ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Извороты судьбы

Глава первая. Не лучшие времена

Семья переживала не лучшие времена, когда произошли события, сочинить которые я не смог бы, даже если б захотел. Одним словом − чудеса. А вслед за ними для семьи наступили времена хорошие.

Но сначала о не лучших временах.

Не то что бы они выдались уж абсолютно плохими, то есть безысходными, все же могли быть гораздо добрее и не такими долгими.

Истины ради стоит признать, что пресловутые эти ”времена” и прежде-то не особо нас баловали, просто тогда мы с женой были моложе и нас окрыляла надежда на прекрасное будущее, на неожиданные и восхитительные перемены, на жизнь с глянцевого листа – новую и поистине содержательную. Надежда – с ее неугасимым задором и оптимизмом, в противовес здравому смыслу, наперекор скудным реальностям бытия, вопреки всему и вся − не состарилась в нас и впоследствии, но с годами мы стали меньше на нее рассчитывать и реже о ней вспоминать. Да и как иначе, если отныне над нами довлел нажитой скептицизм − беспощадный, изматывающий, глумящийся.

Скептицизм был подобен шкуродеру с удавкой, а надежда – бездомной собаке, загнанной в угол и обреченной на гибель.

Сын, учившийся на физфаке университета, схлопотал два академических отпуска, осваивая еще первый курс. Больше того: оба раза − после первой сессии. Попробуйте пережить такое. Всяк уважающий себя родитель меня поймет.

Сказались пробелы школьного образования, о которых только говорится и ничегошеньки для их устранения не делается. Сужу по школам, где учился сын, дети родни и знакомых.

Для учителей была не принципиальна содержательность результатов их деятельности. Спрос за ту отсутствовал – утруждать себя в преподавании было не обязательно. А каждому известно, что обладать знаниями – одно, а донести их до непосвященного ума – совершенно другое. Здесь нужно огромное усердие, но еще важнее − ответственность. Я бы сказал, конгломерат ответственностей. Личностной – преподавателей, и коллективной − надзирающих инстанций. Но об этом оставалось лишь мечтать.

На учебе сына не лучшим образом отразилась и давняя история с его первой классной руководительницей. Вначале он учился замечательно. До третьего класса был круглым отличником. Его хвалили и ставили в пример. Нас это, безусловно, радовало, и внутренне мы проникались большой благодарностью к школе и к классной руководительнице. Жена же прониклась так глубоко, что на День учителя подарила классной руководительнице дорогой импортный свитер.

И пошло-поехало.

В дневнике сына стали появляться “четверки”, тогда как раньше были одни “пятерки”. Жена – спешно к классной руководительнице. Узнать, в чем дело. Та объяснила: школьную программу усложнили, и, чтобы получать ”пятерки”, нужны дополнительные занятия. Проводить занятия будет она. Естественно, за деньги.

Сын начал заниматься дополнительно, мы – платить. “Четверки” из дневника исчезли мгновенно, но с целью закрепления положительных результатов мы платили за занятия ровно месяц. Как только платить перестали и занятия прекратились, ”четверки” возобновились.

Жена нанесла классной руководительнице повторный визит и вернулась темнее тучи.

Эта ”руководительница” недвусмысленно намекнула, что для отличных оценок нужны занятия регулярные. С нею – педагогом от Бога. А вдобавок она обносилась и мечтает о новом кожаном пальто.

Суть была высвечена, точки расставлены, акцент сделан. Решение оставалось за нами.

Мы решение приняли: о дополнительных занятиях забыть. Пальто, да еще и кожаное, отпало само собой. Даже жена такого не имела − не позволял наш бюджет.

Дневник сына запестрил ”тройками”.

Новое ”педагогическое” изобретение ввергло жену в гнев. Она посетила школу снова. Состоялся жесткий разговор. В нем были упомянуты контролирующие образовательные инстанции и прокуратура.

“Троек” не стало, начальную школу сын закончил хорошистом. А на праздновании ее окончания наша ”классная муза” доверительно шепнула жене, что в дальнейшем не преминет строить сыну козни, дабы он вообще вылетел из школы.

Она сдержала обещание, уж как-то настраивая против него учителей. Факты были очевидными, но поделать мы ничего не могли. Сын был вынужден преодолевать насланные испытания в одиночку.

Он преодолевал их мужественно и школу закончил. Всего с несколькими ”тройками”. Однако они существенно снизили средний балл его аттестата.

В итоге об успешной сдаче вступительных экзаменов в университет помышлять не приходилось. Но мы, родители целенаправленные и неколебимые, упекли сына в университет на коммерческой основе. Да к тому же на физфак!

Вскоре выяснилось, что наше чадо оказалось совершенно не готовым к овладению программой школы высшей. Причем не готовым настолько, что не помогли ни подготовительные курсы в университете, ни занятия с репетиторами, ни… ничего. Разлад с математикой у него оказался полнейшим, а без математики не втемяшивалась в голову и базирующаяся на ней физика, на которую была сделана главная ставка относительно будущей карьеры сына.

И пусть в очередном − третьем по счету − учебном году, после окончания второго академического отпуска, все на том же первом курсе, сыну наконец-то удалось одолеть сессию зимнюю, близилась сессия летняя, куда более трудная. Одно радовало: на третьем году посещения университета ребенок в процесс обучения наконец-то “врубился”. Он так и сказал мне после первой сданной им сессии: “Папа, теперь я врубился!” – и слова его, помнится, неземным бальзамом обволокли мою истерзанную страданиями душу.

Но бальзам быстрехонько куда-то испарился, и с безотвязными содроганиями в животе я стал ждать летних – абсолютно земных − экзаменов сына.

Здоровьем дитятко тоже не вышло. Подчас я мучительно представлял, как в каждую сессию заходится в бешеном ритме его больное сердечко. Когда представлял, аналогичную муку читал и в глазах жены.

Сын наш – юноша чрезвычайно родителям послушный. Может, оттого и с жизненной инициативой у него слабовато. Хотя допускаю объяснение иное: он высоко почитает нашу образованность, очень дорожит нашим мнением и доверяет нам безоговорочно. В любом случае, самостоятельно сын так и не определился, кем хочет стать после школы, и в вопросе этом целиком положился на нас, родителей.

      Почему же, спрашивается, мы определили единственного и не шибко здорового ребенка на столь сложный факультет?

      Да потому что он – сложный. Вынужденное существование в невразумительном нашем мире доказало мне непреложность истины: жизнь привечает борцов. Я имею в виду жизнь настоящую. По-другому − стоящую.

Не мне рассказывать, что будущее обычного человека не расстилается перед ним красной ковровой дорожкой.

Я вижу жизненный путь такого человека, скорее, чередой гор и пропастей.

А себя, тоже обычного, – бесконечно эту череду покоряющим. Я то карабкаюсь по крутому склону на горную вершину, то перебираю руками и ногами по тонкому канату, натянутому через ущелье с бушующей на его дне рекой. На смертельной высоте нечаянно оступаюсь или соскальзываю с каната и срываюсь вниз, но цепляюсь за крошечный выступ − один-одинешенек на подъеме. Снова карабкаюсь на вершину или ползу по канату, срываюсь-цепляюсь… и их покоряю.

Я продвигаюсь вперед.

Состояние покоя наступает для меня исключительно во сне. Мой сон не щедр на сновидения, но когда они приходят, я вкушаю отдохновение. В них меня окружает чудесного вида ландшафт, я оказываюсь в тени густых зеленых крон, пронизанных тонкими лучами теплого солнца, среди опьяняюще пахучих цветов, на мягкой траве. Там я счастливо мечтаю под задушевное журчание протекающего вблизи ручейка и сладостные птичьи переливы.

Потом пробуждение и опять вперед: к вершине, к пропасти. За ними – к следующим. Назад не повернуть и на месте не удержаться – склон осыпается, канат трещит. Они – время. Которое течет вероломно, истекая без предупреждения.