— Это место, должно быть, населено привидениями? — спросил я, глядя сквозь ширму на темные развалины фермерского двора.

— Нет, ничего подобного. Ферма просто пришла в упадок, когда ее последний владелец стал старше, и к тому времени, когда он умер, здания стали еще более бесполезными, чем земля, которая никогда не была хорошей. Нет, — повторил он, — проблема во мне и моем оборудовании. Горожане, похоже, его боятся. Я полагаю, что какой-то невежественный дурак распространяет историю о том, что у меня здесь есть все — от атомного котла до луча смерти. Но, давайте, не будем стоять здесь, и болтать — заходите и посмотрите мою мастерскую.

Я наблюдал за самим Денкирхом с таким же интересом, как и за огромной массой приборов и печатных материалов, которые он мне показывал. Он очень изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Раньше он был худым и подвижным, а теперь стал бледным, как мертвец, и нервным. Хуже, и все же более незаметной, была перемена в его отношении к своему проекту, его глубинный интерес превратился в жгучий фанатизм, который должен был осуществиться любой ценой. Все это можно было легко объяснить как нормальные результаты переутомления, которое должно было пройти по завершении эксперимента, но глубоко внутри я понимал, что Денкирх тоже чувствовал смутный ужас, который медленно приближался.

Превращение ветхой фермы в современную экспериментальную станцию, должно быть, само по себе было огромной работой. Еще более захватывающим для меня, чем приборы, было помещение, заполненное тысячами книг, в основном техническими справочниками и схемами. Но самым удивительным было огромное количество очень древних рукописей или факсимиле рукописей на языках, которые я не мог идентифицировать, не говоря уже о том, чтобы читать. Это были донаучные работы, посвященные духовному выходу из мирской оболочки, которые Денкирх считал наиболее точными и информативными.

— Среди современных людей, которые вообще используют древние тексты, — сказал он, — есть тенденция строго соблюдать их, бормоча точную тарабарщину и используя в ритуале всевозможные мерзости, обычно относящиеся к трупу. Теперь это и глупо, так как истинные заклинания были формой самовнушения, и крайне маловероятно, что они одинаково действуют на двух разных людей, и также опасно — или, по крайней мере, может привести в замешательство, потому что это просто может сработать. Эти работы рассказывают о множестве провидцев, которые входили в транс, но вместо того, чтобы просыпаться с чудесными историями о далеких местах, они просто не просыпались вовсе. Тем не менее, их неудачи дали мне ключ, в котором я нуждался, и теперь я могу продолжить работу с электронной помощью там, где обычная прямая попытка так часто была окончательной.

Другие комнаты были заполнены оборудованием, которое, хотя и впечатлило меня, но не содержало в себе тех чудес, которые, несомненно, могли бы восхитить другого инженера. Довольно много приборов было у поискового радара, довольно простого и единственно необычного в своем, почти полностью автоматическом режиме функционирования. Он не только работал сам, но и мог проверить себя в случае отказа, что делало необходимым действия оператора только для замены неисправных деталей. Денкирх обнаружил, что сталь имеет тенденцию искажать работу некоторых из его приборов, и радар должен был предупреждать, если близко над головой находится самолет (дом был недалеко от авиалинии Чикаго — Сент-Луис). Это было необходимо, чтобы он мог учитывать это влияние. В то время я еще не совсем понимал, что такое имел в виду Денкирх, но, как и все остальное, вскоре понял.

Даже при такой высокой степени автоматизации всех остальных приборов — от радиотелескопа до приборов для точной регистрации скорости вращения Земли в любой момент времени, как мне показалось, их было больше, чем один человек мог разумно управлять ими, и я спросил Денкирха, почему у него нет хотя бы лаборанта.

— Я так и сделал, — сказал он, нахмурившись. — По правде говоря, их было двое. Они были моими студентами в Массачусетском технологическом институте и должны были идеально подходить для этой работы, но я думаю, что, ни один из них не любил эту сельскую местность. Через две недели после того, как они помогли мне устроиться здесь, они сказали, что больше не могут выносить эту атмосферу, и уехали. Потом он слегка вздрогнул, а когда заговорил снова, в его глазах светилось что-то от страха, который он, должно быть, испытывал последние полгода, а может быть, и дольше. — Знаете, Джонни, — сказал он, — я не могу их за это винить. Наверное, все дело в изоляции этого богом забытого места. Вы тоже это чувствуете?

Я признался, что действительно чувствовал себя несколько неловко, но пока я говорил, чернота, которую я отодвинул на задворки своего сознания, снова нахлынула на меня. Это был чернильный холод страха, который был еще хуже от того, что не имел достаточного основания. Я не знаю, как даже твердая воля Денкирха удерживала его от безумия все это время, так как он должен был подвергаться тому же самому испытанию.

Наконец, обойдя все верхние этажи, Денкирх повел меня вниз по крутому лестничному пролету к тому, что раньше было подвалом, а теперь, по его словам, стало сердцем его проекта. Внизу он щелкнул несколькими выключателями, и я увидел, что рядом с лестницей стоит большой дизельный генератор, а остальная часть подвала была отделена недавно установленной перегородкой с занавешенным дверным проемом, на который Денкирх жестом указал мне. Когда я вошел, раздвинув занавески, меня встретил ужасно знакомый блеск меди. Еще один конус, дубликат того, что был снаружи, свисал с его вершины внутри.

Приглядевшись внимательнее, когда Денкирх вошел следом за мной, я увидел, сколько труда было затрачено на установку огромной антенны. Оба верхних этажа были пробиты на всю их высоту, и проем был окружен колодцем, объясняя, почему я не видел никаких признаков этого наверху. Тонкая медная паутинка была испещрена тенями от алюминиевого каркаса, на котором она держалась, и в том месте, где она была прикреплена, примерно в двадцати футах над моей головой сверкал в свете флуоресцентных ламп большой кристалл. Это было зрелище, внушающее благоговейный трепет, но все же, ощущение активной злобности нависло над ним.

Еще один тревожный предмет вторгся в мое сознание, когда я перевел взгляд вниз, с конуса, потому что прямо под ним и, полностью скрытый его широким отверстием, была обычная односпальная кровать с матрасом, но она была снабжена широкими брезентовыми ремнями, и с ножками, привинченными к полу. С трех сторон кровати и под ней находились подставки для инструментов, а на одной из них покоился большой шлем, к которому были прикреплены десятки проводов.

Затем Денкирх дал мне первое реальное представление о том, что он намеревался сделать и как он будет это делать, объяснив различные части аппарата. Он начал с того, что подключил наушники к панели в изголовье кровати и велел мне надеть их. Как только я это сделал, он уселся за приборную консоль вдоль одной из стен и повернул на ней несколько переключателей. Свет немного потускнел, когда окружающие машины начали гудеть, а затем в наушниках послышалось слабое потрескивание. Через минуту или около того на заднем фоне из общего гула стали выделяться отдельные слова, а затем внезапно последовал непрерывный поток имен и профессий, одно за другим, без паузы или остановки. Некоторые из них были на языках, которые я знал, а некоторые даже не мог угадать, но все они были произнесены одним и тем, же ровным, невыразительным монотонным голосом прихожанина, читающего молитву в унисон. — Мария Варронес, продавец…

… Дэниел Малвихилл, адвокат… Гауптман Герхард Клеппе, Лейбштандарт Адольф Гитлер…

— Что это такое? — ахнул я, снимая наушники. — Они звучат как говорящие трупы.

— Это разумы мертвых, — поправил меня Денкирх, — а не их тела. И они даже не мертвы в обычном смысле этого слова, конечно. Я всегда говорил вам, Джонни, что человеческий разум — слишком чудесный инструмент, чтобы его можно было выбросить после одного использования. Вот мое доказательство, оно там, среди звезд.