–Агата, почему я ничего не слышу?!

Мамин голос, раздраженный и взвинченный, из кухни. Агата вздрагивает, толстый том скандинавских сказок с отвратительным горным троллем на обложке моментально съезжает с пюпитра, и плюхается на пол с отчетливым грохотом. Черт, черт, черт! Мамины шаги в коридоре, теперь уже не успеть.

Мать подходит сзади, некоторое время молчит и ждет. Агата лопатками чувствует, как она старается закатить обратно свой гнев, как разжимается и опускается ее рука, уже занесенная для подзатыльника.

Дай мне книгу. Играй.

Агата выдыхает и принимается за ненавистный этюд Черни номер шестнадцать. Второй палец, первый, широко замахнуться всей кистью и дотянуться пятым до ля второй октавы. На самом деле, она любит этот этюд, он переливчатый и хрустальный, и ее пальцы – ловкие и тонкие, и само это движение замаха, как будто небольшая птица машет крылом. Кажется, маленький водопад разбивается о дно каменного бассейна и колибри вьются над ним. Красивая картинка, живая и очень радостная.

Ох, опять отвлеклась и улетела. Агата ничего не может с собой поделать: каждый раз, когда она садится заниматься, мысли ее улетают, она начинает придумывать истории, наделяет именами и характерами все вокруг и в конце концов замирает, оставив руки на клавишах, уставившись в одну точку. Мама просто терпеть не может, когда такое происходит. Она кричит и может больно дернуть за руку, потому что Агата ее не слышит. И еще Агата как-то услышала, как мама говорит в телефон: «Я ее боюсь, она как инопланетянка какая-то, смотрит сквозь тебя и молчит».

Вот Белка, младшая сестра, другая. Белка крепенькая, кругленькая, у нее красивые черные брови дугой, темные волосы смешными колечками, большие карие глаза в черных ресницах, в три ряда как говорит бабушка. На щечках у нее ямочки, мама может бесконечно ее целовать или расчесывать волосы своей французской щеткой для волос с розовым букетом на обратной стороне. Белка никогда не отстраняется, она любит обниматься, целоваться, сидеть на ручках. Она может громко кричать «мамотька моя любимая!» и визжать от счастья, когда ей что-то дарят.

Агата не такая. Она вообще, вся, целиком и полностью – не такая. У нее слишком длинные руки, ноги и волосы, слишком светлые глаза, она сутулится, смотрит исподлобья, очень редко улыбается и почти никогда не смеется. Если попробовать ее обнять, она не то, чтобы отшатывается, но стоит, как деревянная. Она не любит шумных игр, не выносит, когда Белка берет что-то из ее вещей. Более того, если Белка что-то взяла, то Агата больше не будет этой вещью пользоваться, откажется, лучше обойдется вообще без нее. В результате у Агаты только одна кукла и никаких «девчачьих» штучек типа заколочек или резиночек. Все равно неугомонная Белка найдет и попробует стащить, лучше пустой ящик, чем резиновый пупс с раскрашенным фломастером лицом или ослик с обстриженной гривой.

Агата задумалась и не заметила, как из своей комнаты вышла бабушка. Стоит, смотрит на нее, руки сложила на животе, лицо печальное и задумчивое. Ты чего, бабуль? Принести тебе чего? Ничего не надо, детонька, играй, играй, занимайся!

Бабушка никогда ее не хвалит, не причитает над ней, как над Белкой, «а кто мой любименький, а кто мой сладенький, а кто мой золотой?», но всегда как будто немного жалеет. Может подойти тихо и поцеловать в макушку. Или сядет рядом, когда Агата играет что-то особенно прекрасное, Чайковского, например, «Октябрь», смотрит неотрывно ей в лицо и может заплакать. Агата как-то спросила – ба, что ты плачешь? – она не ответила, только поцеловала очень странно, в плечо, и ушла. Бабушка покрывает некоторые Агатины провалы перед матерью: может убрать вместо нее постель или собрать одежду. А Агата заботится о ней: зовет к телефону, застегивает ей тугую молнию на фетровых ботах, будит ночью, когда бабушке снятся кошмары и она страшно стонет. Они как будто вдвоем против мамы – грозной и требовательной.

«Агата, ты готова? Пора выходить, опоздаешь!» – опять мамин голос из кухни. Агата с трудом выныривает из своих фантазий, в которых она уже почти выбралась из заточения, бесстрашно спрыгнув с высоченной башни, ловким перекатом погасив энергию падения и счастливо избежав острых камней на склоне горы, в которую вмурована темница. Агата – отважная воительница, спасительница невинно пострадавших, верная и находчивая разведчица. У нее есть большая черная собака, которая понимает человеческую речь, старший названный брат, котомка за плечами и кинжал за поясом. Агата кочует из страны в страну, совершает подвиги, обманывает врагов, выручает друзей.

И сейчас ей снова предстоит сложнейший маневр: спуститься со своего четвертого этажа вниз, пройти через улицу и подняться на второй этаж в соседнем доме, где живет злая каргулья, то есть, учительница музыки тетя Ира. Это опасное и по-настоящему трудное приключение.

Агата снаряжается в дорогу: натягивает свой плащ-невидимку, сапоги-скороходы, перепоясывается отцовским военным ремнем с солдатской пряжкой. Деньги не потеряй, напутствует из-за закрытой двери кухни мама. Она курит и разговаривает по телефону, поэтому дверь закрыта. Вот и хорошо, не увидит, что Агата надела «запретную» куртку: страшную, с прожжеными угольками от костра дырочками, рукава уже давно коротки, а в карманах песок и камни. Но эта куртка – волшебная, в ней Агата похожа на мальчика-сироту, поэтому ее почти не замечают хулиганы и злые дядьки на улице. Агата туго скручивает свои сияющие волосы в бублик на затылке, а сверху натягивает капюшон. Можно выходить на тропу войны.

Приложить ухо к хлипкой двери из двух слоев «чистого дерьма» (по выражению бабушки), затаить дыхание и прислушаться: не дышит ли кто страшный на той стороне? Однажды Агата этого не сделала, распахнула не глядя, и в коридор ввалился чудовищный горный тролль, который, как оказалось, спал с жутким храпом, привалившись к двери снаружи. Агата даже завизжать не смогла от парализовавшего ее ужаса, метнулась в свою комнату, забилась в крохотную щелку между письменным столом и подоконником и просидела там невесть сколько. Когда все же пришлось выползти, мерзкого тролля уже не было в коридоре, наверное, проснулся и ушел по своим делам. Но с тех пор Агата всегда проверяет, свободен ли проход.

Вроде тихо. Агата неслышно поворачивает ключ, открывает дверь на два пальца и высовывает наружу по очереди ухо, нос, глаз, и вот уже она вся просочилась на лестничную площадку. Здесь полумрак и пахнет кошками, помойкой и отходами жизнедеятельности троллей. Очень важно стать не просто невидимой, а еще и неслышимой, чтобы бесплотной тенью проскользнуть все опасные ловушки: скандальную тетку Наталью на четвертом, которая следит в глазок, не собирается ли кто подбросить ей мусор под дверь, хулиганов братьев Махно (опять бабушкино выражение) на третьем, они тоже караулят, чтобы выскочить с бандитскими воплями на площадку и хохотать потом вслед, когда испуганные старушки или девочки спотыкаясь летят вниз по лестнице, очередного пьяного тролля, который не смог вскарабкаться к себе на этаж и заснул прямо поперек прохода.

Если все благополучно, если в темном закутке на первом этаже под лестницей не прячется вонючий гоблин, который почему-то постоянно норовит распахнуть плащ и показать Агате нечто отвратительно-розовое и дымящееся, если дверь подъезда удается распахнуть с первой попытки, Агата вываливается на улицу. Здесь злое колдунство немного ослабевает, светит солнце, бездомные дворняги независимо шастают между помойками, бабульки вполне человеческого вида несут свою стражническую службу на лавочках перед подъездами. Бабульки – это хорошо. Они хоть и сплетницы и всегда замечают, кто, куда и в чем пошел, но могут защитить, прикрикнуть на злыдней из третьего подъезда, в случае чего. Бабушка Агаты иногда может с ними посидеть, хотя мама и настаивает, что «мы другой крови». Агата не очень понимает, что это значит, скорее, чувствует, что это так, но в чем различие – неизвестно. Несколько раз она слышала в спину шипение «жидовка проклятая», но слово незнакомое, записала в словарь с пометкой «ругательство».