– Значит, тебе врать про Феклу можно, а мне нельзя? – снова вспылила Светлана и обернулась к Виктору.

– Ч-ш-ш, – вдруг произнес Лавров и покраснел, глядя куда-то за спину Соломиной.

– Молодые люди! У нас здесь не шумят.

За Светой стояла пожилая женщина, вся в черном; ее голова была плотно обвязана таким же черным апостольником – платком с вырезом для лица, ниспадающим на плечи и покрывающим равномерно грудь и спину. Она грозно смотрела на шумную парочку. Лавров и Соломина не заметили, как в своих спорах подошли к самому монастырю Святой Равноапостольной Феклы.

– Простите нас, матушка Пелагея, – обратился к ней Лавров, – но мы по делу Божьему, и люди совсем не лишние, не праздные. Просто молодые.

Виктор смотрел то на игуменью, то на статую Божьей Матери, возвышающуюся над монастырем прямо на скале и прошитую автоматной очередью.

– Лишних людей не бывает. Бывают длинные языки, – проворчала настоятельница монастыря. – Пойдемте, раз у вас ко мне дело…

В светлице пахло елеем, было тепло. Виктор и Светлана расположились на деревянных стульях напротив Пелагеи.

– Итак, инок Ермолай, вы утверждаете, что прибыли из далекого монастыря на Украине?

– В Украине, – поправил настоятельницу Виктор-Ермолай.

– И вам нужен протоирей Иеремей?

– Именно так, – смиренно ответил Виктор, в его глазах можно было прочитать боль и раскаяние всех грешников с начала новой эры.

Просить надо так, чтобы человеку, которого просят, стало неудобно перед просящим.

Однако Пелагею не так просто было сбить с толку.

– Где-то я вас видела, – заметила она, пристально глядя на Лаврова.

– Ну, мало ли похожих людей?

– Да, похожих, – будто осенило игуменью. – Вы похожи на одного журналиста…

Пелагея не ошиблась. Она имела на диво хорошую память. Виктор был в монастыре в начале нулевых, писал «синхроны» для своего очередного документального фильма и задавал многим монахиням каверзные вопросы.

«Каверзные вопросы для монахинь – это все равно что непристойные предложения. Особенно для молодых. Они сразу пугаются и отказываются общаться, – думал Лавров. – А память у матушки действительно хорошая. За эти годы сколько здесь народу перебывало?»

– Вы журналист? – еще раз спросила Пелагея.

– Был когда-то, но… неисповедимы пути Господни, – смиренно ответил Виктор-Ермолай.

– А какое у вас дело к настоятелю Иеремею?

Матушка Пелагея смотрела Виктору прямо в глаза. Ему впервые в жизни казалось, что он еще не успел подумать, как не проговориться, а она заранее знала его ответ и просто развлекалась с ним.

«Терпеть, инок! Чего расползся, как квашня? – сам на себя злился Виктор. – Чего дрожишь, как салабон, бача?» Казалось, нервы Виктора настолько обнажились, что с него слетела вся шелуха жизненного опыта. Он словно пришел на первое занятие в школу разведки – маленький, смешной, но с зашкаливающими амбициями. Ох и глаза были у этой настоятельницы!

– У нас к нему письмо от настоятеля Емельяна, – наконец нарушил молчание Виктор.

И это было чистой правдой. Емельян не мог отправить инока Ермолая к своему брату во Христе без послания.

«Ну давай же, раздупляйся, тетушка! – говорил внутри инока Ермолая Виктор Лавров. – Я тебя прошу, не прогони беса».

В тяжелые минуты психологической борьбы Виктор, по обыкновению, успокаивал себя ироничными, не всегда приятными для обывательского уха словами. А сейчас, когда в нем самом боролись двое – инок Ермолай и мирянин Виктор Лавров, – постоянно выигрывал то один, то другой.

«Накажет тебя Господь, грешник. Ох, накажет за мысли твои окаянные», – вздыхал инок Ермолай.

«Да отвали, дедушка. Сам же не рад будешь, если спалят…» – отвечал самому себе бывший афганец Виктор Лавров.

– Ну что ж, думаю, вам можно верить! – торжественно объявила Пелагея, хорошенько поразмыслив.

Светлана и Виктор облегченно вздохнули.

– Но где находится протоирей Иеремей сейчас, я не знаю, – добавила Пелагея.

«Ну вот, приплыли! – подумал Виктор. – Что ж ты мне мозги тут пудришь, матушка, мать твою так!»

И тут же прикусил язык, наказывая себя за такое кощунство. Все-таки время, проведенное в мужском монастыре, не прошло для него даром.

– Сейчас нам принесут трапезу, а затем я проведу вас по территории нашего монастыря, – тоном, не терпящим возражений, объявила матушка.

В Маалюле остались лишь мусульмане и сорок монахинь, присматривавших за воспитанницами своего приюта.

Девочки-сироты учились в монастыре Святой Феклы грамоте, осваивали в местной мастерской искусство церковной вышивки, бисероплетения. Во время нападения боевиков «Аль-Каиды» маленькие дети так же, как две тысячи лет назад, прятались в пещере, где молилась и укрывалась, прося избавления от напасти, святая Фекла.

Лавров шел вслед за Пелагеей, одновременно слушая ее и размышляя.

«Что это – профессия или призвание? Нет! Это состояние души! Высшая степень человеколюбия: рискуя выгореть, теряя душевные силы, изо дня в день нести свой тяжкий крест до глубокой старости. Сколько еще таких людей? И не обязательно в храме. Они живут, умудряясь не приносить с работы чужую боль, и при этом остаются людьми. Учителя в школах для детей с ограниченными возможностями, врачи психиатрических клиник, медсестры хосписов, христианские монахини в мусульманских странах…»

Миссионерский подвиг настоятельницы был отмечен золотым наперсным крестом от патриарха. Но она не возгордилась, а продолжила свое честное служение Богу и людям.

– Вот, что и требовалось доказать! – прервала размышления Лаврова Светлана, которая все это время была рядом.

– Что? – переспросил Виктор, отвлекаясь от мыслей о вечном.

Соломина и Лавров уже поняли, что матушка Пелагея на русском не знает ни слова, поэтому девушка говорила, ничего не опасаясь.

– Мужской монастырь опустел, а женский – нет. Мужики в кусты, а бабы остались! И так всегда! Вам бы только под юбку и в кусты…

– Сестра-а-а, – с укором перебил ее Виктор, изображая святошу, – ты же в Божьем храме. Как можно о постыдном-то?

Но поймав на себе острый взгляд настоятельницы, спутники утихомирились.

Вскоре удивительная чарующая энергетика древнего монастыря наполнила душу такими благостными ощущениями, что не думалось уже ни об иронии, ни о войне, ни о следах автоматной очереди на статуе Божьей Матери.

– Великое место! Намоленное веками место, – восторгалась Светлана.

– Да, – задумчиво подтвердил Виктор, – здесь я впервые услышал, как звучала молитва «Отче наш» из уст Иисуса.

– То есть как?

– Ну, в смысле не самого Иисуса, а на арамейском языке, – поправился Лавров. И тут же начал цитировать:

Слушала Светлана, может быть, не менее строптивая, чем сама святая Фекла. Внимательно слушала и Пелагея, полностью растворившись в древней магической формуле этих слов. Слушали монахини, спешившие по своим делам и невольно остановившиеся, увлеченные ораторским искусством украинского инока. Минута восторга, который ничем не скроешь, минута единения всех верующих, просящих Всевышнего и обращающих взоры к небесам.

– Амин! – не сговариваясь, хором повторили за Лавровым все, кто был рядом.

– Я думаю, что Господь не оставит нас, нашу Сирию, – после паузы произнесла игуменья.

В ее голосе было столько скорби, столько волнения за будущее родного города, что Светлана едва не расплакалась.