И по мере того, как она росла, она встречала других людей, которые чувствовали и знали, что она делает.
Она снова огляделась по сторонам. — Капитан, — просто сказала она,— я изучала некоторые… мифы… большую часть своей жизни. Я пришла к убеждению, что некоторые из них содержат правду или намеки на правду. Во вселенной есть определенные силы. Когда вы знаете истину об этих силах, у вас есть выбор: присоединиться к ним и работать, чтобы вызвать их приход — ибо их нельзя остановить — или вы можете сражаться, зная, что нет окончательной надежды на ваше дело, и идти вперед в любом случае. Мой выбор был вторым. Выпрямившись еще сильнее, она добавила: — Кто-то всегда был готов встать между человечеством и хаосом. До тех пор, пока существуют люди.
Де-Врини громко хихикнул. Трувиль бросил на него ужасный взгляд и сказал леди Элис: — И вы ищете бога, которому молятся эти мятежники?
— Да. Того, кого они называют Ахту.
***
С десятка освещенных огнем полян вокруг них донеслось тук — тук — ТУК топоров и клиньев, а затем раскатистый туземный смех.
— Остерман и де-Врини уже должны были занять свои позиции, — сказал полковник, постукивая кончиками пальцев по перилам мостика и оглядывая лесистую береговую линию. — Мне тоже пора пристать к берегу.
— Мы должны пристать, — сказала леди Элис. Она прищурилась, пытаясь разглядеть деревню, на которую готовились напасть бельгийские войска.— А где же хижины?— наконец спросила она.
— О, они отстоят от берега на несколько сотен метров, — небрежно объяснил Трувиль.— Деревья скрывают их, но рыбные плотины, — он указал на ряды вертикальных палок, по которым струилась пена, — достаточно хороший проводник. Мы стояли на якоре здесь, в потоке, чтобы жители деревни могли наблюдать за нами, пока их окружают силы на лодках по реке.
В лесу глухо, но безошибочно прогремел выстрел. Последовал залп, сопровождаемый слабыми криками.
— Идем туда, — приказал полковник, дергая себя за левую половину усов в единственном проявлении нервозности.
«Эрцгерцогиня» заскрипела, когда ее нос уткнулся в деревья, но сейчас не было времени для деликатности. Лесная стража пронеслась мимо «Готчисса» и спустилась по трапу в джунгли. Стрелок сидел на корточках за металлическим щитом, который защищал его только спереди. Стволы деревьев и их тени теперь окружали его с трех сторон.
— Полагаю, на берегу будет достаточно безопасно, — сказал Трувиль, поправляя портупею, словно готовясь к параду, а не к битве.— Вы можете сопровождать меня, если пожелаете, и если будете находиться рядом.
— Хорошо, — сказала леди Элис, будто она не пришла бы сюда без его разрешения. В руке она сжимала не пистолет, а старую книгу в черном переплете. — Но если мы окажемся там, где вы думаете, я понадоблюсь вам, прежде чем вы здесь закончите. Особенно, если это продлится до заката солнца. Она спустилась по трапу вслед за Трувилем. Последним с мостика спустился Сперроу, чумазый, маленький и смертоносный, как акула.
Тропинка, петлявшая между стволами, представляла собой узкую линию, втоптанную в суглинок ороговевшими ногами. Она отличалась от звериной тропы только тем, что плечи расчищали листву на большую высоту. Баенга шагали по ней с некоторым неудобством — это было племя Нижнего Конго, никогда не чувствовавшее себя как дома в джунглях выше по реке. Шаг Трувиля был нарочито небрежен, в то время как леди Элис ступала грациозно и производила точное впечатление незаинтересованности в своем физическом окружении. Глаза Сперроу, как всегда, бегали по сторонам. Руки он держал высоко над поясом, поверх ремней с револьверами.
На поляне царил полный упадок. Десятки хижин в центре были защищены чем-то вроде частокола, но первый, же натиск окруживших их Баенга пробил в нем огромные бреши. Три тела, все женщины, лежали на просяных полях за частоколом. Внутри частокола было еще несколько тел, и одно из них — солдат-туземец с длинным копьем с железным наконечником в грудной клетке. Около сотни деревенских жителей, дрожащих, но живых, были согнаны вместе во дворе перед хижиной вождя к тому времени, когда прибыл отряд с парохода. Несколько хижин уже горели, поднимая вверх дрожащие столбы черного дыма.
Трувиль уставился на толпу окруженных людей, застывших от страха в ужасной, вонючей апатии овец в забойном желобе.— Да… — пробормотал он одобрительно. Его глаза уже заметили тот факт, что идолы, которые обычно стояли справа или слева от входа в дом состоятельной семьи, в этой деревне отсутствовали. — А теперь, — спросил он, — кто расскажет мне о новом боге, которому вы поклоняетесь?
Как чернота на фоне тьмы, так и новый страх рябью пробежал по уже перепуганным лицам. Рядом с бельгийцем стоял старик, лицо которого покрывал узор ритуальных шрамов. Он определенно был священником, хотя и без обычных для священника украшений из перьев и раковин каури. Задыхаясь, он сказал: — Лорд, л-л-лорд, у нас нет новых богов.
— Ты лжешь!— воскликнул Трувиль. Кончик его пальца в перчатке торчал вперед, как клык. — Вы поклоняетесь Ахту, вы ниже обезьян, а он — бедный слабый бог, которого наша медицина сломает, как палку!
Толпа застонала и попятилась от полковника. Старый священник не издал ни звука, только сильно задрожал. Трувиль посмотрел на небо.— Лейтенант Остерман, — обратился он к своему дородному подчиненному, — у нас есть час или около того до заката. Надеюсь, к тому времени вы сможете заставить эту падаль, — он указал на священника, — заговорить. Кажется, он что-то знает. Что же касается всех остальных… де-Врини, позаботьтесь о том, чтобы надеть на них кандалы. Что с ними делать, мы решим позже.
Ухмыляющийся Флеминг хлопнул Балоко по спине. Они, вдвоем схватили священника за руки, и потащили его в тень баобаба. Остерман принялся подробно перечислять необходимые ему вещи с парохода, а Балоко, увлеченный, как ребенок, помогающий отцу чинить машину, без умолку переводил список на язык туземцев.
Вечерний бриз принес намек на облегчение от жары и запахов, а также маслянистый запах страха и других, которые было легче распознать. Остерман поставил опрокинутое ведро над тарелкой с горящей серой, чтобы затушить ее, когда она больше не понадобится. Предупрежденный Трувилем, он также накрыл помело из веток, которым размазывал клейкое пламя по гениталиям священника. Затем, закончив свою работу, он и Балоко отошли в сторону, чтобы охладить сосуд с малафой. — Благодарю вас, лейтенант, — вот и вся похвала, которую Трувиль произнес за их усердие.
Предмет их служения — с закрытыми глазами, и запястьями и лодыжками, привязанными к земле, — заговорил. — Они приходят, мы их пускаем, — сказал он так тихо и быстро, что Трувилю пришлось напрячься, чтобы пробормотать грубый перевод для дамы Элис. — Они живут в лесу, они не трогают нашу рыбу. Лес здесь злой, думаем мы. Мы чувствуем там бога, но мы не понимаем, не знаем его. Хорошо, что кто-то хочет, хочет жить в лесу.
Туземец сделал паузу, повернув голову к выхаркнутой мокроте, которая уже скопилась в рвоте рядом с ним. Леди Элис сидела на корточках и бессознательно перелистывала страницы своей книги. Она отказалась использовать перевернутое ведро вместо табурета. Сперроу почти не обращал внимания на пленника. Его глаза продолжали обшаривать поляну, многолюдную и хриплую теперь от туземцев Баенга и их закованных в кандалы пленников; людей и деревья за ними. Лицо Сперроу сияло с отчаянием человека, уверенного в засаде, но не способного ее предотвратить. Тени уже начали превращать пыль в цвет наконечников его пуль.
Священник продолжал. Ритмы его собственного языка были богаты и тверды, напоминая даме Элис, что за прерывистым французским языком Трувиля скрывались слова человека, наделенного достоинством и властью — до того, как они сломили его. — Все они — частично обрезанные люди. Сначала пришел мальчик, у которого нет ушей. Его голова смотрит на меня, как дыня, которую уронили. Он слышит, как бог Ахту говорит то, что бог велит ему делать.
— Один человек, у него нет, э-э, мужественности. — Бог приказывает, мальчик говорит ему… он… он оживляет землю, где спит Ахту.
