— Эй, М’фини, — весело сказал Балоко, — что ты нам принес?
Не говоря ни слова, вождь протянул ему серо-белые листы латекса. Они были покрыты слоем листьев подорожника. Балоко положил латекс на одну чашу своих весов, наблюдая, как она легко перевешивает четырехкилограммовый вес другой чаши. Вместо того чтобы положить латекс на кучу, собранную другими жителями деревни, и заплатить М’фини латунной проволочкой, Балоко улыбнулся. — Вы помните, М’фини, — спросил Баенга, — что я ответил вам на прошлой неделе, когда вы сказали мне, что ваша третья жена Т’сини никогда не будет спать с другим мужчиной, пока вы живы?
Вождь вздрогнул. Балоко встал и указательным пальцем сбросил латекс М’фини с весов на землю. — Плохой латекс, — сказал он и ухмыльнулся. — Камни, мусор, спрятанный в нем, чтобы поднять его вес. Такой старик, как вы, М’фини, должно быть, тратит слишком много времени на то, чтобы удовлетворять своих жен, в то время как вы должны искать латекс для Короля.
— Клянусь, клянусь Богом Ива, который есть сама смерть, — воскликнул М’фини, стоя на коленях и сжимая в руках колыхающуюся резиновую массу, будто это был его первенец, — это хороший латекс, гладкий и чистый, как само молоко!
Двое стражников схватили М’фини за локти и поставили его на ноги. Балоко обошел вокруг стола с весами, одновременно вытаскивая свой нож с железным лезвием. — Я помогу вам, М’фини, чтобы у вас было больше времени найти хороший латекс для короля Леопольда.
Сержант Остерман не обратил внимания на первые крики, но когда они продолжались, он допил остатки из своего калебаса и неторопливо подошел к группе людей, собравшихся вокруг весов. Это был крупный мужчина, смуглый, со шрамом на лбу, оставленным копьем туарегов во время службы у французов в Алжире.
Балоко предвосхитил вопрос, ухмыльнувшись и указывая на М’фини. Вождь корчился на земле, зажмурив глаза и схватившись обеими руками за пах. Кровь, хлынувшая из-под его пальцев, испещрила черными полосами пыль, на которой он бился. — Его большой человек, принеси нехорошую латекс, — сказал Балоко. Остерман мало знал банту, поэтому общение между ним и охранниками велось, в основном, на гибридном языке. — Я сделать его никчемный человек, а теперь принести большую латекс.
Дородный Флеминг рассмеялся. Балоко придвинулся ближе и ткнул его локтем в ребра.— Его жена Т’сини, ему больше не нужно, — сказал Баенга.— Ты, я, все эти стражи — мы делать Т’сини счастливый жена, да?
Остерман окинул взглядом окруживших его жителей деревни, которых любопытство заставляло наблюдать, а страх теперь не давал разойтись. Стоявшая в ряду девушка пошатнулась, и ее соседи быстро отодвинулись, словно ее прикосновение могло оказаться смертельным. Ее волосы были высоко закручены латунной проволокой, как у жены сановника, а тело обладало стройной прелестью ивового побега. Даже в буйной жаре экватора двенадцатилетние дети выглядят скорее девочками, чем женщинами.
Остерман, все еще посмеиваясь, подошел к Т’сини. Рядом с ним стоял Балоко.
Время шло. Из глубины леса донесся грохот, который не принадлежал ни человеку, ни Земле.
В лондонском кабинете эркерное окно было занавешено от мороза, и серой слякоти, дрожащей над улицами. Уголь в очаге зашипел, когда леди Элис Килри, держа пальцы шалашиком, диктовала своему секретарю — мужчине. Платье у нее было из хорошего льна, но на планке не хватало двух незамеченных пуговиц, а на кружевной груди виднелись следы обеда, наскоро проглоченного в библиотеке… — и благодаря вашему вмешательству куратор особого читального зала позволил мне самой справиться с Альхазредом, вместо того чтобы поручить стюарду переворачивать страницы по моей просьбе. Я трижды наугад открыла книгу, и прочла отрывок, на который попал мой указательный палец.
— Раньше я был обеспокоена, а теперь уверена и напугана. Все судьбы были конгруэнтны, ссылаясь на аспекты Посланника. Она посмотрела на секретаря и сказала: — Посланник — с большой буквы, Джон. Он кивнул.
— Ваша поддержка оказала мне неоценимую помощь, а теперь моя потребность в ней удвоилась. Где-то в джунглях этого темного континента ползучий хаос растет и набирает силу. Я вооружена против него формулами, которые Шпидель нашел в библиотеке Клостернойбурга незадолго до своей смерти; но это не принесет нам никакой пользы, если они не будут применены вовремя. Вы знаете, как и я, что только самое возвышенное влияние приведет меня в зону разрушения в критический момент. Это время может быть еще впереди, но это годы величайшего значения для человечества. Поэтому я прошу вашей безграничной поддержки не от моего имени и не от имени нашего родства, а от имени самой жизни.
— Абзац, Джон. Что же касается остального, то я готова действовать так, как действовали другие в прошлом. Личный риск всегда был монетой, заплаченной за знание истины.
Секретарь писал быстрыми, твердыми движениями. Он был зол и на себя, и на леди Элис. Ее письмо вытеснило из его головы мысли о мальчике, которого он намеревался соблазнить в тот вечер в Кеттнерсе. Он уже давно знал, что ему придется искать другую ситуацию. Проблема была не в том, что леди Элис была сумасшедшей. В конце концов, все женщины сумасшедшие. Но ее безумие было так коварно правдоподобно, что он и сам начинал в это верить.
Как, вероятно, и ее нынешний корреспондент. А письмо к нему будет адресовано: «Его Королевскому Высочеству…»
В большинстве мест деревья росли до самой кромки воды более плотно, так как могли принимать солнечный свет как со стороны, так и сверху. Края неглубоких заводей распадались после каждого дождя на отдельные водные пространства, густые от растительного богатства и такие же черные, как кожа тех, кто жил в них. В более сухие часы здесь были песчаные отмели и легкие просторы, на которых можно было торговать с лесным народом.
Долбленая лодка Гомеса уже соскользнула обратно в топь, оставив на песке ровную выемку киля, в центре которой виднелись размытые следы босых ног. Несколько десятков туземцев все еще толпились вокруг такого же судна Каминского, поглаживая его рулоны яркой ткани или болтая с гребцами. Затем из-за лесистого мыса показался пароход.
Деревья действовали как идеальный глушитель для пыхтящего двигателя. С поспешностью, мало похожей на панику, лесные жители растаяли в лесу. Смуглый португалец отдал сердитый приказ, и его команда погрузила весла. Освободившись от груза, лодка погрузилась всего на несколько дюймов в воду, и могла бы, если бы это было необходимо, скользить по поверхности среди корней деревьев, где двухпалубный пароход никогда бы не смог последовать за ней.
Притормозивший до такой степени, что его кормовое колесо лишь изредка шлепало, правительственный корабль приближался к Гомесу. Для Верхнего Касаи это был линкор, хотя его максимальные двадцать четыре метра вряд ли вызвали бы интерес в более цивилизованной части мира. Навесы защищали сотни солдат, перегрузивших боковые перила. Капитан был европеец, светловолосый, мягкий на вид человек в бельгийской военной форме. Единственным другим белым человеком, которого можно было разглядеть, был унтер-офицер, стоявший за пулеметом «Готчисс» на носу судна.
— Как я понимаю, это господа Гомес и Каминский? — крикнул офицер, когда пароход развернулся в дюжине ярдов от каноэ. Он улыбался, используя кончики пальцев, чтобы уравновесить свой вес на перилах мостика правого борта.
— Вы же знаете, кто мы такие, де-Врини, черт бы вас побрал, — огрызнулся Гомес. — У нас есть патент для торговли, и мы платим свою долю вашему Обществу Космополитов. А теперь оставьте нас!
— Да, платите свою долю, — промурлыкал де-Врини. — Золотая пыль и золотые самородки. Где вы берете такое золото, мои прекрасные друзья — полукровки?
— Карлос, все в порядке, — крикнул Каминский, стоя в своей застрявшей на грунте лодке. — Не сердись, господин просто выполняет свой долг по защите торговли, вот и все. Под сомбреро, которое он научился носить на американском юго-западе, у Каминского закипал пот. Он знал вулканический характер своего друга, знал также репутацию блондина, который их подстрекал. Только не сейчас! Не на грани того успеха, который принес бы им вход в любое общество мира!
