«there's a bluebird in my heart that

wants to get out

but I'm too tough for him…»

Charles Bukowski – Bluebird

1

Привет. Я Макс. Мне 18. Ещё в детстве, мне было около пяти, улыбчивый офтальмолог поставил диагноз, лучше сказать, вынес вердикт, о моей будущей слепоте. Он так и сказал моей матери: «Если сейчас не принять должные меры, то потом будет поздно…» – и улыбнулся мне морщинистой улыбкой, будто сообщил что-то чрезвычайно прекрасное, а не то, что в неминуемом будущем я буду слепым, как крот. Ты бы видел лицо этого дьявола в белом халате: «Жизнь не сладка» – говорили три его волоска на пятнистой лысине. Что касается меня: маленький, щупленький, с короткой чёлкой и голубыми глазами. Короче говоря, я не придал значения его словам. Мать тоже не придала, хоть и разревелась на месте. Ещё бы – никто не хочет, чтобы его дорого любимый сынуля походил на крота. Куда лучше быть львом или же гепардом, орлом, смертоносным ястребом, но никак не кротом. Ну ты знаешь.

Но что-то мне подсказывает, что именно этот диагноз мешал мне разглядеть тех девчонок, живо гогочущих на другой стороне дороги под уличным фонарём. В ночном сумраке, смешенным с грязно жёлтым светом фонаря, они виделись, местами покидающими контур, чёрно-оранжево-красными кляксами, периодически раскачивающимися из стороны в сторону. Жирные пузырчатые кляксы, по-барски пущенные сухой кистью Ван Гога на полотно улицы, если угодно. Возможно, это вовсе не девушки, а ярко выглаженные парни и причина моей ошибки таится не столь в плохом зрении, как в развращённой фантазии. Хотя нет, я заметил, как одна из них вскинула волосы, пустив их по ветру ручкой – так делают только глупый девки, поймавшие на себе взгляд парня, сидящего в машине, с которой долбит во всю модная музыка. Жаль только, что они не знают, что это не моя машина, что эта музыка ненавистна мне, и, что я ни черта не вижу их лиц.

– Сука, ненавижу этот светофор! За это время можно сходить поссать, посрать, поесть и снова посрать.

Знакомься, этот коротко стриженный парень, от рождения загорелый, хорошо сложенный, с обаятельным лицом и нередкими прыщиками, обладающий харизматичным магнетизмом, что завлекает бездумных девушек, сидящий за рулём, недавно приобретённого «Цивика», мой лучший друг Андрей. Я разделяю его недовольство. Действительно, это один из самых беспощадных светофоров в нашем Маленьком городке – зелёный горит десять секунд, а красный – целую вечность. Беспредельное неуважения водителя со стороны этой бездушной твари на длинной ножке с тремя глазами. А ведь дорога, с прилегающими к ней гонщиками и мирно снующими водителями – это почти единственное место, объединяющее тысячи, да что там, миллионы душ, в одно целое, в единую семью, где водятся самые настоящие распри, и, где существует понятие взаимоуважения. Но на то светофор и тварь, на то он и бездушен. Везде есть эти камушки, о которые спотыкаешься при ровной ходьбе. Светофоры, как буйки в море, завидев их, так и норовишь переплыть. Грёбанные ограничители!

– ПО-БЕ-ДААА, – утомлённый ожиданием, растянул я. – «Победа». Слушай, а туда вообще кто-нибудь ходит? – обратился я к Андрею, кивнув в сторону старого кинотеатра, располагавшегося в ста метрах от девушек-клякс.

– Да фиг его знает, – ответил Андрей, – там вечно ремонт. Ну когда уже!? – он нервно ударил по рулю. – Уже хочу стартануть. Где этот хренов зелёный?

– ПО-БЕ-ДА, – вновь я прочитал название кинотеатра по двум буквам, вылезающим из тени нависших деревьев, точно зная первые четыре, выведенные крупным, режущим глаза, красным шрифтом. Надпись, на удивление, всегда свежая, чего не скажешь про саму постройку. Словно зарплату выдают только малярам и электрикам.

Справа по флангу нарастающим эхом долетела другая музыка, идеально сочетающаяся мотивом и однобоким смыслом с нашей. У нынешних псевдо-хипхоперов голоса, как под копирку, слизаны с пения поросят, сосущих сытные сиськи мамочки. Я бы даже не заметил, что на дороге есть ещё машины, если бы не услышал, в сантиметре от себя, грубые стуки костяшкой пальца по окну. Опять мы кому-то помешали, в страхе от будущей потасовки подумал я. Андрей, улыбнувшись, опустил моё окно. За плотной костяшкой, с плотно посаженным у истока пальца чёрным перстнем, скрывался незнакомый мне человек с глупой улыбкой взрослого младенца и вбитой в колею ключицы шеей. Высунув руку с перстнем за борт своей чёрной машины и пытаясь уловить взгляд Андрея сквозь мою голову, он сказал:

– Дрон, ты чё, тачку купил? – И растянулся в смехотворной улыбке, выпучив ровные желтоватые зубы.

Меня не удивило, что какой-то парень, напоминающий бандита, на чёрной иномарке, напоминающей гроб на четырёх колёсах, знает Андрея. Его все знают. Не знаю откуда, но, куда мы ни пойдём, где ни остановимся, один уж точно пожмёт ему руку и спросит, как у него дела. Того не скажешь про меня. Память на имена изрядно хромает, да и разговоры я плохо поддерживаю. Так сказать, молчаливый друг Андрея. Я привык быть декоративным столбом при встрече очередного знакомого, количество которых далеко переваливает за этот город. Поэтому я не был обескуражен тем, что этот парень, не замечая меня, разговаривает с Андреем, перебрасывая через мой декоративный облик, как перебрасывают через забор ворованное, слова, смешки и ужимки.

– За сколько взял? – с нескрываемым любопытством спросил он.

– Не дорого, – уклончиво ответил Андрей.

– Наверно, 150, не меньше?

– Приблизительно, – покачал головой.

На самом деле, Андрей купил машину за 40 тысяч.

– Скок пробег? – не унимался парень. Он легонько шатнул кистью, высунув блестящие часы из оков кофты, дабы все узрели статность его персоны.

– Датчик ёбнулся, но как утверждает прошлый владелец – около сорока шести тысяч.

– Наёбывает.

– Разумеется…Но машинка зверь! Идёт резво и, в тот же момент, плавно.

– Как-то она у тебя проседает, – окинув взглядом кузов сказал парень.

– А ты чего хотел? Три человека в машине, она же низкая.

– Много жрёт? – поднял на поверхность очередной вопрос, который был высунут из базового списка вопросов: «Вопросы, когда друг купил авто». Это негласный список, находящийся в распоряжении любого молодого водителя в нашем Маленьком городке. У меня нет машины, но за время общения с Андреем, слушая разговоры его друзей, я выучил эти вопросы, как отче наш, даже начал в них улавливать некую истину. Сейчас он спросит: «Сколько до сотки?» – потом: «Чё за движок?» – и т. д.

– Сколько до сотки? – спросил парень, пытаясь перекричать музыку.

Пока они обменивались словами, кажущимися мне столь же естественными и привычными, как поход в туалет, я разглядел капельки дождя, ещё не успевшие скатиться с чёрного капота. Недавно прошёл тёплый ливень, и ночная дорога была вымочена в жёлтых, от фонарей, лужах. В нос пробивалась влажная пряность листвы, приправленная летней духотой. Кромешная тишина засела в округе, нарушаемая лишь боем музыки и звуком двух одиноких заведённых машин на широкой, повидавшей много всего, дороге. Я представил себя на другой стороне улице, где нет лишнего шума, где каждый шорох расценивается, как бомбёжка, и, что там с какого-нибудь дерева срывается мокрый лист, ветер его подбрасывает, меняет траекторию полёта, и, когда лист приземляется, в моих ушах раздаётся хруст срубленного дерева, или так – звук шаркающих ног, бредущих по пыльной бетонной кладке.

– А вы куда? – услышал правым ухом вопрос, вернувший меня в реальность. На этот раз парень обращался к нам двоим.

– Мы? – не зная, что ответить, переспросил я. Он застал меня врасплох, придав декорации моего облика, тройку клапанов, с бурлящей в них кровью. Почему-то мне показалось, что этот вопрос был адресован мне, только мне, и никому иному из нескольких миллиардов, собравшихся в водах планеты. – Мы на день рождения к знакомой, – выпалил я.