А царь Александр был весьма напуган восстанием Семеновского полка. Он не верил, что сами солдаты взбунтовались, не верил, что полковник Шварц издевался над своими подчиненными, будучи убежденным в том, что должен был обязательно зачинщик восстания, который

тайно настроил солдат против власти.

–Отчего же вдруг сделаться Шварцу варваром?– писал царь Аракчееву, недоумевая.– По моему убеждению, тут кроются другие причины. Внушение, кажется, было не военное, ибо военный умел бы заставить взяться за ружья, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял… Признаюсь, что я его приписываю тайным обществам, которые, по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собою и коим весьма неприятна наша соединение…

Как любопытно, господа хорошие, что правитель в любую эпоху не жалует своих подданных, не желая понять, что они тоже могут мыслить и быть недоволь-ными, и что для изъявления оного недовольства необязательно, чтобы был какой-то внешний провока-

тор или зачинщик; очень часто правители даже не понимают, что простые люди тоже могут выдвигать свои требования, надеясь на лучшее в жизни, перемены, и для того им не требуется какой-то помощник со стороны или зачинщик восстания, увы…

Удивительно, но Александр приписывал восстание Семеновского полка козням некой тайной революционной организации, однако ни один офицер Семеновского полка, включая будущих декабристов, во время восстания не являлся зачинщиком восстания, не подговаривал солдат к бунту. Русские тайные общества тогда еще не были готовы для открытого восстания против царя. Позже Рылеев, вспоминая о бунте Семеновского полка, будет сожалеть об упущенной возможности восстания.

Глава 8

Северные и Южные общества.

Зимой и весной 1821 года Рылеев продолжал заниматься сочинительством и стал посещать заседания

Вольного общества любителей российской словесности,

куда привел его друг Дельвиг. Основал это общество литератор Никитин. У него на квартире собирались часто многие литераторы и музыканты. Позднее Рылеева в это общество вступили и будущие декабристы: Бестужевы и Корнилович. Таким путем Рылеев нашел своих единомышленников, о которых мечтал, еще будучи на военной службе. Одновременно Рылеев, как и многие другие дворяне, участвовал в тайной деятельности масонских лож. Он знакомится со многими масонами: Бестужевым, Гречем, Дельвигом, Глинкой, Кюхельбекером. В те времена многие либералы, в том числе и будущие декабристы, пытались использовать масонство для своих благородных целей. Рылеев говорил своим друзьям:

–Поймите, господа, я вступил в масонскую ложу «Пламенеющая звезда» не просто так! Я вступил туда для возможности познакомиться с крупными чиновниками, которые являлись членами ложи, дабы по возможности влиять на работу государственного аппарата.

Однако многие декабристы, в том числе и Рылеев, вышли из масонских лож еще до официального указа 1822 года о запрещении этих лож. Возможно, Рылеев разуверился в возможности что-то изменить к лучшему, будучи в масонской ложе, не желая играть только во взрослые тайные игры с разными обрядами, символами и переодеваниями.

В январе 1821 года сформировавшийся из Вольного общества любителей российской словесности декабристский Союз благоденствия был распущен, но сразу возникло новое общество – Северное, в Петербурге. Рылеев вступил в Северное общество по протекции своего нового друга – Ивана Пущина, поручика Конной артиллерии. Пущин обиделся на великого князя Михаила Павловича, когда тот, обходя строй, сделал строгое

замечание поручику:

–Поручик, следовало бы застегивать мундир на все пуговицы!

Пущин покраснел, застегнул верхнюю пуговицу мундира, ничего не отвечая князю.

Однако Михаил Павлович стоял возле Пущина, ожидая извинений.

–Гм, погляжу, вы очень горды, сударь!– изумился Михаил Павлович, пытливо смотря на поручика.

–Да уж… Кто ж себя не ценит,– вполголоса ответил Пущин.

–И извиниться не желаете, милейший поручик?

–Не желаю. ..– Пущин помолчал минуту, потом выпалил:

–Могу уйти со службы, ежели неугоден вашему сиятельству!

Как видно, Пущин искал повод для увольнения из армии, и повод, к его счастью, было нашелся. Пущин пошел работать мелким чиновником в Петербургскую палату уголовного суда, где и познакомился с Рылеевым. Оба бывших артиллерийские офицеры быстро подружились. Пущин порекомендовал принять Рылеева в члены тайной петербургской декабристкой организации Северное общество, причем не в качестве «согласного» (то

была лишь первая ступень), а в качестве «убежденного» (хорошо проверенного члена организации). Пущин надеялся, что Рылеев сможет оживить аморфное Северное общество, которое занималось теоретическими планами (будущей Конституцией, судебным положением, экономическими вопросами будущей России). А Южное общество, возглавляемое энергичным декабристом Пестелем, добивалось слияния обоих обществ в одно целое и быстрейшего начала восстания.

В кабинетах то Пущина, то Пестеля, то Бестужева, полных шумных разговоров и табачного дыма, долго

беседовали и спорили офицеры, декабристы и многие литераторы. Рылеев часто участвовал в спорах и беседах Северного общества.

В один из таких вечеров в центр кабинета вышел твердым шагом Пущин и обратился ко всем, предлагая:

–Итак, господа, прежде чем устанавливать свои порядки в нашем благородном отечестве, не лучше сначала установить его в этом кабинете?

–Messiers, давайте выберем председателем собрания Волконского!– предложил Рылеев.

–Может, Раевского?– предложил кто-то.

Уже через минуту большинство собравшихся выбрало Александра Раевского. Высокий и стройный Раевский подошел к столу. Он принял строгий вид, спрашивая:

–Итак, господа, кто первым желает высказаться?

Первым взял слово капитан Якушкин:

–Надо разбудить наш молчащий народ! Чтобы он поднялся против самодержавия!

–Хорош молчащий народ,– сразу возразил Рылеев,– когда только что прошли крестьянские бунты!

–Правильно, Рылеев!– послышался голос Сергея Муравьев – Апостола.

Рылеева поддержало еще несколько человек:

– А восстание Семеновского полка?

–Это молчащий якобы народ?

–Qui, sans doute!

–Qui! Неужто этого мало?

Якушкин кивнул:

–Мало, господа! Народ надо направить, показать ему путь от избавления от рабства! И в этом, как считаю, наша задача!

Вместо Якушкина вышел Рылеев, говоря очень взволнованно:

–Господа, мы говорим о рабстве, так? Мы говорим о том, что наши крестьяне маются в крепостном иге? А сами мы

разве не рабы?!

С разных сторон послышалось:

–Как же, как же! Рабы!

–Именно! Чего изволите-с, господин барин?

–Рабы, но имеющие милости от своего царственного рабовладельца!

–Рабы с балами, поместьями, барышнями!

–Правильно говорит!

Выждав, пока крики одобрения стихнут, Рылеев вдохновенно продолжал:

–Значит, согласны, господа!.. Qui, qui!.. Едим сытно, кутим, танцуем на балах! И болтаем о благе людском в разных столичных салонах?!.. И вы такие желаете стать революционерами, господа хорошие, рабы своего императора?

–Что вы предлагаете?– поинтересовался кто-то из задних рядов.

–Хватит болтать о Конституции,– продолжал Рылеев.– Может, лучше дело делать? Может, хватит словопрений и благоглупостей, господа? Слыхал я про одного помещика, который сам освободил своих мужиков от рабства!

–Как же освободил?– не понял Бестужев – Рюмин.

–Очень-очень просто-с! Оный помещик вышел к крестьянам на крыльцо и объявил, мол, так и так, с сего распрекрасного дня вы, мужички работящие, боле не подо мной! Мол, идите-ка, любезные, куда глаза глядят, а я поеду в свой полк служить! Вот так-то! Кто на такую смелость готов пойти, господа либеральные?