— Эй, Хиеу, — окликнул его командир танка. — Какого черта полковник засунул нас сюда, ты не знаешь? Мы вступим в перестрелку, а эти чертовы деревья спрячут целую дивизию вьетнамских коммунистов.

Хиеу медленно оглянулся. В его чертах не было ни хрупкости чистокровного вьетнамца, ни лунной полноты тех, в ком текла китайская кровь. У него было массивное лицо, застывшее, как всегда, в жестких линиях, цвета красного дерева. Прежде чем ответить, Хиеу подошел к стене и провел ладонями по грубому камню, как двумя сухими дубовыми листами.

— Нет времени делать защитный вал, — сказал он, наконец, указывая на ревущий Катерпиллер, вылезающий из траншеи рядом со штабом. Д-7А закапывал спальные вагончики для высшего руководства, вместо того чтобы начать возводить земляную стену по периметру. — Из-за здешней стены нам был бы нужен ти-ти крепостной вал, — сказал я полковнику.

Херрольд кивнул. Каменная ограда была квадратной формы, примерно сто ярдов в каждую сторону. Хотя древняя стена была всего четыре фута высотой, она была почти такой же толстой и могла остановить все, что угодно, кроме восьмидюймового снаряда. Но даже с учетом того, что стена спасет военнослужащих с западной стороны, эти деревья, несомненно, играли адскую роль в зонах огня. Семь из них показались Херрольду филиппинскими махагониями; и Бог знает, что за чудовище было в середине; может быть, это был баньян с рассеченным стволом, но кора была совсем не похожа на кору баньянов, которых он видел раньше.

— Никогда раньше не видел таких больших деревьев, — сказал командир танка вслух.

Хиеу снова взглянул на него, на этот раз с легким намеком на выражение своего лица. — Да, — подтвердил он. — Ти-ти ушел, когда пришли французы, теперь только один. Его пальцы теребили выцветшую парусину мешочка с патронами, прикрепленного к поясу. Оба солдата думали, что темный человек закончил говорить, но язык Хиеу снова скользнул между его тонкими губами, и он продолжил: — Может быть, три, может быть, только два года, но был и другой. Теперь только этот. Голос переводчика превратился в шипение. — Но много лет назад везде было дерево, везде был Менг!

По пыльной грязи зашуршали ноги; Мюррей и француз возвращались из оперативного штаба. Хиеу потерял интерес к Херрольду и грациозно перемахнул через латеритную стену. Водитель и Крозье смотрели, как он целеустремленно шагает к центру широко раскинувшейся рощи, и остановились рядом с остальными.

— Кто же это? — резко спросил Крозье.

— Эээ? Это Хиеу, он наш переводчик, — удивленно проворчал Мюррей. — А что такое?

Француз нахмурился… — Но ведь он Менг, верно? Я не знал, что кто-то из них служит в армии, несмотря на то, что правительство пыталось ввести их больше.

— Черт возьми, я всегда слышал, что он из Сайгона, — ответил Херрольд. — Он бы сказал, если бы был отсюда, разве нет?

— А что, черт возьми, задумал Хиеу? — спросил Джинелли. Он указал на рощу, где стоял переводчик, повернувшись лицом к покрытому шрамами стволу центрального дерева. Он не мог видеть руки Хиеу под таким углом, но переводчик ритуально подергивался под струящимися полосками своей униформы.

Никто не произнес ни слова. Джинелли поставил одну ногу на гусеницу и поднялся на огнеметный танк. Красные и желтые дымовые гранаты висели на предохранительных кольцах внутри купола. Еще ниже покачивался запыленный бинокль. Джинелли подул на линзы, прежде чем поднести окуляры к глазам и повернуть отдельные лимбы фокусировки. Хиеу опустился на колени, но солдат все еще не мог понять, что он делает. Что-то еще привлекло его внимание.

— Черт возьми, — выпалил пухлый новичок. Он перегнулся через край и протянул бинокль в сторону Херрольда, который был занят тем, что снова собирал пулемет. — Эй, Рэд, посмотрите на ствол дерева!

Мюррей, Крозье и сам Джинелли выжидающе ждали, пока командир танка наведет бинокль. На увеличенном дереве стала видна его безобразная внешность. Его кора была розоватой и тонкой, как бумага, более гладкой, чем у березы на большей части поверхности ствола. Выщербленный, сморщенный вид ствола был вызван лежащей под ним древесиной, а не какой-то неровностью коры, покрывавшей его.

Высокая кошачья морда перед Хиеу была единственным настоящим изъяном ствола. Там, где разрыв сморщился почерневшим швом, на ветру трепетали рваные края коры. Лоскуты были нездорового цвета, как кожа, шелушащаяся от сильного ожога. Приземистое тело Хиеу скрывало лишь треть шрама; верхняя его часть мрачно возвышалась над ним.

— Ну, тут не так уж много интересного, — сказал, наконец, Херрольд. — А в чем тут дело?

— А где же дырки от пуль? — торжествующе воскликнул Джинелли. — Вы ведь всадили в него двадцать-тридцать пуль, верно? Куда же они подевались?

— Вот, сукин сын, — согласился командир, бросив еще один взгляд. Пулемет должен был оставить плотный узор из расколотого дерева над древним шрамом. Если не считать нескольких коричневатых ямочек на коре, на дереве не было никаких отметин.

— Я видел, как летели осколки, — заметил Мюррей.

— Должно быть, проклятое дерево распухло прямо над ними, — предположил Херрольд. — Да, именно туда я и попал.

— Это очень странное дерево, — сказал Крозье, заговорив впервые с момента своего возвращения из штаба. — Рядом с седьмой плантацией было еще одно такое же. Вокруг него тоже росли миндальные деревья, хотя стены не было. Они называют их божьими деревьями — так говорят Вьеты. У Менгов есть свое собственное слово, но я не знаю его значения.

Над огневой базой с юга пронесся «Чинук», на мгновение, заглушив разговор синкопированным грохотом своих сдвоенных винтов. Он завис сразу за периметром, затем медленно осел в круглое облако пыли, а его турбины громко взвыли. Люди побежали его разгружать.

— Как-то он довольно быстро, — прокомментировал Мюррей. Было уже почти четыре часа. Джинелли отвел взгляд от вертолета. — Что-то тут не так, — сказал он. Остальные мужчины выглядели озадаченными. Он попытался объяснить: — Я имею в виду этот «Чинук», реактивные двигатели и все такое, и это, такое старое дерево, там.

Водитель фыркнул: — Черт побери, оно же совсем не старое. А в Калифорнии, где делают эти штуки, — его широкий палец указал на вертолет в форме банана, — там есть секвойи, которые на самом деле очень старые. Вы ведь не находите в этом ничего смешного, правда?

Джинелли беспомощно развел руками. К его удивлению, на помощь ему пришел Крозье, прислонившийся к латеритовой стене. — А почему вы думаете, что это дерево бога менее древнее, чем секвойя, Джо? — мягко спросил он.

Мюррей моргнул. — Черт побери, секвойи — это самые древние вещи, что есть на свете. Живые, я имею в виду.

Француз рассмеялся и повторил свое осуждающее пожатие плечами. — Но деревья — это мое дело, понимаете? Теперь в Аризоне есть сосна, которая старше, чем ваши калифорнийские секвойи; но никто не знал об этом долгое время, потому что их не так уж и много… и никто этого не замечал. А вот и это дерево, оно старое, но кто знает? Может быть, во всем мире остались только два, и еще одно, то, что на севере, возможно, оно погибло вместе с моей плантацией.

— Вы никогда не считали кольца или что-то в этом роде? — с любопытством спросил Херрольд, заперев ствол пулемета, пока остальные разговаривали.

— Нет… — признался Крозье. Его язык коснулся губ, когда он взглянул на дерево бога, задаваясь вопросом, как много он должен сказать. — Нет, — повторил он, — но я видел это дерево только один раз, когда был на седьмой плантации. Оно стояло в джунглях, более чем в миле от каучуковой плантации, и рабочие не беспокоились, что кто-то может приблизиться к нему. Мне сказали, что там тоже были Менги, но их было всего несколько, и они прятались в лесу. Без сомнения, между ними и моими рабочими была вражда.

— Ну, черт возьми, Жак, — подсказал Мюррей. — А когда вы его видели? Крозье все еще колебался. Внезапно осознав, в чем может быть проблема, водитель сказал: — Черт возьми, не беспокойтесь о наших желудках, ради бога. Если только вы не брезгливы, черепаха? Джинелли покраснел и покачал головой. Смеясь, Мюррей продолжал: — Во всяком случае, вы довольно быстро повзрослеете после этого — те, кто доживет. Рассказывайте эту историю, Жак.