Возможно, это займет много времени, но я расскажу вам все, я расскажу вам правду. Насколько смогу. Я лгала и раньше, но после этого признания вы поймете, почему мне пришлось соврать. Вы увидите, что у меня не было выбора.

Я всего-навсего делала свою работу.

Нет, постойте, я ведь обещала вам правду. Разумеется, у меня был выбор. Он есть у всех нас, разве не так? И если я говорю себе, что у меня нет выбора, то становлюсь не лучше того неверного супруга, который пропускает танцевальное выступление своей дочери, потому что в каком-то дрянном отеле кувыркается c сестрой своей жены. Он тоже говорит себе, что у него нет выбора. Но мы-то знаем. У него он есть. Он осознанно врет в первый раз, а после врет во второй. Он покупает одноразовый телефон, чтобы отправить любовнице фотку своего члена, говорит жене, что уезжает в командировку, и снимает деньги в банкомате для оплаты гостиничного номера. Он убеждает себя, что его выбор неизбежен и что он не лжет.

Но когда я протягиваю его жене конверт с фотографиями и счетом за оказанные услуги, из-за его выбора весь ее мир переворачивается с ног на голову. Если я делаю вид, будто у меня нет выбора, то ничем не отличаюсь от тех лжецов, чьи судьбы разрушаю, а я не такая. Я совершенно не похожа на них. Моя работа – поиск правды.

Поэтому правда такова: у меня действительно был выбор. Была тысяча вариантов.

И я едва не выбрала верный из них.

Дорогу в мой офис мне преграждал тощий мужчина: в руке он словно подношение держал нож, в его беспокойном взгляде плескалось отчаяние. Для января на улице стояла довольно теплая погода, но он трясся всем телом от утренней прохлады. Вряд ли станет заходить слишком далеко, подумала я. Чересчур напуган. Но, когда мужчина провел сухим языком по пересохшим губам, я поняла: наши с ним страхи совершенно не похожи. Он делал то, что считал нужным.

Ни один человек не решает добровольно стать тем, кто готов заколоть незнакомца ради содержимого его карманов. Этот выбор за него делает жизнь.

– Хорошо, – сказала я, потянувшись к своей сумке. Моя рука предательски дрожала. – Хорошо, я отдам вам все, что у меня есть. – Минуя кошелек, фотоаппарат и телеобъектив в мягком чехле, я извлекла из сумки тонкий зажим для банкнот, вытащила из него деньги и протянула мужчине.

Он мог бы попросить больше. Мог бы забрать целую сумку. Но вместо этого просто взял деньги, наконец-то посмотрев мне в глаза.

– Простите, – произнес он и, протиснувшись мимо меня, побежал вверх по лестнице, ведущей из подвального офиса на тротуар. Он был настолько близко, что я уловила запах его дыхания. Тот странным образом оказался фруктово-сладким. Напоминал жвачку, которую мы в детстве с моей сестрой Табитой таскали в аптеке – из тех, что теряли вкус уже через десять секунд. Теперь, спустя столько лет, я никак не могла понять, для чего мы вообще их крали.

Мужчина уже взбегал по ступеням, когда одна его нога соскользнула – он начал падать.

– Черт, черт, черт, – пробормотала я, пятясь, чтобы тот не упал на меня. Он замахал руками и задел кулаком мое плечо, чуть не выбив из меня весь дух.

– Господи боже, да вали уже, – выкрикнула я скорее от испуга, чем от злости, и это сработало.

Мужчина отшвырнул нож – тот с лязгом ударился о землю – и рванул вперед; я слышала, как он убегает, сбивчивый топот его ног эхом разносился по тротуару среди складов. Я прислушивалась до тех пор, пока не убедилась, что он далеко.

Иногда просто не везет. Так я твердила себе всегда и то же самое говорила в тот раз: я могла бы истечь кровью прямо на лестнице, возле своего офиса, и ни одна живая душа не узнала бы, почему это произошло – логического объяснения этому не было. Поэтому не стоит зацикливаться на том, что здесь я могла отдать концы, внезапно и бессмысленно. Стиснув зубы, я выкинула из головы мысль о том, как скоро бы меня нашли – как скоро бы кто-то поинтересовался, а не случилось ли со мной чего. Заметил бы кто-нибудь мое отсутствие?

На душевные муки у меня не было времени. Ведь ничего серьезного не произошло. Людей грабили во все времена. И я не была особенной только потому, что этим утром лишилась нескольких купюр. Мне некогда волноваться по этому поводу. И без того дерьма хватает.

Я просто хотела попасть на работу.

Я прошла оставшиеся ступени до двери, которая скрывалась в тенистом алькове у подножия лестницы. Мыском ботинка отпихнула бутылку «Гаторейда». Похоже, этот мужик ночевал прямо у моего порога. Видимо, ночью в тусклом свете уличных фонарей он не заметил на двери металлической таблички с черными облупившимися буквами моего имени:

Я не пыталась подправить вывеску с тех пор, как начала арендовать здесь помещение. Поскольку всегда думала: пусть отвалятся все буквы, пока от них не останутся лишь силуэты. Неважно, легко ли меня найти: если кто-то и не знал, где располагается мой офис, значит, он просто еще не был моим клиентом. К тому же, прохожие не были моим основным источником дохода. Как только мощная стальная дверь захлопывалась, засов запирался автоматически. Она была сконструирована так, чтобы сдержать даже самых решительных посетителей.

На входе я не провела пальцами по буквам вывески. Даже знай я заранее о предстоящих изменениях, не стала бы дотрагиваться до них, прежде чем в следующий раз спуститься по этим ступеням. Я бы не обратила на них внимания. Поскольку никогда не умела замечать важные детали. Ценить то, что у меня есть.

Приподнявшись на цыпочках, я дрожащей рукой постучала по лампочке, висевшей над дверью. В ответ звякнули нити накаливания. Перегорела. По ночам, когда лампочка работала, никто не осмеливался ночевать возле двери, а значит, утром сюрпризов на лестнице не будет.

Закусив губу, я снова постучала по лампочке. Глубоко вздохнула и попыталась отыскать внутри себя то, на чем можно было сосредоточиться. «Представь, что ты свеча, а твой фитиль сделан из стекла». Затем пристально уставилась на лампочку. Еще раз стукнула по ней.

Вспыхнула. Мое сердце на миг замерло в груди – а потом лампочка снова погасла с таким звуком, будто муха шмякнулась о жалюзи; внутри стекла клубился серый дымок.

Я покачала головой, злясь на себя за напрасную надежду. Не стоило и пытаться. Мне казалось, я уже переросла подобные детские выходки. Тупица. Наклонилась, чтобы подобрать валяющийся у двери маленький ножик, и, прищурившись, разглядела на лезвии нечто, похожее на кровь.

– Черт, – уже в четвертый раз за последние несколько минут выругалась я.

Как только я распахнула тяжелую стальную дверь, мое плечо пронзила острая боль. Отпустив дверь и позволив ей захлопнуться за мной, я опустила глаза. На моем рукаве виднелась свежая дыра. А под ней быстро растекалась кровь – должно быть, когда он уцепился за меня, в его руке был нож. Я сняла с себя порванный пиджак и бросила его – а за ним окровавленный нож – на пустой стол в приемной. Нож приземлился с тяжелым стуком, отчего я сразу вспомнила об оставленном в кармане телефоне и вовремя не отвеченном звонке. Наверняка меня уже ждут два разъяренных сообщения от клиента. Я набрала одной рукой его номер, оставив на экране грязные следы, прижала к уху трубку здоровым плечом и направилась в туалет.

Пока на другом конце провода звучали гудки, я включила, насколько это было возможно, горячую воду и попыталась оттереть с ладоней что-то непонятное, стараясь не думать о счете за воду. И о других счетах. Дешевое жидкое мыло розового цвета, которым я пользовалась в офисе, никак не смывало с рук эту мерзость – скользкую и липкую одновременно. Плечо обильно кровоточило, пока я снова и снова намыливала кожу.