И танцовщица снова была там.
Инженерный взвод запустил генератор, который питал освещение по всей базе огневой поддержки через импровизированные линии из телефонных проводов. Левой рукой, не глядя, Шейдин отдернул провод от лампочки в своем жилище. Потрескивающий огонь ярко вспыхнул в темноте, и в нем черты лица девушки были резкими, как камея, вырезанная в красноватом камне. Но губы шевельнулись, и танцовщица крикнула Шейдину сквозь шум огня: — Viens ici! Viens a Marie! Шейдин изучал французский язык еще на первом курсе богословской школы, и этого было достаточно, чтобы понять, что ее интонации не совсем соответствуют современному французскому языку; но было ясно, что танцовщица зовет его к себе. Его тело напряглось от невозможного желания повиноваться. Пот покрыл все его напряженные мускулы.
Затем пламя и девушка исчезли вместе, хотя в глазах Шейдина плясали остаточные образы того и другого. Лейтенант некоторое время сидел в темноте, не обращая внимания на полудвижение, которое он мог бы заметить сквозь щель в плащ-накидке. Радист снова повернулся к микрофону, сморщившись от того, что он увидел.
***
Утром Шейдин был еще более замкнут, чем обычно, но если кто-то из его товарищей и заметил это, то они списали это на естественную тревогу лейтенанта по поводу его положения. В ближайшие дни решится вопрос, будет ли Шейдин произведен в капитаны и займет ли он до конца своей смены место раненого капитана Фуллера. Иначе Шейдину пришлось бы передать роту другому офицеру и вернуться в третий взвод. За всю предыдущую неделю своего командования Шейдин почти ни о чем другом не думал, но сегодня это едва ли пришло ему в голову. Его разум дрейфовал в нереальности Юго-Восточной Азии; теперь он нашел якорную стоянку где-то еще во времени и пространстве.
Худощавый лейтенант большую часть дня проводил в своей палатке, свернув оранжевые боковые стенки, чтобы сделать ее крышу навесом. Первый сержант роты постоянно находился в базовом лагере полка в Диане, руководя штатом с почти таким же количеством войск, как и в полевых условиях. Во Вьетнаме, даже в составе боевой части, большинство военнослужащих были нестроевыми. Беллью, первый полевой офицер, находился на Тайване, так что необычное количество повседневных дел роты должно было свалиться на самого командира.
Сегодня Шейдин отмахивался от них, отвечая на самые насущные вопросы рассеянно и без особого интереса. Его глаза часто останавливались на контейнере, где краска вспузырилась и потрескалась, образуя круг размером с пятидесятицентовую монету.
Она казалась невысокой, хотя он не мог быть в этом уверен, так как изображение было меньше фута высотой, когда пламя поднялось на максимальную высоту. Не совсем пухленькая, потому, что это подразумевало жирность, а танцовщица была вся покрыта волнистой мускулатурой; но она была коренастой девушкой, скорее спортсменкой, чем гурийкой. И все же Шейдин никогда прежде не видел женщины столь соблазнительно страстной, столь сияющей от желания. Каждый раз, когда Шейдин думал о глазах танцовщицы, его пах сжимался, и он почти постоянно думал о ее глазах.
Иди ко мне… Иди к Мари…
***
Деятельность базы огневой поддержки шла своим чередом, игнорируя Шейдина так же, как и он сам это делал. Второй взвод и несколько машин из штабной роты с ревом отправились в санитарный патруль, в деревню, расположенную в десяти километрах по шоссе 13. Там медики раздавали антибиотики и бинты слабым больным. Солдаты также будут таращиться на изуродованные фигуры, которым даже Джонс Хопкинс не смог бы помочь: ребенок, чьи ноги были ампутированы три года назад направленной миной; тридцатилетний мужчина со слоновьей болезнью мошонки, ходящий кривоногим из-за огромных яичек размером с дыню…
Вертолеты «Чинук» доставляли топливо и боеприпасы в грузовых сетях, раскачивающихся под их брюхом. Шайдин не замечал их воющего приближения; синкопированного стука их сдвоенных винтов, когда они зависали; суеты людей и машин, направляющихся к железно-дощатой площадке, чтобы забрать груз. Лейтенант невозмутимо сидел в своей палатке даже тогда, когда гаубичная батарея открыла огонь, хотя выстрелы поднимали часть своих снарядов на максимальную дальность. Выбросы дульных тормозов подняли клубы пыли, которые окутали всю базу. Мысленный взор Шейдина был прикован к танцующей девушке, а не к мужчинам в мешковатых зеленых комбинезонах; рев, который он услышал, принадлежал далекой толпе, наблюдавшей за танцовщицей… и даже пыль в ноздрях Шайдина не пахла так, как измельченный латерит провинции Тай Нинь.
— Пора на офицерское собрание, сэр, — пробормотал Слоун.
Шейдин продолжал сидеть в шезлонге, как худой, нервный Будда.
— Сэр, — громко повторил водитель, — только что звонили из оперативного штаба. Уже 15 часов.
— Ну да, конечно, — пробормотал лейтенант, чувствуя головокружение. Он покачал головой и встал, затем рассеянно провел кончиками пальцев по почерневшему контейнеру. — Хорошо.
***
Тактический оперативный центр представлял собой всего лишь три командирских машины вокруг большой палатки в центре базы огневой поддержки. Шейдин забыл взять с собой раскладной стул. Он вытащил коробку с минометными снарядами и сел лицом к покрытой ацетатом карте с нарисованными мелками символами подразделений. Начался очередной послеполуденный дождь, окатывая полотно палатки струями воды, которые заставляли его подпрыгивать, как кожа барабана. Это звучало, как разъяренная толпа.
Офицер по гражданским вопросам и лейтенант из отряда военной разведки поделились презентацией о результатах медицинского патруля. Они доказали, что ноль можно разделить пополам, чтобы заполнить двадцать минут. Затем офицер оперативного отдела сообщил результаты утренней зачистки, выполненной отрядом «F». Он обнаружил два старых бункера и несколько гильз от патронов, но никаких признаков недавнего присутствия не обнаружил. В секторе было тихо.
Затем лысеющий оперативник переключился на обсуждение операции, запланированной через два дня. Когда он обратился с вопросом к Шейдину, лейтенант продолжал, молча, раскачиваться на своем ящике, его глаза были открыты, но они смотрели в никуда. — Шейдин! — прорычал командир подразделения. — Перестаньте сидеть, засунув палец в задницу, и будьте внимательнее!
— Есть, сэр! Лицо Шейдина вспыхнуло, а все его тело покалывало, как, будто он только что очнулся от мертвого обморока. — Не могли бы вы повторить вопрос, сэр?
Встреча продолжалась еще десять минут, пока дождь не прекратился. Шейдин впитывал каждую бессмысленную деталь с лихорадочной остротой. Его плоть все еще покалывало.
***
После того как полковник Брукингс отпустил своих офицеров под ясное небо, Шейдин направился к дальней стороне оборонительного вала, вместо того чтобы направиться прямо к своей палатке. Он шел по тропинке позади одной из самоходных гаубиц, избегая кучи белых матерчатых мешочков, набитых артиллерийским порохом. Заряды для гаубиц были упакованы по частям. Для обстрела с близкого расстояния некоторые сегменты вынимались, и выбрасывались, как это было раньше. Скоро порох вынесут за пределы периметра и сожгут.
Сожжение. Ревущий, искрящийся столб оранжевого пламени, и в нем проклятый Шейдин. Он снова вспотел.
Совсем рядом прозвучали три звонких взрыва. Этот шум тоже был частью фона перед дождем, как вспомнил сейчас Шейдин. Он направился к источнику звуков — одному из танков первого взвода. Он был осторожно отодвинут от насыпи, и его правая гусеница была растянута по земле, прямая, как буксирный трос, между машиной и земляной стеной. Четверо мужчин сгорбились за трейлером в нескольких ярдах от танка. Один из них, голый по пояс, держал в руке детонатор. Солдат увидел приближающегося Шейдина, и крикнул: — Отойдите, сэр. Мы вышибаем торсионные стержни.
Лейтенант остановился, наблюдая за происходящим. Солдат кивнул и захлопнул режущую рукоятку детонатора. Из-под колес танка вырвался дым и прогремел еще один лязгающий взрыв. Рядовые выпрямились. — Вот и все, — пробормотал один из них. Шейдин подошел к ним, пытаясь вспомнить имя высокого человека с детонатором, командира танка этой машины.
