Крозье вздохнул. Поляна позади него была пуста. Хиеу куда-то незаметно исчез. — Ну, — начал он,— я уверен, что это не имеет никакого значения, все это произошло за сто миль отсюда, как вы знаете. Но…

—Это было вскоре после того, как Мишлен отправил меня в Индокитай, в 1953 году. Как только я прибыл на седьмую плантацию, мне рассказали о дереве бога, но это было все. Один из моих бригадиров предупредил меня, чтобы я туда не ходил, и я решил, что это из-за Вьетминя.

— Как-то около полуночи — это было перед битвой при Дьенбьенфу, как вы должны помнить, — неподалеку от плантации началась сильная стрельба. Я позвонил в окружной гарнизон, так как по какому-то чуду радио работало. Но, конечно, никто не пришел, пока не стало светло.

Херрольд и Мюррей дружно кивнули в знак согласия. Броситься на ночную засаду — это не способ помочь своим приятелям, особенно в этой стране. Крозье прочистил горло и продолжил: — Прибыли две роты колониальных солдат и сам полковник из форта. Никто не мог им помочь, кроме того, что я должен был направить их туда, где была стрельба. По их словам, один из взводов устроил засаду, но никто не позвонил — даже для огневой поддержки. Когда я связался по рации, они предположили… Он выразительно пожал плечами.

—И вот что мы обнаружили. Все люди, все они были мертвы, это было незабываемо. Они были в роще этого божественного дерева, по обе стороны от тропы, ведущей к нему. Возможно, лейтенант думал, что здесь собрались вьетконговцы. Десантники были хорошо вооружены и много стреляли из найденного нами оружия. Но врагов нигде не было видно, и десантники не были расстреляны. Они были разорваны, понимаете? Изуродованы настолько, что я не мог поверить. Но никто из них не был застрелен, и их оружие лежало рядом с телами.

— Это безумие, — сказал Джинелли, озвучивая мысли всех присутствующих. — Узкоглазые забрали бы оружие.

Крозье пожал плечами. — Полковник сказал, наконец, что его люди были убиты каким-то диким племенем, настолько диким, что они не понимали оружия или не хотели им пользоваться. Он имел в виду Менгов. Они были… возможно, более дикими, чем здешние, но все же… Я никогда бы не подумал, что их было достаточно, чтобы уничтожить целый взвод, ожидая, как все это произойдет.

— Как были убиты эти люди?— спросил, наконец, Херрольд.

— Ножами, я думаю, — ответил француз, — короткими. Я мог бы сказать «зубами», но, на самом деле не было никаких признаков того, что кто-то питался телами. То есть, убийцы этого не делали. Один человек…

Он сделал паузу, чтобы сглотнуть, и продолжил: — Один человек, как мне показалось, был одет в длинную черную рубашку. Когда я подошел ближе, с него слетели мухи, а с его рук и груди исчезла кожа. Одному Богу известно, что его убило, но хуже всего было видеть его лицо, да и оно было без всяких отметин.

Некоторое время после этого никто не произносил ни слова. Наконец Мюррей сказал: — Пора бы перекусить. Идем?

Крозье развел руками: — Вы уверены, что все в порядке? У меня нет никакой посуды.

— Не парьтесь, там есть бумажные тарелки. Отдохнем, ребята?

— Я сейчас приду, — сказал Херрольд. — Сначала дайте мне закончить ремонт пулемета.

— Я это сделаю, — предложил Джинелли. Его лицо было шафрановым, бескровным под загаром. — Во всяком случае, сегодня я не голодный.

Командир танка улыбнулся. — Вы можете мне помочь.

Когда оружие было надежно закреплено на своем основании, Херрольд заложил ленту с патронами на загрузочный лоток и защелкнул крышку. — Ай, — пробормотал Джинелли, — Эй, Рэд, вам не кажется, что неплохо было бы поддерживать давление в баках с напалмом? Я имею в виду, что здесь много Менгов, и то, что рассказал приятель Мюррея…

— Мы обойдемся пулеметом, — ухмыльнувшись, ответил командир танка. — Вы же знаете, как в муфтах подтекает напалм при включенных насосах.

— А если будет нападение?— взмолился Джинелли.

— Послушайте, черепаха, — объяснил Херрольд еще резче, чем прежде, — мы сидим на двухстах галлонах напалма. Одна искра в этом танке, при повышенном давлении — и нам не будет дела ни до какой атаки. — Хорошо? Джинелли пожал плечами. — Ну, тогда пошли на перекус, — предложил командир танка.

— Пожалуй, я останусь.

— Ну, хорошо. Херрольд соскользнул с гусеницы и направился к палатке-столовой. Он негромко напевал: — Нам нужно сматываться из этого места…

Крозье уехал как раз перед тем, как прекратилась буря. Дождь, который лил, как из ведра, почти весь день, с наступлением сумерек немного утих. Молния, когда она вспыхивала, прыгала с вершины облака на невидимую вершину облака. Она освещала небо с обратной стороны.

Члены экипажа сгрудились под ненадежным брезентом, прислушиваясь к рваным статическим помехам, которые только мог уловить транзисторный приемник Мюррея. В конце концов, он отключил его. Джинелли отчаянно выругался. Косой дождь запустил водяного червя в изголовье его койки. В конце концов, он перебрался на другой конец, где сел, сгорбившись от холодного ветра. — Разве кто-нибудь не должен быть сейчас на танке? — спросил он. Обычная смена караула начиналась в десять часов, но обычно до этого момента все были более или менее бдительны.

— Давайте, черепаха, вперед, это ваша блестящая идея, — сказал Мюррей. Херрольд нахмурился более серьезно. — Да, если вы так беспокоитесь, то можете… Слушайте, вы сейчас же подниметесь в купол, и Мюррей поменяет свою первую смену на вашу вторую. Так пойдет?

— Конечно, — согласился водитель. — Может быть, к тому времени этот проклятый дождь прекратится совсем.

Надев поверх бронежилета плащ-накидку, Джинелли вскарабкался по наклонному борту огнеметного танка. Металлические борта были слишком скользкими от дождя, чтобы подниматься таким образом. За исключением времени во время ударов молнии, темнота была непроницаемой. Когда она вспыхнула, деревья вонзились в неожиданно яркое небо и заставили Джинелли подумать о находящемся внизу напалме. Господи, эти деревья были самыми высокими на многие мили вокруг, и только Бог знает, что танк был не очень далеко, если в них попадет молния. Боже, как же они были высоки!

И они были очень старыми. Джинелли вспомнил то чувство, которое он испытывал с тех пор, как огнеметный танк приблизился к стене и повернулся лицом к роще: аура старости. То же самое он чувствовал, когда был ребенком и видел Большой Каньон. Там было что-то настолько древнее, что каньону было наплевать на человека или на что-то еще.

Господи! Ни одно дерево не было таким старым, как это; должно быть, именно его размеры заставляли Джинелли так нервничать. Несмотря на темноту, вьетнамцы вполне могли подползти ближе между вспышками молний. По крайней мере, дождь немного утих.

Крышка люка была откинута назад и служила в качестве сидения для человека на куполе. На сталь можно было положить специальную волокнистую подушку, но она промокла, и Джинелли убрал ее в сторону. Впервые на его памяти толщина бронежилета была приятной, потому что воздух был очень холодным. Вода, которая стекала с плащ-накидки или капала с бесполезного плоского дула огнемета, присоединялась к каплям, падавшим прямо на платформу огнеметной машины. Она собиралась в лужу и медленно стекала к самой нижней точке — открытому люку водителя.

Небо начало проясняться. Время от времени падали брызги, но буря уже кончилась, и четверть луны сияла через разрывы в облаках. Херрольд высунул голову из-под брезента. — Как дела, приятель?

Джинелли немного расслабил затекшую спину и начал снимать плащ-накидку. — Неплохо, наверное. Я бы не отказался от кофе.

— Понятно. Ну что ж, продержитесь там до полуночи и разбудите Мюррея. А теперь мы собираемся лечь и заснуть.

Тени от верхушек деревьев густо собирались вокруг стволов. Хотя ветерка было достаточно, чтобы заставить ветви дрожать, сами стволы были тверды, как скалы, и тверды, как само Время. Шрам на основании дерева бога был искаженно освещен луной. Вся роща в темноте выглядела зловеще, но сам шрам был чем-то большим.