Лариса не могла выйти на улицу или сходить магазин, не нарвавшись на вездесущих папарацци, журналистов, многозначительные взгляды прохожих и детей, кричащих: «Смотрите, умная дура!»

Отдыхала она только в библиотеке, куда ее регулярно приводили для пополнения математических знаний. Лариса быстро проглатывала теории, чаще всего ее они были и не нужны, наиболее частый трюк, который от нее требовали – решить сложную задачу в уме и больше не знать ничего.

Однажды, после очередного ток-шоу, выходя из студии, почтенный ученый, доктор наук, наклонился к ней и шепнул коротко: «Беги». Седой ученый был добр к ней – он не смеялся.

Она не знала куда бежать, но эта короткая мысль навсегда запала в голову девушки.

Ее хвалили за ее провинциальный говор, за бессвязно выражаемые мысли, а все что не вызывало смех, называли скучным.

Постепенно Лариса стала увядать и впала в депрессию: она неохотно разговаривала с любыми собеседниками, и уже не улыбалась, когда над ней смеялись; это позволяло больше времени проводить в библиотеке в одиночестве. Девушка поняла, что молчащая «умная дура» не вызывает у людей повышенного интереса, и решила вести себя так и дальше.

Однажды за ней пришли. Это были люди в белых халатах, вежливые и настойчивые. Ее привезли в кабинет, где толстый, потный доктор задавал странные вопросы, но уже никто не смеялся. А потом ей давали таблетки, от которых путались мысли, тошнило и постоянно хотелось спать, но спать не давали. Потом были пытки электричеством.

Лариса уже с трудом понимала, что происходит, но она твердо решила: во всем виноваты эти проклятые теории и формулы. Девушка стала бояться даже про себя произносить цифры, которые неуловимыми потоками закручивались в ее сознании.

«Ваш год рождения?» – это последний вопрос с числами, на который, запинаясь, ответила Лариса.

Ее выписали.

После этого с ней неоднократно пытались связаться, поговорить, но Лариса не решила больше ни одной задачи, не доказала ни одного уравнения. Шумиха вокруг математического феномена поутихла.

Достигнув совершеннолетия, девушка воспользовалась советом профессора: она уехала так далеко, как только смогла, и зажила обыкновенной деревенской жизнью городской социопатки.

Рассказчик замолчал, глядя вдаль, как будто высматривая забытые воспоминания.

– История на грамм, – похвалил Стеклов то ли серьезно, то ли шутя.

– И на бутылку.

– И куда же уехала девочка?

– Сюда. Она никогда не покидала деревни и превратилась в Ларису Сергеевну.

– Вот как? А тебя как зовут?

– Павел Антоныч, – представился пьяница.

Джанки

Джанки стоял в вольере и спокойно смотрел на Василия Багратионовича Хрунова, который, похоже, чувствовал себя не очень хорошо. Хрунов сидел в плетеном кресле, рядом с ним стояла бутылка «Джек Дэниелс», в руке стакан, куда он плеснул на два пальца любимого напитка.

Джанки и Василий поглядывали друг на друга, и умный Джанки видел сострадание на морщинистом лице дрессировщика.

– Что, Джанки? Устал? – вслух размышлял Хрунов, прихлебывая виски. – Я-то не понимаю, какого черта мы приперлись в эту сраную Сибирь, а тебе и подавно все дико. Джанки – Джанки – Джанки. Все в этой жизни просто: кто-то не виноват, а кто-то хочет денег. Жадные сволочи, из-за которых я и ты, тигры и клоуны – все оказались здесь.

Василий Багратионович плеснул себе еще, встал и неровной походкой прошелся по помещению – все животные, кроме Джанки, спали, распространяя непривычные запахи и звуки в этом окруженном тайгой городе.

– Только мы, люди, живем в местах, где нам не положено, и ты Джанки… – Хрунов сделал театральную паузу, – ты наш заложник. – Василий Багратионович опустился на стул.

Джанки немного волновало поведение человека, от которого последние годы зависела его кормежка и жизнь, хотя выпивал Василий Багратионович и раньше.

Однако гораздо больше беспокоила быстрая, бесшумная тень, скользнувшая между вольер. Если бы Джанки был человеком, он мог бы подумать, что ему показалось, но природное чутье подсказывало – в его ареале обитания появился хищник. Джанки вытянул хобот и издал тревожный, трубный рев.

– Эй, ну перестань, все будет хорошо, – попытался успокоить животное Хрунов, – одно выступление для местных чиновников – и поедем домой. Это же надо додуматься!? Заказать на свадьбу слона! Нефтяные трубы. Мамонты сгнили и стали нефтью. Ты не знаешь про трубы, но именно они притянули нас сюда. Это как зов предков… – Василий Багратионович сбился с мысли и поежился.

За спиной дрессировщика снова возник человек, он быстро и бесшумно приблизился. Джанки не успел протрубить тревогу, как незнакомец коротким точным движением сделал так, что Хрунов начал оседать как тряпичная кукла, а злоумышленник тем временем подхватил его и бесшумно оттащил за ящики.

Джанки испытал то, что в нем подавляли годами. Животная злость. Незнакомый запах саванны и молодых самок. Тяжесть бивней. Множество могучих, серых тел, текущих по равнинам. Толстые, могучие ноги топчут клетки. Кровь, освежающая как северный ветер. Кровь, застилающая глаза, радостная, как и палящее солнце.

Незнакомец.

Он стоял и смотрел Джанки прямо в глаза; его осанка и взгляд отличались от дрессировщиков. Слону казалось, что он видит вызов и просьбу одновременно.

Человек подошел к вольеру, чем-то незаметным поскреб в замке, и, отодвинув дверцу, отошел, освобождая пространство.

«Внимательный, спокойный взгляд. Что хочет этот человек? Где его запах? Что с Василием Багратионовичем? Перемены»… Тревога и злость наполняют хобот опасной силой.

– Я Аарон Блаватский, и ты идешь со мной.

Ярость дошла до ног и вынесла могучее тело слона из клетки, но человек не сдвинулся с места и продолжать смотреть животному в глаза.

Джанки напал – первый раз в жизни. Тяжелый хобот с треском опустился на дощатый пол, подняв облако пыли, но плохого человека уже не было на месте удара – он стоял рядом, с выгнутой спиной, закинутой головой, и продолжал смотреть. Приподнявшись на задних ногах, слон в ярости опустился на противника всей тушей и попытался поддеть его бивнями, но человек как будто знал, куда ему переместиться и, казалось, совсем не боялся в несколько раз превосходящего размерами противника.

Джанки попробовал достать нахала горизонтальным ударом, но вдруг почувствовал дикую боль: злоумышленник, напавший на Хрунова, схватил слона за хобот и сжал его с ужасающей силой. Джанки попытался вырваться, смять осанистого врага, но боль стала невыносимой, слезы застлали глаза, а колени сами собой подкосились.

– Ты пойдешь со мной, – повторил человек.

Боль ослабла. Джанки еще раз взглянул на незнакомца: тот по-прежнему смотрел с вызовом, но без ненависти.

– Твой хозяин жив, но у него нет миссии, а у тебя она есть.

Аарон развернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу. Открыв ворота, он взглянул Джанки в глаза и сделал приглашающий жест. Слон встряхнул головой, убедившись, что все происходящее ему не показалось и хобот действительно побаливает, он двинулся вслед за новым хозяином. Фургон, в котором Джанки был привезен, был уже открыт и постелен помост.

Это было спокойное утро: не началась новая война, не падали самолеты, не тонули корабли, а террористы ничего не взрывали. Самая плохая новость была такой: в далеком сибирском городе N, известном своей нефтедобывающей промышленностью, предположительно группа неизвестных, украла дрессированного слона по прозвищу Джанки. Слон был увезен в специальном фургоне, который обнаружили в более чем в ста километрах севернее места происшествия. Местные следопыты не смогли обнаружить следов, предполагают, что слона похитили опытные преступники, умеющие с ними обращаться.

По версии следствия, единственным подозреваемым является Василий Багратионович Хрунов – дрессировщик, в течение последних трех лет работавший с животным. Подробности выясняются.