Замок отвалился вместе с петлями и рухнул на пол. Поднявшаяся с него пыль взлетела до уровня груди и тут же, в считанные секунды, рыхло опустилась. Матрос Ковалев приоткрыл тяжелую крышку и обнаружил под ней какое-то трухлявое тряпичное барахло. Вывалив его на пол, Вадим осторожно заглянул в сундук и замер…

       II

       Воистину, самым главным праздником в России был, есть и будет Новый Год. Ничего не изменится в этом выборе, даже если праздник сей отменят депутаты. Шампанское, мандарины, заливное, море салатов. Но главное – это всеобщее братание под центральной городской или сельской елкой и традиционный мордобой. Этому празднику благодарны даже бомжи, уличные права которых в новогоднюю ночь те же, что и у проживающего в домах люда. Всё знаменательно в эту ночь: и пьяные знакомства прямо на улице, и долгое бодрствование оставшихся без присмотра детей, и признания опьяненных призрачными перспективами любовников, и подслушанные за столом истории про начальство. А чего стоит та торжественность, с которой почти в каждой квартире россияне с бокалом в руке, иногда даже стоя, слушают дежурную речь руководителя страны! И ведь никто и не ждет от выступления «царя-батюшки» чего-то воистину сверхъестественного, просто внутренний гражданский голос, не терпящий возражений, громогласно басит: «Положено». Люди, пропустившие такое обращение без уважительной причины, в большинстве своем считали себя чуть ли не грешниками. И много еще есть нюансов у Нового Года – всех не перечесть.

       Было так и в ночь на первое января 1991 года. В то время Вадим еще учился и имел отсрочку от службы, а в двадцать лет все на свете кажется бесконечным и интересным. Даже поиск спиртного для себя и друзей скорее интриговал, нежели раздражал.

       Друг по прозвищу Верзила приехал на каникулы из Питера, у него наверняка что-нибудь было. Время от времени тот приторговывал различными «диковинками»: ментоловыми сигаретами, баночным пивом, видеокассетами, импортной аудиотехникой. Ребята отправились на поиски Верзилы. С гордостью дыша в подъезде друг на друга слабоалкогольным духом, взрослеющие парни настоятельно предложили ему за три бутылки водки сто десять с трудом собранных рублей и, обретя выпивку, поспешили в свой старый и холодный сарай.

– Серый, у тебя курева много?

– Я же уже говорил, Стас, что на всех хватит,… Серега! Держи пять. Классно всё-таки, мужики, что мы всегда вместе – да? – Модно одетый парень по имени Герман пожал руку Сергею и протянул Стасу открытую пачку дорогой «Глории».

– Ясный перец!

– Да мы – кому хочешь, глотку друг за друга перегрызем, в натуре!

       Серебристый снег большими ватными каскадами опускался на и без того пушистые сугробы, но душа Вадима была переполнена содержанием гораздо больше, нежели эти белые барханы. Замыкая группу двигавшихся по узкой тропе ребят, он гордился своей причастностью к общему делу и безумно радовался тому, что любой парень из их компании всегда готов сделать ради друга всё. Сделать по первому зову и совершенно бескорыстно.

       Ковалев не являлся в коллективе ни шестеркой, ни бугром. Он был рядовым членом своей группы, её неотделимой – и потому важной, частью. При желании Вадим всегда мог уйти, и никто из ребят не осмелился бы что-либо крикнуть вдогон. Иногда его даже побаивались за прямоту в среде своих и дерзость по отношению к чужим, и потому уважали. Побаивались от незнания – в том числе и за то, что, являясь по сути своей командиром, Ковалев никогда не претендовал на эту роль. С самого детства он не любил командовать, считая это чем-то противоестественным, основанным на глупости и насилии. Правда, в детстве он и формулировал свои мысли по-детски, а потому практически всегда был обречен на непонимание со стороны окружающих. Конечно же, не все его за это любили. Так бывает. Особенно в мужских группах, где вопросы, связанные с лидерством – слишком важны, чтобы ими открыто пренебрегать. Как правило, в небольшой компании формальный «бугор» будет искать любой повод, чтобы избавиться от неформального или хотя бы уйти из-под его тени.

       Вадик проснулся в пять часов утра от холода и жуткой головной боли, пронзающей до самой поясницы. Его отмороженную щеку покрывала огромная ссадина, правый глаз заплыл почти полностью, а во рту противно ощущалась кровь. Он приподнялся на локте и выплюнул кровавый сгусток на лист фанеры: туда же упали и два передних зуба. Свет фонаря пронизывал сарай сквозь щели, но тепла, естественно, не давал – холод буквально приморозил беднягу к полу. Друзей рядом не было. Отсутствовали и новенькие японские часы с музыкой, которые подарили на день рождения отец с матерью. Часы оказались у Верзилы, но сам Вадим узнал об этом только через несколько лет. Славка, как в действительности звали начинающего коммерсанта, рассказал об этом сам, за пару месяцев до своей смерти. Он за что-то сидел в питерских Крестах в середине девяностых, потом его ударили ножом в грудь прямо на площадке собственного подъезда – видимо, разборки какие-то.

       Вадим никого не искал и не расспрашивал, однако прощать такое, в дворовой среде было не принято. Он никого и не прощал, просто ушел от друзей навсегда, а в течение полугода наказал каждого из них поодиночке. Так или иначе: они перестали для него существовать. Что самое любопытное, Вадим не пожалел об этом никогда. Одному, вопреки устоявшемуся в обществе убеждению, жить легче. Главное – вовремя это понять. И принять. Отец часто повторял ему, что нужно быть со всеми в хороших отношениях, но ни с кем – в близких. К сожалению, осознание родительской мудрости происходит, как правило, исключительно на практике.

       Конечно же, по инициативе сердобольных родителей после новогодней ночи были устроены официальные разбирательства, и милиция со своими безразличными к чужим проблемам сотрудниками приняла в этом процессе традиционно формальное участие. Хотя одному из «друзей», промышлявшему в ту пору фарцовкой, в милиции всё же уделили особое внимание: после третьего допроса новоиспеченный подозреваемый обратился в приемный покой городской больницы с жалобой на боль в печени и суставах рук. А спустя неделю он был доставлен туда же с открытой травмой головы и колотым ранением в брюшную полость. Нападавших незнакомцев, конечно же, не нашли. Как выяснилось через пару лет, парень (единственный, кто согласился рассказать на допросе практически всё) отказывался заплатить следователю, в обмен на прекращение производства по делу, три тысячи рублей. Деньги он все равно отдал, но месяцем позже, и производство было прекращено. Как там, у классика: «правду говорить легко и приятно»? Ничего подобного, лучше ее вообще никому и никогда не говорить. Поверьте на слово.

       III

       Вид большого количества денег всегда впечатляет. В первую минуту неважно даже, что деньги эти старые и вышедшие из оборота. В сундуке лежали толстые пачки советских купюр образца 1947 года, и их было много. Каждая аккуратно обернута в полиэтиленовый пакет и перевязана тесьмой. Ковалев протянул руку к пакетам и поднял один, под ним обнаружилась еще пачка, а затем лист фанеры. Значит, деньги лежали в два слоя. Собрав все пачки, а их оказалось ровно двадцать четыре, Вадим со странной осторожностью сложил их возле сундука и еще раз пересчитал, затем приподнял фанеру. Не удержавшись от матерного восклицания, он на пару секунд задержал дыхание, облизал пересохшие губы и отступил к лестнице.

       На дне сундука лежало золото. Слиток к слитку. Много, очень много золота. Сердце замерло. Командир, учебка, календарик с зачеркнутыми днями службы – все провалилось куда-то. Исчезли: мичман Недуго, годки, толстый конспект по курсу выживания в экстремальных условиях… Ему представилось, как несется он вдоль черноморского побережья на здоровенном блестящем автомобиле красного цвета и слушает тяжелую роковую композицию, вырывающуюся из мощных динамиков. Картинка вырисовывалась до того соблазнительная, что детали её нанизывались в сознании чьей-то волшебной рукой, словно яркие бусины на бесконечную шелковую нить: