– В Маалюле жили апостолы, – продолжала Пелагея, начиная движение. Виктор со Светланой устремились за ней. – Именно поэтому Маалюлю не должны тронуть. То, что есть в Маалюле, свято. Все, кто приезжает по этой дороге, всегда видят Маалюлю. Если же едут по другой дороге, тоже видят Маалюлю…

– Матушка, вам плохо? – перебила настоятельницу Светлана, заметив, как та побледнела.

– Нет, дитя мое. Добрая молитва всегда во благо. – Пелагея опять вернулась к повествованию, чтобы завершить мысль. – Этот город – символ разных религий и разных конфессий. Здесь много мусульман. Нет никакой дискриминации. Мы никогда не делаем различий между мусульманами и христианами. Все здесь в добром здравии – все монахини, все, кто находится в нашем монастыре. Единственное, о чем мы мечтаем, чтобы прекратились взрывы за стенами нашего монастыря.

– Да, безусловно, так оно и будет, – поддержал настоятельницу Виктор.

– Вы знаете арамейский? – вдруг спросила украинца Пелагея.

– Нет, просто у меня хорошая память, – скромно ответил журналист.

– Зачем вы лукавите, инок Ермолай? – улыбнулась настоятельница. – Чтобы так читать молитву на арамейском, проживать каждое слово, пропускать через душу каждое ударение, его нужно знать. Не уметь изъясняться, а именно знать.

Виктор впервые не смог применить свое искусство прятать эмоции. Да, он выучил арамейский, чтобы общаться с древней реликвией, которую носил с собой, – с подголовным камнем Иешуа. Но в его планы не входило это раскрывать. И сейчас он был на грани провала…

– Я, наверное, просто хороший артист, – увильнул он.

– Ну что ж, как вам будет угодно, – ответила игуменья. – Благословляю вас на все ваши благие дела! Мне пора к детям.

Осенив Виктора и Светлану крестным знамением, настоятельница засеменила в свои апартаменты, давая понять, что разговор окончен.

«Непростая игуменья, – думал Виктор. – Почему она так допытывалась, зачем мы приехали? И сейчас… вцепилась в мой арамейский, как клещ. Она что-то знает. Она определенно что-то знает…»

– Зря обидел старушку, – с печалью сказала Виктору Светлана, глядя вслед уходящей Пелагее.

– Стару-у-ушку?.. Фигассе! Эта старушка еще нам с тобой сто очков в гору даст, – возмутился Виктор вполголоса.

Действительно, матушке Пелагее было не более шестидесяти, и на старушку она ну никак не тянула.

Да, на душе у Виктора скребли кошки. Расстались они как-то не очень… Лавров не мог подобрать слов, чтобы описать расставание с игуменьей, однако он приехал в Сирию с четко поставленной задачей – найти длань Иоанна Крестителя. Об этой миссии, как и о наличии у него другой реликвии – заветной плинфы, должно знать как можно меньше людей, и тут уже было не до пиетета.

Светлана словно читала его мысли. Подходя к священному источнику в глубине монастыря, девушка неожиданно спросила журналиста:

– А что это за черный камень, о котором ты рассказывал в легенде?

Да, надо сказать, Лавров дал маху. Излагая легенду о святой Фекле, он увлекся повествованием и проболтался.

«Черт дернул тебя о нем вспомнить, Витюша… Вот такой ты разведчик», – подумал он, а вслух сказал:

– Что?.. Какой камень?

– Ну, подголовный. Что это за камень?

– Да, – запнулся Лавров, – эту легенду я слышал от одного монаха. Он уже умер… Да и мало ли люди болтают. Смотри, смотри, источник!

Виктор оживился, переводя разговор на другую тему. Он ускорил шаг и подошел к небольшой арке у самой горы, откуда долгое время брали воду монахини и приходили испить и омыть ланиты гости.

– Ему две тысячи лет. Это тот самый родник, который разрушил гору и спас Феклу, – рассказывал Виктор, зачерпывая воду в большую латунную чашу на длинной цепочке и протягивая ее Соломиной. – Попробуй!

– Ты же не верил, что гора разошлась, – прищурив глаза, напомнила Светлана.

– Но вода-то действительно волшебная, – совершенно серьезно ответил журналист, глядя, как Светлана делает глоток из чаши.

Соломина непонимающе посмотрела на него.

– Вот видишь дерево? Это абрикос, который поливают этой водой. Ему восемьсот лет.

– Ско-о-о-лько?

Виктор не лгал. Абрикос действительно был старше многих дубов на нашей планете. Могучий ствол, весь в узлах, конечно, мешал расти кроне. Но дерево было отмечено в монастырских летописях еще до 1200 года.

На планете есть места, которые для современной цивилизации являются опорными точками, – мечеть Омейядов в Дамаске, где хранится голова Иоанна Предтечи, которого почитают и мусульмане, и христиане. Маалюля, где в женском монастыре хранятся мощи Святой Равноапостольной Феклы, и, конечно, монастырь в Цетине в Черногории, где до недавнего времени хранилась длань Иоанна Крестителя. Именно ее и предстояло вернуть христианской церкви. И Виктор ни на минуту не забывал об этом.

Маленький отель «Маалюля», в котором остановились Виктор и Светлана, особенно ничем не привлекал. Да и, честно говоря, было не до развлечений.

– Вы уж простите, но единственное развлечение на данный момент – моя негнущаяся нога! – весело констатировал хозяин гостиницы Аднан Насралла, смешно прыгая к клиентам по ступенькам со второго этажа.

С утра у стойки их семейного бизнеса дежурила его младшая сестра, поэтому Лавров и Соломина не успели познакомиться со столь колоритным местным жителем. Шестидесятилетний мужчина нисколько не унывал и размахивал негнущейся ногой очень смело.

Аднан был весьма приятным, позитивным человеком, поэтому его предложение отужинать на небольшой веранде путешественники, несмотря на усталость, встретили с энтузиазмом. Через какие-нибудь полчаса, освежившись и переодевшись, Лавров и Соломина вышли на веранду, где был накрыт стол.

Аднан бегло говорил по-английски. Это и неудивительно, ведь он прожил сорок два года в Вашингтоне, где владел рестораном «Маалюля». А в начале марта возвратился на родину, чтобы провести здесь остаток жизни.

– И вот, вернулся на свою голову! – заключил Аднан. – Была у меня мечта: заняться туристическим бизнесом в нашей Сирии. Я построил маленькую гостиницу и ветряную электростанцию для жителей Маалюли. И видите! Все пошло прахом… Электростанцию разнесли в клочья.

– А отель? – поинтересовался Виктор.

– А что отель? Вы – седьмые клиенты за два месяца. За это надо выпить! – показав белозубую улыбку, ответил Аднан и открыл бутылку джина.

На столе была отнюдь не арабская пища: паста, горячие свиные отбивные, салат с тунцом и еще, и еще… Глаза разбегались.

– До войны здесь было много и паломников, и туристов, – как бы объясняя совсем не мусульманское разнообразие на столе, сказал Насралла. – Это остатки моих запасов.

Специфический сорокаградусный «пожиратель бифштексов»[13] он разлил по фужерам, добавил дольки лайма…

– А как же Аллах? – провокационно спросил Виктор.

Аднан картинно посмотрел на небо, задумался и так же торжественно изрек:

– Сегодня пасмурно. Он не видит…

Мужчины выпили, а Светлана, посмотрев на это, поежилась.

– Пиво, вино? – вдруг опомнившись, спросил Аднан.

– Спасибо, мистер, – ответила девушка, – я лицо духовное. Не балуюсь…

…Шел третий час «небольшого» ужина. Аднан порядком захмелел и наконец излил душу:

– Тогда, два месяца назад, я услышал первый взрыв. Он снес арку на воротах города. А потом, спустя какое-то время, увидел людей в повязках, на которых было написано «Ан-Нусра». Они стреляли в возвышающиеся над храмами и монастырями кресты. Знаешь, Вик, я хоть и не сильно верую… Мой бог – деньги… Но все же уважаю людей любых религий. Все хотят жить.

– Это наша страна и наша земля! – вдруг вмешалась в разговор Антуанетта – младшая сестра Аднана, которая поднесла компании очередную порцию горячего.

Это была невысокая полная женщина, с виду ровесница Лаврова, в больших темных очках. Ее блестящие черные волосы были непокрыты и подстрижены по европейской моде.