Но заканчивалось второе от начала перемен десятилетие, а к лучшему не складывалось.

Постоянная нервотрепка на работе и послужила причиной болезни жены.

Возраст моей дорогой приближался к пятидесяти, и в этой связи не то чтобы найти работу по специальности, вообще найти более или менее приличную работу было из области фантастики. Но и продолжать трудиться там, где зарабатываешь от случая к случаю, а не выходят даже гроши, сделалось бессмысленным.

Вопрос об увольнении жены был решен на семейном совете одним из вечеров позднего апреля, и на следующий день она отнесла заявление.

Его подписали без разговоров − никому в руководстве системы не было до жены дела. Ни большой трудовой стаж, ни профессиональные заслуги, ни знания, ни опыт – ничего из этого уже давно не имело значения.

На четвертое мая жену пригласили в кадры, чтобы выдать ей трудовую книжку с отметкой об увольнении.

Православные тем временем отмечали пасхальные праздники. Мы − в их числе.

Ожидая получения трудовой книжки, по ночам жена рыдала в подушку.

Ее угнетало будущее без работы. Деятельная и всегда ищущая пути к самореализации, она страдала безмерно.

Семья финансово уже давно держалась лишь на мне. Моих доходов хватало ей на хлеб с маслом, но сбережений эти доходы не предусматривали.

Таким образом, об основании собственного бизнеса, который бы возглавила жена, разговора быть не могло.

Если же быть откровенным до конца, то заниматься каким-либо бизнесом − а любой их них отнимает все время – жена не смогла бы еще и по причинам, связанным с моими болячками. Для несведущих поясню: диабет постоянно “хочет кушать”, и при том требует специфической диеты. В диете, но несколько иной, нуждается также атеросклероз. А такой, как у меня − когда уже вшит шунт, − нуждается в ней, как легкие в кислороде.

Меню столовой моего предприятия этим диетам не соответствовало. Особенно, если не забывать, что их надо было приводить к единому знаменателю.

Вот и пришлось жене, подбирая соотношение обеих диет, взять на себя полную организацию моего питания. Уже почти два года минуло после моей операции, и все это время она готовила много и часто, чтобы я мог правильно питаться в течение всего времени суток.

Утром и вечером я ел дома, а с собой забирал два “вторых завтрака”, − так ненароком поименовал я содержимое двух пластиковых коробочек с крышечками, которые наполнял перед уходом на работу.

Можете представить, сколько часов проводила жена у плиты. И так − сутки за сутками, месяц за месяцем, год за годом.

Как мог я утешал свою родную женщину, рисуя ей восхитительные картины домашнего времяпрепровождения.

Она, к примеру, отоспится за всю жизнь. Забудет о тяготах общественного транспорта. Ее навсегда оставят волнения, связанные с былой работой, которые, на мой взгляд, граничили с человеческими возможностями. По крайней мере, я бы таких волнений не выдержал − ведь от усилий жены зависели свобода и судьбы людей.

Также я предрекал ей скорые приятные хлопоты по воспитанию щенков, незабываемые прогулки с ними по нашим бескрайним полям, неограниченный просмотр любимых ею кинолент и, само собой, сколь угодно долгое прочтение хороших книг. Много чего.

Не помогало. Глаза жены были полны страдания.

Четвертое мая – дата окончательного расставания ее с работой – приближалось неумолимо, а я так и не мог придумать, чем отвлечь свою любимую от горьких мыслей.

Глава вторая. Подарок Небес

В ночь с первого на второе мая жене приснился сон. Думать о нем можно было только как о пророческом. Но что он пророчил, выглядело загадкой.

Во сне жены тоже властвовал май. Молодая листва на деревьях слабо колыхалась в дуновениях нежаркого ветра. Мягко светило теплое солнце. Высоко в бездонной голубизне неба уныло парила одинокая птица.

Жена и сын находились на подворье ухоженного одноэтажного домовладения, которое, согласно сну, принадлежало нашей семье. По периметру участка бледно-розовыми и белыми соцветиями благоухали фруктовые деревья. Перед домом зеленела травой большая лужайка.

Домовладение было обнесено деревянным забором. Доски забора прилегали друг к другу неплотно, и сквозь щели просматривалось все вокруг.

Три стороны домовладения граничили с домовладениями соседними, а фасадом оно выходило на асфальтированную дорогу.

За ней, на насыпи, пролегала дорога железная, а у той виднелась остановочная площадка для электричек.

Очередная электричка как раз сделала остановку, и из нее вышел один единственный пассажир − сухопарый, дочерна загоревший мужичонка.

Неопределенного возраста, весь какой-то припыленный, он был одет в видавшие виды черные брюки и невзрачную клетчатую рубашку с коротким рукавом. Смотрелся мужичонка как селянин из районной глубинки, что подтверждала и большая плетеная корзина, которую он держал перед собой.

Жена и сын отчего-то заинтересовались этим селянином, стали за ним наблюдать и увидели, как подойдя к дороге, он вывалил содержимое корзины на дорожную обочину. На асфальте оказалась гора трепыхающихся сазанов, а поверх них распласталось неведомое существо, строением напоминавшее собаку, а головой – выдру. Везде на теле шерсть у него была полового окраса, правда, сильно поседевшая, а на ножках − очень тоненьких и очень длинных – серого. Худенькое, жалкого вида, оно смотрело на мир большими темными глазами, в которых застыла смертная тоска.

Неведомое существо безвольно подрагивало на горе из подскакивающих рыбин, но однажды приподняло голову и в бессилии уронило ее снова.

Оно, определенно, было больным, а к тому же страдало.

Понятное дело, сердце жены стало разрываться на части.

Она выскочила через калитку и кинулась прямиком через дорогу, а за ней увязался сын − тоже жалостливый, как мать.

Селянин, переминаясь с ноги на ногу, тем временем задумчиво разглядывал на асфальте недавнее содержимое своей корзины. Он как будто собирался торговать рыбой и не знал, куда бы для начала деть существо, что было сверху.

Задумчивость селянина прервала подлетевшая жена, которая схватила существо на руки и строго вопросила:

− Что Вы намерены делать с этим несчастным животным?

− Да возьмите его себе. − Тихо и просто прозвучал ответ.

− И возьму. – Жена не изменила строгого тона.

− Слава Богу, – на выдохе произнес селянин, и еще тише.

− Бери, мама, бери! − вставил свое слово сын, поглаживая костлявую спину седеющей животины, оказавшейся на материнских руках.

А животина меж тем тянулась головой к жене, и в ее огромных глазах трепетала мольба о помощи.

Моя добросердечная прижала эту голову к груди и, благодарно кивнув сыну за поддержку, поинтересовалась у селянина:

− Тогда хоть скажите, что за неземное создание у меня на руках?

Иссушенная солнцем, ветром и уподобившаяся пергаменту кожа на лице селянина пошла складками, и он улыбнулся жене, устремив на нее пронзающий взгляд.

Жена встретила этот взгляд требовательным своим. Тогда селянин резко подался к ней торсом и, приблизив лицо, прошептал:

− А это тебе от Божьей Матери.

Его слова расслышал сын.

Потрясенные, он и жена застыли в немой сцене.

Но на том не кончилось. В следующее мгновение селянин отпрянул назад, и по бокам от него, возникнув из воздуха, появились две взрослые русские псовые борзые. Это были веселый кобель, одетый в природный плащ нарядного, серого с половыми вкраплениями, окраса, и сука − с очень серьезным взглядом, в основном белая, но имеющая сбоку на туловище заметное пятно, походящее цветом на сияющее солнце. Помахивая длинными правилами с тонкой и свисающей волнистыми прядями шерстью, борзые кинулись к жене с сыном и затеяли носиться вокруг них, выказывая тем самым свою неописуемую радость.

Неожиданно сазаны с обочины исчезли, а селянин с пустой корзиной под мышкой очутился на железнодорожной насыпи перед проходящим мимо товарняком. Легко запрыгнув на одну из открытых его платформ, он был таков.