Мона, Лорд Кэшел, — сказала она с улыбкой. Вы знаете, где мы находимся? — Просто Кэшел, пожалуйста, госпожа, — сказал он с гримасой. — Я вовсе не лорд какой-нибудь.
Он прочистил горло и снова огляделся. При внимательном осмотре ландшафт был не более привлекательным, чем тогда, когда он впервые приземлился в нем. — И я ничего не знаю об этом месте, кроме того, что хотел бы, чтобы мы были где-нибудь в другом месте.
— Это место, где живет домашний эльф, — сказала Мона. Она тоже смотрела на пейзаж, медленно поворачивая голову. — Я имею в виду, когда-то жил. Здесь не может быть ничего живого, кроме самого жилища.
Она скрестила руки на груди, выражение ее лица было холодным и неодобрительным. Судя по чертам лица Моны, она была моложе Кэшела лет на девятнадцать, но ее глаза были намного старше.
Кэшел проследил за направлением ее взгляда вверх по ряду изрезанных полосами неровных склонов. На вершине холма находилось то, что сначала он принял за белый камень, выветрившийся в виде шпиля. Когда он прищурился и опустил взор под углом, он понял, что видит искусственную башню с зубчатыми стенами на вершине. Окна, сделанные по восходящей спирали, изгибались вокруг шахты так, если бы они освещали винтовую лестницу.
— Ты имеешь в виду тот замок? — спросил Кэшел, кивнув в сторону строения, а, не указывая пальцем. — Что, там живут люди?
— Здесь нет ни людей, ни эльфов, — сказала девушка, глядя в сторону башни. — Только мы. И я не имею в виду здание, Кэшел. Весь этот мир был обиталищем для домашнего эльфа.
Кэшел прочистил горло. Он достал из поясного кошелька подушечку из шерсти и задумчиво вытер гладкую поверхность своего посоха.
— Мона, — сказал он, не отрывая глаз от своего занятия. — Единственные домашние эльфы, о которых я слышал, это маленькие человечки, которые живут под очагом и, делают так, чтобы все было хорошо. Некоторые люди называют их «Удачей Дома».
Он снова прочистил горло. — Не то, чтобы я их когда-нибудь видел. Или знал кого-то, кто их видел.
— Как можно жить под очагом?— спросила Мона с милой улыбкой, которая убрала колкость из ее слов, которые могли бы быть довольно резкими, если бы были сказаны неправильно. — Но они могли бы жить между разрывами реального мира, в месте, которое существует для них. Такое место, как это.
Она огляделась вокруг, больше не улыбаясь.— Когда эльф умер, — сказала она, — дом должен был развалиться, как паутина, когда умирает паук. Вместо этого это жилище обрело собственную жизнь. Какой-то вид жизни.
Небо становилось все темнее. Оно было плотно затянуто тучами, тяжелыми и гнетущими, как глыба серого камня. Кэшел почувствовал, как в воздухе собирается буря. Дузи, маленький бог пастухов, знал, сколько раз его застигала непогода, когда он пас овец; но на этот раз у него не было овец, чтобы беспокоиться об этом, так что он мог пойти куда-нибудь еще.
— Ах, Мона?— сказал он. — Я думаю, нам лучше спрятаться, пока есть такая возможность. Если у тебя нет лучшей идеи, давай, отправимся в тот замок.
— Да, — ответила она. — Мы так и сделаем. Хотя буря все равно нас настигнет.
Им оставалось пройти около полумили. Дорога шла, в среднем, в гору, но Кэшел видел, что между ними и замком было несколько хребтов и оврагов. Опыт научил его, что местность всегда хуже, чем она, кажется на расстоянии. Но он не предвидел ничего такого, чего они не смогли бы пересечь, даже если бы ему пришлось нести девушку часть пути.
Он снова посмотрел на Мону. Она уже не была той хрупкой маленькой девочкой, какой показалась ему, когда он впервые увидел ее в коридоре дворца. Она решительно шагала по пересеченной местности, избегая каменных глыб размером с голову, но, казалось, не обращая внимания на грубый гравий. Может быть, подошвы ее сандалий были крепче, чем казались. Сам Кэшел был в массивных сапогах. Ему не нравилось ощущение обуви, особенно в теплую погоду, но каменные полы дворца и мощеные булыжником улицы города за его пределами не слишком подходили для мозолей, которые образовались, когда он ходил босиком по грязи и лугам, там, где он вырос.
