Вася спал крепким сном. Рядом, прижавшись к ней, сопел Егор. Серёжа лежал так тихо, будто в палатке его и не было. Он не спал. Ия вытащила у себя из-под спины камешек:
– Спи, Серёжа, – как бы выводя его из тайника на свет. Так она говорила Егору, наблюдавшему за ней, когда ей приходилось работать при свете настольной лампы.
– Ия, – тихо окликнул её Сергей, не добавив отчества, – расскажите о себе… – Она вдруг улыбнулась в потёмках на это «Ия» с таким спокойным светом на душе. И Серёжа неожиданно уснул. Дышал ровно почти неслышно, будто продолжал прислушиваться.
Ночь кончилась быстро. Над головой было светло, как днём. Вдруг Ия услышала странные звуки:
– Та-та, тара, ни-ра-а-а…
– Ты, брат, никак рехнулся, – просыпаясь, молвил Вася.
– Эх, братцы, мне снилась музыка, совсем не твоя, другая, странная. Слушай, брат, – Серёжа пел взахлёб севшим со сна голосом, будто продирался сквозь джунгли, узнавал провисшие над ним лианы и дирижировал размашисто рукой. – Знал бы я нотную грамоту, мог записать её со всеми каденциями и переходами. Кстати, шо це за слово? Оно мне тоже приснилось, – и продолжил петь.
– Действительно диковина, – признался Вася. – Что-то вроде органной сюиты.
Сергей пел обессиленный видением, будто от него ускользал клад, в котором узрел все драгоценности. Догоняя памятью внезапный дар, пел по наитию, …и не мог удержать красоту мелодии, «одиноко парившей над пропастью, момент такой возвышенности, что кровь отлила от лица». Утратив голос на тихой ноте, умолк. От безмолвного исчезновения нераскрытой тайны, от потери звука хотелось плакать.
На горе под оранжевой крышей смеялись с таким чистосердечием, что закачалась их палатка.
– Я не знаю, как пишутся стихи, картины – грустно молвил Серёжа – но мне открылся потрясающий секрет «Доктора Фауста», которого читал зимой.
Позавтракали молоком, булочками и отправились на пляж.
Поздно вечером, когда возвращались с моря, произошло непредвиденное обстоятельство: почти рядом с ними за бугром проступила в сумерках другая палатка. Егор обнаружил под кустом два мотоцикла. Серёжа дал знак молчать. Добрались до своего места. В темноте все вещи в палатке вроде были целы… И тут увидели, как на фоне ночного неба к ним приближались две крупных мужских фигуры. Ия нырнула в палатку за гребешком.
– Добрый вечер. Кто там у вас ещё?! – грубовато спросил один из них и решительно отдёрнул полог.
Безмятежная Никольская явилась перед ними.
– Женщина! – обрадовались оба. Но Серёжа мгновенно загородил Никольскую.
– Здрасьте! – вынырнул Егор.
Вася задвинул его в темноту.
– Добрый вечер! – сразу откликнулись два незнакомых мужчины. Серёжа мигнул щупленькому Васе, чтобы тот стал к нему поближе.
Мотоциклисты, не обращая внимания на парней, обратились к женщине:
– Мы от Керчи с рыбалки ехали, разбили палатку, а вашей фазенды за горой и не заметили. Вы уж извините, помешали отдыхать. Но когда рядом слабый пол, это надёжней… Женщина с ребёнком – порядок обеспечен! Спокойной ночи, пацаны. – Оба громилы нежно осклабились, пожали Серёже, Васе руки. – Приходите за рыбкой, – и ушли за бугор, облегчённо смеясь в темноте.
Ночью Никольской приснилось, что она бежит впереди двух рослых мужчин, боясь не успеть, где ходит над живыми людьми земля. Схватила лопату, принялась отчаянно рыть… И увидела возле себя множество народу. Тех, кто копал рядом, стали расстреливать… Проснулась в холодном поту и услышала треск мотоциклов, – рыбаки уехали.
Поход подходил к концу. Егор с Ией уезжали раньше братьев. Ждали катера. Серёжа стоял за билетами для Ии. Первый раз он встал в очередь, когда надо было спешить. «Да возьми же, наконец, без очереди!» – взмолились её глаза – могли пропасть билеты на поезд. Серёжа принёс талончики, когда катер отошёл! Оказалось, это был не тот катер.
Подошёл другой катер. Сергей неожиданно притянул к себе Никольскую за локоть и поцеловал у самых губ. Не успела Ия опомниться, Вася повторил Серёжину дерзость.
Люди двинулись по трапу. Вещи Никольской стали теперь вдвое тяжелей – обрели нормальный земной вес. Ия и Егор сели на лавку. …Ия задремала: собирала во сне пинцетом обледенелые цветы с куста, сорвала куст и как платок накинула себе на обожжённые плечи…
11.
Антонина на работе уставала от жары, от бестолкового перемещения по разным концам города, а то и просто от обилия ненужных бумаг. Когда шла ночами по постам, охранники будили друг друга телефонными звонками: «Никаноровна идёт!» Но старая вахтёр бабуня, иначе Буня, утверждала, что без работы жить не может, успевала засыпать до прихода Антонины. «Ну что тебе дома не спится?» – уговаривали бабуню бросить работу. «Разве дома дадут поспать?»
Со своим шофером Антонина рассорилась окоечательно. Приходила домой, включала телевизор и всё плотнее вжималась в мягкую спинку дивана. Любила смотреть Чехова, Островского, что-либо героическое. Два чёрных глаза отражают свет …всё слабее. …Убавить громкость, изменить тембр, переключить программу… Свои холмы, долины, реки стынут, всё порастает лесом и травою, снося течением… Господи, да где же мои мальчики? – всплывает от дрёмы её сознание.
Опять снилась война, которой не видела – погони, расстрелы. Антонина открыла глаза. Мелькали голубые волны пустого телевизора. В темноте летал комар. Вынула штепсель из розетки и встала.
Зрение остановилось на пакете с документами. Вечером у отца опять был сердечный приступ. Антонина искала рецепт в его письменном столе и натолкнулась на несколько пожелтелых листков, заколотых скрепкой: «Убит я шальною пулей…» – почерк отца с черновыми вариантами стихотворных мук.
В пакете лежали бумаги отца с тяжбами сорокалетней давности: «Двое солдат, охраняя склады, самовольно ушли с поста. Учитывая молодость солдат, посоветовавшись с замполитом, решили их под суд не отдавать. Перед строем солдат и сержантов они раскаялись в проступке, обещали службой доказать, что они не пропащие люди».
Вчитываясь в документы, Антонине становилось ясным, что от родственников солдата Распопов получил взятку, поэтому следствие
не имело дальнейшего хода! Гуманность отца получалась тут не причём. Во взятке был замешан ещё один офицер. Но Распопов ему пригрозил: «Будешь поднимать шум – мы тебя, губошлёпа, отдадим под суд военного трибунала». И последнюю бумагу дочитала Антонина: «Должность, дела и всё хозяйство сдал по акту новому начальнику». В этот год они перебрались в Крым.
Антонина надела халат, вошла в комнату, – отец дышал слегка похрапывая. «Галюся, ты?» – окликнул её спросонок. Положила пакет в стол, пошла на кухню. Чайник был горячий, – мать легла недавно. «Где же мои мальчики?» На работу отправилась с головной болью.
…Егор взбежал на четвёртый этаж. Радостно залаял Жулька.
– Галя, кто пришёл? …Попроси, чтобы Егор сходил вниз за газетами, там, наверное, много скопилось.
– Третий день не вынимаем – …а, нам всё некогда. Опять к Нике скорая приезжала. …Ия, идите пить чай и кормите сына. – Ушла в уголок за шкафом и закурила. Ия к ней пришла:
– Гвоздики… это вам с плантации – поставила цветы на стол.
…Как там, как тот мир? – вопрошали ожившие глаза.
Тем временем Никанор Карпович читал письмо, которое принёс Егор. Писал старый сослуживец: «Второй месяц лежу в госпитале – барахлит мотор, запичкали таблетками… А у тебя какой анализ… последних событий на Востоке? Да, знаешь, кого я здесь встретил? Распопова. В чине генерал-майора в отставке. Лежит в отдельной палате. Всех ласкает на «ты». Меня узнал сразу. Я руки не подал».
– Посмотрите, мы его не ловили, – приставал к деду Егор. – Он сам к нам пришёл.
– Деточка, разве я увижу твою букашку? – Взял его ладонь, стараясь завладеть и второй рукой мальчика. – Хочешь, Егорушка, расскажу, как получил первый в своей жизни орден Красного Знамени? Был я такой же, как теперь наш Серёжа. Видел бронепоезда? Так вот, поезд шёл на передовую. Вдруг взрывом снаряда был разбит путь. Все выскочили из вагонов. Кое-кто из командиров струсил и убежал в лес. Я скомандовал: «Стро-ойсь, всем слушать меня!» А был я тогда никто, и никаких полномочий. Не растерялся. Так я стал командиром.
