Мне ничего не мешало развиваться втихомолку. Я питался улицей: людьми, разговорами, животными, природой – и книгами. Второе перешло в жесточайший кайф, сильную зависимость, сравнимую лишь с самым бешенным грехом, который можно себе представить. Я грезил о Большом городе, где встречу кучу таких же грешников, займусь интересным делом, что поможет мне взлететь к ступеням Олимпа, а после постучаться в монументальную дверь. И я поступил в университет (причём, занимающий достаточно престижное место в России) в Большом городе, и сразу же осознал, что отсюда не светят ворота Олимпа, отсюда я пойду в ровном строе высохших, до мозга и костей, каторжников, прикованным кандалами к переднему и заднему соседям, прямиком через инфернальные ворота. Загнивающие в старческом смоге преподы вызвали во мне тоску и ревностную жадность по моему Маленькому городу, в котором проектная картинка гниения не была прикрыта премиум пледом – она лежала в парках, в подворотнях, отпечатывалась на старых домах, на рассыпающихся квартирах. Она не пряталась. Она не обманывала глаз. В университете преподы были либо слишком ленивы, чтобы обучать, им приходилось работать на автомате (какие-то их знание давно спрятались в неиспользуемой части мозга), и они не уходили только лишь потому, что зарабатывали деньги, либо слишком деспотичны, сварливы и, давно, беспричинно, разочарованы в новом поколении, чтобы снизойти до подачи знаний, и они также держались лишь за деньги. А молодые преподы открыто срали и на меня, и на тебя, и на всех остальных – главное заработать денег. Но и в этом есть своя правда. Срать мы научились с рождения, тут ничего не поделаешь. А самое удивительное, окончательно выбившее меня из Большого города, это студенты, мои однополчане, которые, чётко осознавая гибель, крах всего и вся, давали этому случиться. Они трезво шли на погибель точно инкубаторные курицы, сношаясь изо дня в день с одним и тем же петухом. Но больше всего удивляли те, кто утверждал обратное, мол всё отлично, всё прекрасно, мы наполняемся не только знаниями, но и жизнью. Дебилоиды полнейшие! Сколько таких дебилов по всему миру? А сколько тех, кто идёт на поводу у гноящейся, расплывающейся в волдырях, ноги, чтобы стать потом этой ногой? И такими мы потом живём? Да что я тебе рассказываю – сам всё знаешь. Короче говоря, с первых минут я настраивал себя на безвозвратный отпуск. Честно говоря, я бы улизнул после первого месяца, если бы не одно НО.

Я открыл для себя место, где реальность теряла границы допустимого, где я одновременно мог быть Богом среди своих сородичей и также быть мошкой среди сотни другой Богов. Это книжный магазин, расположенный в центе города, через дорогу от здоровенного исторического сооружения с колоннами вместо рёбер и фонтаном по центру. Считая подвал, магазин состоял из трёх этажей, которые сверху донизу уставлены книгами. Стоит отметить, что я литературоман. Я бы назвал это болезнью, никак иначе. Я взаправду верю, что каждому тексту будь то художественная проза, будь то поэзия, будь то философии (другое не читаю) нужна индивидуальная обложка и индивидуальные листы. И я не про цвет и картинки, хотя это тоже имеет какую-то роль. Я про качество, про мягкость, про твёрдость, про запах. Например, я открываю книгу в мягкой обложке с тощими слабо жёлтыми страницами и прочитываю её, и если потом я возьму книгу с тем же текстом, той же высотой букв, но в твёрдой обложке и с белыми страницами, с хрустящим при развороте запахом, и прочитаю этот текст вновь, но в новом обличии, то я испытаю совсем другие ощущения. Безусловно это будет связанно и с тем, что я успел обдумать, и с тем, в каком я настроении сегодня, но также это будет связано с тем, как текст сочетается с видом книги. Ещё один наглядный пример о невозможности создать идеал. Разные глаза, разная жизнь, разное понимание и одна и та же литература – для всех разная (то же про кино, живопись и т.д.). А нагородил я весь этот бред лишь для того, чтобы ты понял в каком экстазе я прибывал, стоя у полок напичканных всяческой разновидностью книжек.

Я тащусь от кино, но больше тащусь от книг, а именно, от художественной литературы. И не, подумай, не в той мере от обложек со страницами и прочей белиберды, в коей от текста, от того сколько он в себе несёт, от слова, которое сильнее пули, атомной бомбы, кулака Титана, слова, которое заключает в себе и силу, и слабость, и горечь, и мудрость, и выход к солнцу, и выход в бушующее море. Слово, которое превращает миллионы тонн живого веса в пятисот граммовую книжку. Слово создаёт образ, оно создаёт жизнь, которая обращается в явь. Слово соединяет реальность и потусторонний мир, заходит за пределы математики, а следовательно – за пределы бесконечности. Действительные жители этого мира – это те, кто пытается овладеть словом, кто наскакивает на него с криком: «А ну сука! Не ерепенься! Веди меня!». Это отбросы, ненужное отребье, и только они настоящие путеводители, они прокладывают карту жизни. Они – настоящие властители мира. Теперь ты должен понимать, что я чувствую, когда беру в руки книгу, как я обтекаюсь слюнями. Какой огонь держался в моих глазах, какая страсть окутывала мои веки тогда, в книжном магазине, расположенном в центре Большого города.

Но сколь не был я заворожён – нужно было валить. Что я и сделал на третьим месяце обучения.

– Что, твою мать? – первые слова мамы, когда она увидела меня на пороге квартиры.

– Мам…

Андрей с Валей тепло приняли моё возвращение. Они даже обрадовались детской радостью, хоть и пытались её неумело скрыть. Отец обозвал меня несколькими грубыми словами, мать его поддержала. Родители не хотели принимать мой отказ. Исходя из их многочисленных слов, я сам себе порчу жизнь, и такими темпами, в ближайшее время меня ждут либо наркологичка, либо психушка. Насчёт второго, я до сих пор не могу вразумить. Может я сделался бы первоклассным экономистом, или кем там ещё, сколотил бы отменную карьеру. Но кто желает подобного? Как по мне – конченные неудачники. Но по мнению отца, по мнению матери – я делаю из себя будущего неудачника. И тут два пути: в скором будущем я стану клерком-карьеристом или же это один из парадоксов, который вылез из моего столкновения с правилами жизни.

– Ты вечно хочешь сидеть на шее родителей? – верещала мать. – Ты же не дурак, ты же…

– Значит дурак, – перебивал я её.

– Ты бездельник, а не дурак!

– Значит бездельник.

– Так нельзя жить!

– Почему?

И тут она, вереща от ярости, уходила верещать в другую комнату. С революционером невозможно бороться правилами – он всё время загоняет в тупик, а тупиков так много…Его нужно брать силой, но и при таком раскладе – я в выигрыше. Кстати, к вопросу о гениальности. Если я дурак, а дураком никто не хочет быть, то, значит, я единственный в своём роде. А в моём понимании, гений цепляется за форму, в которую верит, и несёт её на горбу через огонь. Тогда я буду дураком, я буду бездельником, читающим книжку, и я стану, наконец-то, настоящим гением. Но теперь родителям, видимо, не по нраву моя гениальность. Второй парадокс. Слишком много для случайности.

На этом хватит. Я тебя, итак, слишком близко подпустил. Постепенно что-нибудь ещё узнаешь. А пока, сигарета закончилась, как и моё терпение.

Во дворе было тихо, как обычно. Если прислушаться, то я с лёгкостью смогу услышать, что происходит на другом конце города, где хоть как-то бурлит жизнь. Первая половина лета ушла за календарь, а я и не помню, какого это было уезжать от сюда. Словно я был здесь всегда: на этом балконе, курил сигарету и наблюдал, как тощая псина выслеживает в кустах жирного кота. Из-за угла дальнего дома вырулил красный Шевроле Круз, знакомый Шевроле. Он заканчивает рабочий день раньше всех. Я посмотрел на настенные часы – пол шестого. Значит, скоро вернуться родители. Я скинул сигарету на тротуар, последний раз обвёл улицу смазанным зрение, вобрал в ноздри свежего воздуха и вышел на кухню.

В холодильнике стояла последняя банка энергетика. Это моя вторая страсть. Как бы я не презирал науку и самого человека, но если целью всех бед и смертей, было создание энергетического напитка, то работа выполнена великолепно! Я напишу единственную в своей жизни книгу, в которой прорекламирую какой-нибудь энергетик. Книга обретёт успех, и, после, компания, рекламируемого энергетического напитка, будет обязана, в виде моего гонорара, выслать фуру, битком набитую энергетиками. И я упьюсь до беспамятства. Книги да энергетики – всё, что нужно мне от этой жизни.