«…Сегодня утром я, проведя всю ночь в твоих объятиях, почти час после пробуждения продолжала ощущать запах твоего тела. Мои сновидения стали путешествиями в Мурманск, я почти каждый вечер ложусь спать так, словно отправляюсь на немыслимо скором поезде к тебе. Как правило, спустя несколько мгновений после посадки в вагон я уже схожу на перрон, и ты даришь мне роскошный белый букет…»,

       «…Если кто-нибудь усомнится в том, что через месяц-два ко мне приедет Вадик – я рассмеюсь такому человеку в лицо. В жизни, конечно же, может произойти всё, что угодно, но есть вещи совершенно однозначные. Такие, к примеру, как смена дня и ночи, как сила притяжения, как наша любовь. Я жду тебя каждую секунду, любимый. Ты приедешь – и всё у нас будет лучше всех…».

       В общей сложности, на шестнадцать Светиных, он отправил четыре своих письма. Потом, как обещал – телеграфировал, и вернулся домой. Своего домашнего адреса Вадим Светлане не оставил. Удивительным было то, что вспомнил он об этом – как, собственно, и о самой Свете – лишь через несколько дней после увольнения. Вспомнил – и тут же забыл за ненадобностью. Она ждала от него известий, но их не было. Их и не могло быть: бывший матрос срочной службы Ковалев… встретил другую.

       Идея о киевской жизни трансформировалась в нечто давнишнее и навязчивое. Чувство вины перед Светланой и ее сыном, постепенно сменилось отвращением к обоим. Любое воспоминание о брюнетке с изумрудными глазами воспринималось Ковалевым так, словно ранее его связывало с ней какое-то невообразимое и шокирующее страдание. Через какое-то время и сам Киев из города мечты превратился в то место, где живет обманутая им тридцатилетняя женщина с больным ребенком. Представляя себе возможную встречу, Вадим чувствовал ноющую тяжесть в области солнечного сплетения и омерзительную тошноту, а потому старался отгонять подобные мысли изначально.

       Может, именно поэтому Вадим и не любил застольных разговоров о службе. Многие из собутыльников слышали о военных специальностях Ковалева но, зная его отношение к армейским темам – всячески их избегали. У некоторых складывалось впечатление, что Вадиму есть, что скрывать. Ходили слухи, что он принимал участие в секретных боевых действиях и собственноручно расстрелял несколько десятков человек. А один его школьный товарищ предположил связь Ковалева с иностранной разведкой, каким-то образом распространив свою версию среди родственников ничего не подозревавшего «шпиона». В-общем, ему пришлось выслушать многое и от многих. Поначалу эти подозрения его бесили, но со временем все забылось. Забылась и Светлана. Шел 2000 год.

       Вадим отдыхал с женой Оксаной на Черном море. Город, в котором располагался жилой корпус санатория, был довольно прохладен к майским отдыхающим. Экскурсии по окрестностям не привлекали, а бильярдный зал успел порядком наскучить. Надоело вообще многое: соседи – престарелые любители гробовой тишины, зловонная санаторная кухня, во избежание посещения которой добрая половина отдыхающих часами толкалась на местном рынке, сам рынок, продавцы в котором безошибочно вычисляли и тут же наперебой обсчитывали растерянных приезжих. Вадим третий день лежал на тахте и переключал телевизионные каналы, время от времени покуривая на балконе. По вечерам они с супругой пили на балконе домашнее вино местного приготовления, да разговаривали на разные никчемные темы. Отпуск с такой погодой, не оставлял никаких надежд на полноценный курортный отдых. По всему было видно, что их ждал скучный и монотонный месяц заранее оплаченного времяпровождения. Однако это было далеко не так. И не только потому, что погода всё-таки разыгралась.

       Часть 2

       I

       Отец ушел из семьи рано. Собственно, в жизни ранним считается все, что происходит вопреки желанию. Света не хотела, чтобы папа покинул их, но он ушел. Тогда ей было семь лет.

       «Присев на корточки, большой и сильный человек, которому девочка доверяла больше всех на свете, обнял её за плечи и прижал к себе. С минуту помолчав, отец поднял её над головой, потом опустил и снова прижал. Влажная колючая щека пахла сигаретами, но была настолько родной, что маленькая Света обхватила его голову ручками и, что есть силы, притянула к себе. Тут только она почувствовала, что отец плачет:

– Папочка! Ты зачем так делаешь? – девочка указала пальчиком на влажные полосы, берущие начало у глаз и обрывающиеся на подбородке родителя. – Дяденьки ведь не умеют плакать.

– Это мне, Светик, грустно оттого, что какое-то время я тебя не увижу. Понимаешь ли, мне предстоит уехать надолго, в далекую-далекую командировку,… что тебе привезти?

– Не знаю, папочка. Игрушку какую-нибудь привези, и не плачь. А, когда ты приедешь – я уже большая буду?

– Д-да, – с трудом выдавил из себя Сергей и, отпустив дочь в комнату, обратился к жене. – Скажи теще, что я всё равно вернусь – рано или поздно…. Ох, и пожалеешь ты потом, что у нее на поводу пошла. Дура она, вот!

– А мне всё равно, Сережа. Я тебя не люблю, а дочку мы с Аркадием воспитаем так, как надо. И мама тут не при чем – я сама всё решаю. Если серьезно: Свете нужен отец, а не романтик.

– Я ж люблю её больше жизни, Наталья. Может, договоримся? Я тебя последний раз прошу. Согласен на всё – вообще на всё, что захочешь.

– На «всё»? А что у тебя есть-то, а? Мама мне правильно говорила…. На алименты не подам, не беспокойся. Уж в чём-чём, а в этом можешь быть уверен совершенно. Только не надо пошлостей – ладно? В этом смысле от нового мужа я не жду абсолютно ничего, тем более денег. Аркадий, между прочим – кандидат наук, а ты так и будешь болтаться в своих геологических партиях, пока не загнешься где-нибудь в экспедиции.

– Да при чем же тут это, а?

– Видишь ли, «милый», мне скоро тридцать…. Не скрою: я любила тебя какое-то время, но потом ты сам меня спровоцировал на измену. Да и не измена это вовсе, просто нормальной женщине нужен нормальный мужчина…

– А, плевать на всё! Живите, как хотите. Помяни только мое слово: мама тебе по-настоящему никогда не поможет – она кроме своего мужа-покойника никого всерьез не воспринимает. Ты что, сама не видишь, что она больная? Не удивлюсь, если выяснится, что она – ведьма.

– Не смей…

– Да ты на меня не кричи. Хоть сейчас-то. Короче, поехал я…. Прости меня за всё, Ната. И… о самом главном: берегите доченьку, девочку мою маленькую…. Светлана!

– Слушай, Сережа, давай не будем дочку травмировать, а?

– Эх, жизнь моя невеселая.

       Сергей вынул из кармана связку ключей, в том числе и от гаража, и нацепил их на крючок вешалки. Бросив прощальный взгляд на бывшую жену, он открыл входную дверь и, остановившись на пороге, тихо спросил:

– Нат! Я увижу Светика, когда вернусь?

– Позвони предварительно – договоримся.

– Спасибо и на том. Новому мужу – привет и искренние соболезнования. Шучу, не обижайся. Пока, прошлое моё незабываемое.

– Прощай, Сергей, прощай. От всей души желаю тебе найти новую семью и новую работу…»

       Отец, как было сказано выше, ушел. Впоследствии Светлана не слышала о нем не только ничего хорошего, но и вообще – почти ничего. Дядя Аркаша тоже ушел, так и не женившись на маме: проведя некоторое время с красавицей Натальей, он оставил её легко и романтично: как-то раз после плотских утех, в коих любовники провели практически весь вечер, научный работник одного из закрытых институтов принял душ, быстро оделся и, достав из антресоли загодя припасенный букет желто-розовых хризантем, положил его на постель рядом с улыбающейся и ничего не подозревающей женщиной. Та смущенно поблагодарила своего галантного кавалера и задала естественный в таких случаях вопрос: