— Но во что вырасти, мадам? — настаивал де-Врини.

— Во что именно? — резко повторила дама Элис. Ее глаза вспыхнули внезапным высокомерием ее предков — разбойников, уверенных в себе, как ни в чем другом на свете. — В эту землю, в эту самую планету, если ее не остановить. И сегодня вечером мы узнаем, можно ли их еще раз сдержать.

— Значит, вы всерьез верите,— начал де-Врини, посасывая свои пышные усы, чтобы найти менее оскорбительную фразу. — Вы верите, что Баконго поклоняются существу, которое начнет править миром, если вы не остановите его?

Леди Элис посмотрела на него. — «Не править» миром, — поправила она. — Скорее, стать миром. Это существо, это семя, пробудившееся в джунглях от действий людей более порочных и глупых, чем я могу легко поверить. Это существо, ничем не сдерживаемое, будет проникать в наш мир, как плесень в буханку хлеба, пока сама планета не превратится в шар вязкой слизи, несущийся вокруг Солнца и протягивающий щупальца к Марсу. Да, я верю в это, капитан. Разве вы не видели, что происходило прошлой ночью в деревне?

Бельгиец только нахмурился в недоумении.

Серебряная нота пропела с другого конца широкой поляны. Де-Врини хмыкнул, затем поднес к губам свою длинную боцманскую трубу и протрубил в ответ, как раз, когда к нему присоединился сигнал Остермана.

Танец прервался, когда некогда твердая земля начала прогибаться под тяжестью людей.

Лесные стражники выскочили из-за деревьев с криками, прерываемыми грохотом винтовок «Альбини». — Свет!— приказала леди Элис потрескивающим альтом, и фонарь ярким веером обрушился на книгу, которую она держала. Подмостки двинулись, казалось, погружаясь прямо в землю, ставшую текучей, как вода. В последний момент три фигуры на них взялись за руки и закричали в триумфе: — Ахту! А потом они исчезли.

Волнами, столь же сложными, как швы черепа, движение начало распространяться через почву поляны. Визжащий Баенга, подняв копье, чтобы вонзить его в ближайшего танцора, пробежал по одной из дрожащих линий. Она поднялась над его телом, как разбивающийся прибой, и он снова закричал, но уже другим тоном. На мгновение его копье с черным наконечником закачалось на поверхности. Затем он тоже был поглощен слабым хлопком, который оставил после себя только пятно крови.

Леди Элис начала говорить нараспев, превращая язык, предназначенный для тягучего ирландского языка, в язык, который вовсе не был языком. Дрожь в земле подступила к ней, и к тем, кто был рядом. Она обладала отвратительной уверенностью следа торпеды. Руки Сперроу напряглись. Де-Врини стоял ошеломленный, труба все еще была у его губ, а пистолет вытащен, но уже забыт.

Три курьера посмотрели на приближающееся движение, переглянулись… и исчезли среди деревьев. С побелевшими глазами Кроумен уронил свой фонарь и последовал за ними. Даже быстрее, чем Сперроу, леди Элис опустилась на колени и поправила ногой фонарь. Она действовала, не пропуская ни единого слога из формулы, запечатленной в ее памяти долгим повторением.

В трех метрах от нее полотно белого огня разорвало крест, который смерть несла сквозь землю. Извилистый след устремился к центру поляны, как муравей, унесенный дисульфидом углерода.

Де-Врини в изумлении повернулся к женщине, которая сидела на корточках так, что свет фонаря падал на исписанные черными буквами страницы ее книги. — Вы это сделали! — воскликнул он. — Вы остановили эту штуку!

Середина поляны поднялась к ночному небу, осыпая дождем остатки костра, венчавшего ее. Люди закричали — одни от прикосновения огня, другие от того, что щупальца, выступающие из возвышающегося центра, обвились вокруг них.

Леди Элис продолжала нараспев.

В подлеске послышался шепот. — Сзади вас, капитан, — сказал Сперроу. На его лице появилась тонкая улыбка. Де-Врини обернулся, ответив на сообщение. Кустарник раздвинулся, и в нескольких футах перед ним оказались семеро вооруженных туземцев. Ближайший к нему туземец шел на одной ноге и на культе. Его левая рука сжимала приклад Винчестерского карабина; ствол его опирался на правое запястье, поскольку там, где должна была быть рука, имелся набалдашник из древней рубцовой ткани.

Де-Врини поднял свой браунинг и трижды выстрелил в грудь туземца. На темной коже проступили кровавые пятна, похожие на дополнительные соски. Черный человек кашлянул и нажал на спусковой крючок своего оружия. Карабин был так близко от груди бельгийца, что вспышка из дула воспламенила полотно рубашки, когда он отлетел назад.

Сперроу хихикнул и выстрелил туземцу в переносицу, отчего его голова повернулась так, будто его по лицу ударила лошадь. Остальные негры попытались убежать. Сперроу убил их всех в огненной пульсации, которая была бы справедлива для пушки «Гатлинга». Большие револьверы хлопали поочередно, Сперроу использовал каждую оранжевую вспышку из дула, чтобы осветить цель для другой руки. Он перестал стрелять только тогда, когда перед его револьверами ничего не осталось; ничего, кроме корчащегося клубка тел, слишком недавно ставших мертвыми, чтобы быть неподвижными. Воздух был насыщен белым дымом и фекальным зловонием смерти. Леди Элис Килри продолжала читать нараспев позади смеющегося стрелка.

Пульсируя, поднимаясь уже выше, чем окружавшие его гиганты леса, пятидесятифутовая колонна того, что раньше было Землей, господствовала в ночи. Копье ложной молнии пронзило ее и скользнуло прочь, замораживая хаос внизу для глаз любого наблюдателя. Из основания главного горлышка торчало кольцо усиков, красноватых и золотистых, поблескивающих поверх всего вкраплениями кварца. Они змеились среди воюющих сторон, гибкие, как шелк; когда они смыкались, то скрежетали друг о друга, как жернова, и разбрызгивали кровь на дюжину ярдов вверх по бокам центральной колонны. Щупальца не делали различия между лесными стражами и другими, кто танцевал для Ахту.

Леди Элис остановилась. Колонна вздымалась и клонилась к небу, ее вершина была похожа на морду охотящегося динозавра. Сперроу зашипел: — Ради любви к Богу, сволочь! — и поднял револьвер, зная, что это бесполезно.

Леди Элис произнесла еще пять слов и швырнула книгу прочь. Земля взорвалась потоками обжигающего пламени.

Все это было не слишком быстро. Искры ревели и пылали, словно поляна была котлом, в который боги заливали целые печи расплавленной стали. Черная колонна, которая была Ахту, сильно изогнулась, словно кобра, приколотая к костру. Жара не чувствовалось, но сам свет обжигал глаза и заставлял ползти мурашки по голой плоти.

С внезапностью разорванного клубка дыма Ахту втянуло внутрь. Земля осела, как будто, потеряв способность двигаться, она также потеряла всякую жесткость. Поначалу поляна была слегка подавлена. Теперь же ее центр зиял, как опустошенный фурункул, искривленный цилиндр, питаемый коллапсирующими венами, которые он ранее пробил сквозь землю.

Когда раздался взрыв, он был тем более ошеломляющим, что за ним последовала относительная тишина. Раздался оглушительный грохот, когда что-то глубоко под землей провалилось; затем тысячи тонн камня и почвы с вулканической силой взметнулись в небо позади них. Там, где земля дрожала от поддельной жизни, вслед за основной массой тянулись нити. В некоторых местах они вспарывали поверхность земли, на целую милю вглубь леса. Через некоторое время пыль и гравий начали сыпаться на деревья, более легкие частицы окрашивали полог леса длинным потоком с подветренной стороны, в то время как более крупные камни пробивались сквозь слои мешающих листьев. Но это была всего лишь грязь, ничем не отличающаяся от почвы на сотни миль вокруг, в которую деревья вонзали свои корни и черпали жизнь из того, что было безжизненным.

— Будь я проклят, если вы не убили его, — прошептал Сперроу, с изумлением глядя на новый кратер. Там уже не было никакого света, кроме света крючковатой луны, которая серебрила кровавую бойню и удивительное количество лесных стражников, возвращавшихся из джунглей, куда они бежали. Некоторые начинали шутить, когда выбирали среди тел своих товарищей и танцующих.