– Сейчас ты собираешься к Анне?

– Да, переоденусь и поеду. Спасибо за обед, нянечка. Вы очень вкусно готовите!

– Когда ты вернешься, вишневый пирог будет готов. Посидим чайку попьем.

– Спасибо Вам за все! Без Вас мне было бы совсем невмоготу, – Ашната обняла женщину и еще раз улыбнулась.

Идя по залитому солнцем парку, Ашната смотрела, как с деревьев падают листья. Кружась, они дарили свой последний танец тысячам устремившихся на них, глаз. Они падали, но как красиво было это падение. К этому полёту они готовятся с рождения. Солнце просвечивало даже самые тоненькие жилки, обнажая самое сокровенное. Но разве есть запреты для тех, кто танцует свой последний танец при свете яркого солнечного дня?! Если вино из одуванчиков не что иное, как «закупоренное в бутылку лето»[1], то что такое опавшие листья, если не многоточия лета, оставленные людям на десерт. В минуты единения с природой, Ашната соединялась со всем зеленых, голубым, золотым… Казалось, они становились одним целым. Деревья забирали все плохое, озеро уносило слёзы, а ветер прогонял грусть.

– Знаешь, оказывается много деревьев рождаются оттого, что белочки забывают съесть припрятанные ими орешки? – дедушка, сев рядом с внучкой, рассказывал ей интересные истории о забавных грызунах с пушистыми хвостами.

Эта дорога к больнице через парк стала настолько привычной для Ашнаты, что люди стали узнавать её. При виде девушки с длинными, золотыми волосами, дети начинали улыбаться, взрослые просто смотрели, не выражая никаких эмоций, но смотрели как на уже знакомого человека. Длинная аллея заканчивалась светом золотым куполов. Каждый день, Ашната заходила в этот Храм. Что было бы, не будь там, в конце этих куполов? Там она набиралась сил перед встречей с подругой. Удивительным образом ей хватало мужества держаться самой и поддерживать умирающую Анну.

– Опять ты ничего не съела. Семицветик ты мой, снова мне придётся кормить тебя с ложечки, да? – Ашната старалась быть улыбчивой. Чем тяжелее ей было смотреть на Анну, тем чаще она улыбалась. Отвлекаясь на напряженные мышцы лица, волнение проходило быстрее.

– Я не хочу есть, – Анна вовсе не капризничала. Ее рвало всем, к чему бы она не притронулась.

Сегодня она выглядела хуже, чем вчера. Её потрескавшиеся губы и изможденного вида лицо говорили не о неделях надежды, и даже не о днях… Они говорили о часах, которые подобно песку уходили сквозь её худые пальцы.

– Я больше не хочу кушать.

– Хорошо, дорогая. Как скажешь. Я положу рядом с тобой йогурты, а ты потом сама съешь, ладно?

– Ты же знаешь, что у меня давно нет сил держать ложку в руке, – голос Анны казался совсем слабым, но сложный характер, не склонный к сантиментам, продолжал присутствовать и это радовало Ашнату.

– Давай я все-таки покормлю тебя, Анна. Ты не можешь лежать голодной.

– Посмотри, – сказала она и посмотрела в сторону пустых коек. Видишь, я осталась одна. На вид страшненькая, хилая, и непонятно серого цвета, а оказалась самой сильной, да?

– Расскажи мне лучше, что ты сегодня смотрела по телевизору?

Ашната привезла в больницу небольшой телевизорик, который поставила в палате. Когда пациенты собирались на вечерний просмотр, они забывали о болях, плохом самочувствии и могли радоваться тому, что происходит на экране. Больным разрешалось включать телевизор несколько раз в день: утром и вечером перед сном. Но Анна, тайком, подходила к нему и смотрела на длинноногих манекенщиц, ходящих по подиуму. Она оставалась молодой, симпатичной девушкой. Болезнь убивала её, но, не смотря на это, она старалась прожить свои дни полно, насколько это позволяло её слабое состояние. Во многом, благодаря подруге, она проживала этот мучительно долгий месяц в атмосфере дома. Ашната принесла из общежития постельное бельё, к которому привыкла Анна, повесила у её окна их занавески, купила маленький коврик и постелила его у койки. Ни на минуту Анна не чувствовала себя одиноко, оставаясь наедине с голыми стенами и запахом несвежей мочи. Из общежития, Ашната постоянно посылала приободряющие сообщения по телефону любимой подруге.

– Я больше не хочу читать книги.

– Ты стала хуже видеть? Дело в этом?

– Нет. Книги я больше не хочу и все. Забери их сегодня. Не нужно, чтобы после меня кто-то еще рылся в твоих книгах. А я не знаю, когда уйду. Но это будет скоро.

– Дурашка, ну чего ты опять такое говоришь? Хорошо, если ты настаиваешь, я унесу их сегодня же. Где тот пакет, который я оставляла около тумбочки?

– Меня рвало, и пришлось воспользоваться им.

– У тебя не было судна?

– Уже два дня мне не меняют судно, противно рвать в вонючие отходы. И в туалет приходится ходить по стеночке. Наверное они решили, что я задерживаюсь здесь и мне пора подохнуть.

– Почему ты не сказала раньше?

– Какой толк?

– Как это какой? Я сейчас же схожу и принесу тебе чистое судно!

Спустя несколько минут Ашната появилась с чистым судном руках.

– Ну вот. Сейчас я договорилась с медсестрой. Судно будут менять два раза в день, как положено.

– Завелась ты опять и не на шутку, – глаза Анны на минуту улыбнулись. Она закашляла кровью. Ашната вытерла платком уголки её синих губ и взяла её безжизненную руку в свою.

– Знаешь, на улице такая красивая осень! Листья падают-падают. Смотришь на них, и уносишься в их кружение. Сегодня наблюдала картину, как дедушка, играющий с внучкой рассказывал ей о… – Анна прервала подругу, не дав договорить.

– Я хочу, чтобы ты взяла с полки, на которой у меня стоит фотография отца, то, что завернуто в синий пакет. Сделай это для меня.

– Что там? – напряженным голосом спросила Ашната.

– Аш, ну не спрашивай ты. Просто сделай так, как я прошу.

– Хорошо.

– Забери в пакет книги, и-и… – она запнулась. Сил оставалось мало. – Блокнот. Помнишь, ты подарила мне его в первый день, когда меня положили в эту чертову больницу. Возьми его и прочитай. Только не отдавай никому мои вещи!

– Анна, дорогая моя Анна, ну что ты будто прощаешься со мной? Не нужно так. Прошу тебя, не оставляй меня! – Ашната не могла больше сдерживать слёзы. Они ручьем лились по её бархатному лицу.

– Ашната, я очень прошу, не плачь обо мне. Знаешь, что я поняла сегодня? Почему-то именно сегодня, черт его знает, наверное, потому что я чувствую, даже поджилки трясутся, как чувствую, что умираю. Возможно, я некрасиво жила и сейчас умираю от страшных болезней. Но умираю красиво, благодаря тебе. Ты, не стыдясь того, что я больна СПИДом и гепатитом С не отказалась от меня, не оставила здесь подыхать в одиночестве. Тот последний месяц, что ты подарила мне, да именно ты подарила мне этот месяц, он изменил все во мне! Я прочитала книжки, хотя всегда смеялась над чтением в принципе, считая это полной тратой времени. Я научилась смотреть на небо, на звёзды. Когда это делала ты, я считала тебя полной дурой. Я даже посмотрела несколько документальных фильмов по телеку о каких-то знаменитых ученых. Ты открыла мне кусочек своего мира. Мы жили бок о бок три года. Ты и тогда была готова поделиться им, только тогда мне он был не интересен. Сейчас он стал мне приятен, но я больше не нужна этой жизни. Да-а-а, бывают же несовпадения, черт побери! – Анна улыбнулась и замолчала. Она слишком много говорила.

– Тебе нужно беречь силы, моя дорогая! Пожалуйста, отдохни, – Ашната укрыла подругу пледом и, поцеловав её в мокрый лоб, прижала к груди ее ледяные руки.

Ей почему-то стало легче на душе. Она и сама не понимала, но какой-то магической силой обладали слова Анны: они были сказаны так искренне, так тепло и пронзительно, что у Ашнаты полились слёзы. Но это были не слёзы отчаяния и боли. Слезинки теплоты и кристальной чистоты скатывались по её щекам, гроздьями падая на холодный плед.

Вдыхая запах осени, она шла по улице, загребая листья ногами. Положив руки в карманы куртки, она шла не быстро. Мыслей в голове почти не было. Странное чувство было внутри, она не могла его распознать. Не сказать, что ей было не комфортно или наоборот хорошо. Скорее, это было моментом равнодушия, равносердия, равноумия.. Усталость, которая копилась полтора года отношений с мужчиной, который выворачивал её нутро наизнанку, выматывал и ничего не давал взамен. Единственное, что он оставил ей напоследок чувство опустошенности и недоверия к мужчинам. Она знала, чувствовала, что больше никому не сможет довериться. Сначала она считала, что он предал её. Нет, никто её не предавал. Случилось более жестокая штука: он всегда был таким, она просто не замечала, не хотела замечать этого. Ей нравилось цепляться за любовь, зная, что она горько обманывается. А он, взрослый мужчина, у которого жизнь состоялась и устоялась, пользовался её чистотой. Юное душой создание лицезрело, как её любимый мужчина напивался. Даже лёжа в постели с ней, он не забывал выпить несколько банок пива. Она все прощала, потому что любила. Любила первый раз. Доверяла ему все мысли, переживания, делилась радостью и счастьем. Она наполняла его жизнь смыслом, а он марал её жизнь грязными пятнами, которых по первой она просто не замечала. Потом, стала оправдывать его, и наконец, узнав о изменах, ушла. Отрывая его от себя с мясом, она все-таки смогла уйти. Навсегда. Но вместе с ним, она оставила всех будущих, всех, кто смог бы сделать её жизнь счастливее, мужчин. Она похоронила их, не дав родиться. Никому больше не было веры.