– Пошли, Тоня, к морю. – Ия неожиданно сглотнула, будто у разболелось горло.

– Мне солнца в горах хватает, – без особой радости Антонина вспоминала свои тайные поездки на машине в горы. Помолчав, добавила некстати:

– Жаль мальчиков! – ревниво изучая Ию. – Они уже взрослые, но всё равно дети. – Между глазами двух женщин повис некий предмет, когда не можешь проморгаться, чтобы изъять соринку:

– У меня была возможность получить путёвку в Крым. Здесь наш пансионат…

– Так в чём же дело? – Антонина пытала Никольскую темнотой глаз.

– Так получилось, что Гагина…

– У меня в юности была подруга Наташа Гагина. На биофак тогда поступила.

– Наталья Юрьевна?

– Пожалуй, она самая. Вы тоже её знаете?!

– Гагина наш доцент.

– Ну, и как она вам?! – Антонина проявила живой интерес. – Когда-то Наташка повлияла на выбор моей судьбы.

4.

Юность Антонины Скибиной прошла с родителями в красивом двухэтажном доме недалеко от моря. Семья из трёх человек поселилась в двух небольших комнатах в общей квартире. Высокие мавританские окна, потолок с лепниной, балкон в стиле модерн.

Дом, однако, требовал капитального ремонта. Через арку почти всегда запертых ворот кружевного литья был вид на прелестный внутренний дворик, залитый солнцем. Дворик выложен крупным камнем, посреди небольшой бассейн с остатками изразцов и фонтанчиком, который не работал, возможно, полстолетия. В конце двора хозяйственные постройки, беседка, убранная живым виноградом.

После войны Никанора Карповича Скибина перевели из Прибалтики в Крым. Такому переводу он не радовался, климат юга переносил плохо. Ранило и то, что Скибину, когда-то бравому офицеру, казалось, что он сполна рассчитался со злом в двух мировых войнах. Но враг оказался рядом, за рабочим столом: «Посмотри, Скибин, кто вышел в большие начальники, до которых нам рукой не достать, – дудари и горлопаны! Естественный отбор бракует тех, кто боится лишний раз не туда плюнуть. Или ты начинал свою карьеру не так?!» – «Я не карьерист! И не мы! Не с тобой! Субординация, гвардии полковник! Прошу оставить мой кабинет!»

После бурных служебных объяснений Распопов искал любой повод опорочить своего начальника. И добился!

Прошло много лет, обида продолжала лежать на душе у Скибина затонувшим грузом. К южному климату так и не привык. Дочь и жена Крым полюбили.

Когда вечерняя влага единила предметы – всё вокруг начинало дышать заодно: раскрытые окна, деревья, цветы, купающиеся допоздна люди, Антонина любила ходить с матерью к морю. На далёком небе юркнула звезда, прочертив яркий след, и упала в рыхлую ночь, как созревшее зерно: «Эта звезда моя!» – внезапно воскликнула Антонина.

Но одной темы мать и дочь не касались, – о соседке, что жила в их доме, в комнате напротив.

Когда-то дом был частным. В двух других комнатах, обставленных изящной ампирной мебелью, доживала свой век урождённая аристократка Анна Александровна Гагина, внучка крупного табачного фабриканта. После революции фабрикант бежал за границу. Отец и мать остались в России. Дом отобрали. Вскоре и эти две просторные комнаты опустели – муж дамы умер, родственники съехали. Хозяйкой осталась Анна Александровна, педагог французского языка. К ней из Москвы стала приезжать летом дочь Софья со своей маленькой дочкой Наташей.

Девочка с лицом ангела хорошела год от года. Мать и бабушка разговаривали в основном на французском языке, стараясь обучить языку и Наташу. Девочка увлекалась поэзией, живописью, читала наизусть стихи, сочиняла сама. Было много поклонников. Могла, распростившись на улице с одним, встречаться на углу с другим обожателем. Заводила знакомства на рынке, на море, долгое время любила проводить с малышами. Легко общалась и со взрослыми людьми.

В Наташе не было той сословной чопорности, которая еще не до конца выветрилась в бабушке. Антонину к ней потянуло. Наташа переехала в Крым заканчивать десятый класс и стала для Антонины загадкой. Вдруг раскроется перед ней, а потом за свою же откровенность её унизит. «Почему ты уехала из Москвы, не доучившись в школе последний год?» – спросила однажды Антонина. «Я не в милиции, чтобы отвечать на праздные вопросы».

Осенью, в начале учебного года, когда в квартире никого не было, Наташа забралась на антресоли к бабушке и закричала в восторге: «Тонька, пойди скорее сюда!» – вытаскивая из круглой берестяной коробки с остатками старинных шляп бронзовые подсвечники, серебряную посуду, кулоны, брошки из дорогих камней.

Наташа разглядела с Антониной сокровища, пощекотала страусовыми перьями, завитыми на концах, ей и себе ноздри. В карман спрятала два браслета и диадему, разумея вещами, принадлежащими ей по праву. Остальное вернула в короб.

«Тонька, когда все лягут спать, приходи в двенадцать часов в беседку, покажу фокус!» – дерзкий вызов оставил у Антонины в душе неприятный осадок. Так смотрит на тебя шевелящаяся темнота придорожных кустов и оврагов, населённая твоим воображением. Так почти сообщнически посмотрели друг на друга два юных существа, – худенькая изящная Наташа, чуть старше Антонины – пытливый взгляд, колечки светлых завитков вокруг головы, и Антонина, в свои неполные шестнадцать лет, мягкая и застенчивая. Глаза её, как виноград с голубым отливом, были влюблены в Наташу.

В двенадцать часов, когда окна во дворе потухли, стены, плиты мостовых, отдавали городу излишки тепла, а струйки дневной духоты прошивали тело ознобом, Наташа в ночной рубашке явилась в беседку: «Видела картину Семирадского «Танец среди мечей»?» «Конечно», – сфальшивила Антонина. «Помнишь взгляд того патриция?» – Наташа скинула рубашку и осталась при лунном свете в позе танцовщицы, убранной браслетами и колье. В худых ещё детских руках была диадема. Примерила её к животу и небрежно бросила на садовый стол. «Хочешь, пробегу обнажённой по улице и прыгну с пирса в море?!»

Тоня смутилась. Наташа что-то резко потребовала от Антонины на французском языке. «У нас в школе английский». – «Дуня, это итальянский жаргон. Иди домой баиньки, ко мне сейчас придут» – накинула на плечи рубаху и, задев гроздь винограда, достала под листьями сигарету.

Тоня пошла к подъезду. Озноб пробрал её уже на кухне; вглядываясь в темноту двора, пыталась понять, действительно ли к Наташке кто пришёл?

Фокус, который показала Наташа, был с непонятным для Антонины секретом, как небо, наполненное звёздами. – «Поведу рукой, и звёзды потухнут. Утро будет раньше! Так я хочу!» – как бы отвергая с этого момента отца и мать. Готовый ответ был противен, как засохшая булка.

5.

Мать Наташи, Софья, тоже была загадкой для Антонины. В Крым Софья приезжала редко. Красивая остроумная женщина, окончила ГИТИС – актриса, режиссёр. Но Москва была слишком тесна для творческих профессий.

Как получить роль, сделать постановку, если чувствуешь свои силы? Режиссёр средних способностей, сын известного актёра, ставил Софью в неблаговидные обстоятельства выбора творческой судьбы. Софья терпела достаточно долго. Ролей для неё не находилось.

И Софья свернула с дороги искусства не так, как утихает прибой. Разучив желанную роль, ушла после первой удачной пробы, сорвав на репетиции аплодисменты. Софья ещё надеялась не на покровительство, а на свои силы. Через две недели, после активного домогательства, не добившись от режиссёра достойной роли, ушла из театра.

Занялась художественными переводами. Случайно познакомилась в библиотеке с Юрием Прониным, инвалидом войны, обладавшим несомненной выдержкой и обаянием. У него вместо ног были протезы, и решила выйти за него замуж.

рей Васильевич понял, что Софья бросила сцену сгоряча, в слезах отчаяния, похожего на повинность, уткнулась лбом в его шею. Сдержанно гладил её по спине, по рукам. Оставить ради него поприще актрисы и стать обычной домохозяйкой – забыть эту жертву обоим будет трудно.

Вскоре Софья родила ему дочь Наташу.

Художественные переводы, а также запасной путь – режиссура в клубе от завода Лихачёва, надежд не оправдали. Переучилась на испытателя машин, продолжая носить кожаную куртку, как комиссар двадцатых годов.