– У тебя есть сигареты? – проигнорировав её вопрос, спросил я.

Она уселась рядом. Я закурил «Парламент». Видимо я ей понравился. Она искала моего общения, внимания моих глаз. От её светлых волос, нежно закинутых за правое плечо, приятно пахло шампунем: сладкий запах мёда, обладающий раскованностью – тебе бы понравилось. А в сочетании с её туалетной водой, напоминающей сладость утренней травы, её кошачьими зелёными зрачками, её искусно выведенными бровями, её миловидными розовыми губами, нежно подымающимися при вздохе и опускающимися при выдохе, её великолепной грудью, её сытными бёдрами, её пояском, перетянутым вокруг гибкой фигуры, её пышной короткой юбкой бирюзового отлива, манящей проникнуть во внутрь, её смело воркующим голоском – всё это давным-давно должно было увести меня в спальню, где бы я воспользовался своим членом, как то придумала природа. Я даже задумался: «А вдруг, эта та неожиданность?». Но я держал себя ровно, на зло тебе и природе, чётко осознавая, что это она подсела ко мне, это она ищет моих лёгких слов, это она покроется мурашками, стоит мне убрать её волосок за ушко или дотронуться до кисти. Флюиды, которые она пускала в меня, как стрелы из лука, не проникали дальше моего волосяного покрова. Как удары тупым лезвием – больно, но недостаточно. Сталкиваясь лицом к лицу с красотой, человек теряет последние граммы человечности.

Но поверь, не долго я удерживал ровность. Спустя каких-то парочку минут, я отдал ей эту ношу. Ты бы слышал, что за херь это красивое создание исторгало своим милым ротиком. Вся её воркующая певучесть растворилась в моём коктейле. Она начала говорить про политику, про акционизм, про ЛГБТ, про феминизм и прочую котовасию, которая так донимает каждого первого. Ты же знаешь, я терпеть подобного не могу. Мне абсолютно без разницы, есть геи, нет их, тоже самое про натуралов. Так же без разницы, кто там, что там ворует. Она так высокопарно рассуждала о равных правах, словно она само пришествие Господа Бога, мудреца типа Будды. Пора успокоиться. Хватит циркачества. Она видимо хочет бродить по канализации с тонной оборудования на горбу, выкачивать говно с труб, водить говновозку – иначе я не понимаю. Теперь представь какого было мне: у меня на глазах, нимфа, сошедшая с небес, овеянная волшебными птицами, сказочными цветами, превратилась в грубый кактус. Короче говоря, я молча нажирался, пока она мнила себя блестящим оратором, точно верящим, что он блестящий оратор.

– Ты будешь? – спросил я, наливая водку.

– Да…Блин…ты меня сбил.

– Извини…

– Так вот, ты слышал что-нибудь про Юлю Цветкову? – с залитыми энтузиазмом глазами, спросила она.

– Нет. Тебе сок подлить?

– Не, я так. – Она залпом опрокинула стопку, исказилась в лице. – Вот настоящий герой, правоборец…

Я подлил в свой стакан сока, закурил новую сигарету. За моей спиной Валя, видимо нащупав тему, о чём-то яро беседовал со своей развратительницей. Кажется, она кичилась своими способностями в психоанализе и пыталась определить Валин характер, апеллируя выдумкой его прошлой и будущей жизни. В свою очередь, бытие в моих глазах стремительно расплывалось. В мозгу образовывались группки горячих частиц, прибивающих мой зад к полу. Квартира принимала темп ровного течения воды, в которой рыбёшки удивляют аквалангиста резкостью движений. Вика и не думала замолчать. А я и не думал заткнуть её. Хоть у кого-то в этом мире должно остаться уважение к ближнему. Но её слова нагоняли на меня скуку. Не ужели самим не надоело трепаться об этом пост медийном пространстве, затёртом до дыр. Куда интереснее было бы поговорить об этом линолеуме. Почему он такой грязный? Почему, где батарея, в нём дыры? И почему здесь линолеум: дом достаточно старый, сталинские потолки, я думал в таких жилищах обычно паркет?

Я окончательно разуверился в неожиданности, тянул свой коктейль, считая секунды, когда там уже нечаянная бомба нечаянно залетит в раскрытое, возле меня, окно.

Я заметил, как Андрей, прижав к себе Сашу, затащил её в комнату, о которой в быстром экскурсе ничего не было сказано. Мне оставалось лишь играться воображением: какого цвета там стены, удобная ли кровать, красивы ли соски Саши.

– Слушай, – перебил я Вику, – а что это за комната?

– Какая?

– Вон та.

– Спальня Саши. А что?

– А какого там цвета стены?

– Не помню…голубоваты, кажется… – Она настороженно посмотрела на меня. – А что тебя именно интересует?

– Да так, ничего.

Про соски Саши я решил не расспрашивать. Думаю – лишнее. Андрей сам потом расскажет.

– А ты девственница? – с нескрываемым спокойством, спросил я.

Она слегка покраснела, сглотнула тяжёлую слюну. Определив свою бестактность, я ухватился за бутылку и пополнил её стопку.

– Извини, ты очень красивая, и было бы странно, что при такой красоте ты до сих пор девственница. Вот и спросил.

Теперь, к её красноте прибавилась невинно самодовольная ухмылка, словно я подарил ребёнку дорогую игрушку.

– Ну давай, – говорю, – за твою красоту.

Мы чокнулись и выпили содержимое залпом.

– Я в туалет, – корчась, проговорил я.

Выйдя с туалета, я прошёл на кухню и, на своё удивление, вспомнил про толстоплечего Тёму, про которого все забыли, а он тут, сидит за столом, магически водит головой, охраняя полупустые бутылки.

– О! Марк! – заметил меня, улыбающегося, в дверном проёме. – Здорово! Ты давно здесь? Ты немного опоздал. Почти всё выпили. Пфц! Во…немного осталось. – Он разлил спиртное в стопки и указал на стул, стоящий против него.

Я уселся, задрав локоть на подоконник.

– Будешь? – протянул ему сигарету из пачки Вики.

– Не, не – отмахивался он, тяжело качаясь на стуле, – бросил. Понимаешь? Рак…он у всех есть…И у меня тоже он имеется…У тебя тоже, думаю…Он у тебя есть. Здоровье нужно беречь.

– Ага, – понимающе кивнул я головой и прикурил сигарету.

– Выпьем?

– Давай.

Он щедро выдохнул, после, влил целебное снадобье в горло, громко поставил стопку на стол и вытер наружной частью кисти, выступившие на губах слюни.

– Блядь – не в то горло зашло, – проговорил он отрыжкой.

Его толстые плечи осели, шея ушла к животу. Грубые пальцы сложились у затылка. Я соболезновал его положению. Он находился в суровой борьбе. Для него реальность давным-давно скрылась из зоны видимости. Что бы ни происходило вокруг него, какие бы катаклизмы не обрушивали этот дом, его это ни капли не трогало, обходило стороной и глаза, и уши. Он всецело был отдан борьбе с рвотным позывом. Въевшись в стул, он старался спустить всё ниже и ниже блевотную волну, заполонившую горло. Смело потрясся головой, он шмыгнул носом, раскрыл широко глаза, прошёлся ими по кухонному гарнитуру, остановился на мне, вернув веки в привычное, для меня, положение. Жестокая борьба выразилась на его водянистых глазах.

– Алкоголь – конечно, вещь хорошая. Но очень плохая. Я сейчас понял, что сделал самую крупную ошибку в истории, – в знак понимания собственных слов, он покачал головой. – Знаешь какую?

– Предполагаю.

– Я закрыл глаза, – кивая, ответил он. – Нажрался, как свинья, и закрыл глаза. Это крупная ошибка. Блядь, теперь всё, как пропеллер этого…вертолёта. Сука, эта ебала вращается…Блядь! – он слабо стукнул по виску.

– Тебе не душно? – спросил я.

Тёма находился в прострации и любое моё слово для него было очередным писком раздражителя. На одно мгновение я почувствовал себя маленьким писклявым комаром, досаждающим его мирный сон. Но, на моё удивление, я не был прибит. Уставившись закрытыми глазами в стол и придерживая тяжёлую голову, он указал пальцем на узорчатую занавеску возле меня. Я раскрыл форточку, и настоявшаяся ночная прохлада влетела приятным ударом в моё лицо.

Не знаю почему, но на кухне мне сделалось хорошо. Страстный ветерок пробуждал мурашки. Напротив, сидел в дребезги пьяный Тёма. Он посапывал, пробуждался и снова засыпал. Я потягивал самодельный коктейль, курил сигарету и был в полном спокойствии, хотя в парочке метров от меня, за поворотом, гудела музыка, раздавались пьяные вопли. Я ничего не слышал или слышал, но так далеко, будто бы от меня до гостиной ни одна сотня метров. Хорошо быть среди людей и не быть, одновременно.