А дальше судьба, выстроенная упорной волей, дала откатную волну. Звёзды невысказанных ролей, судеб, что жгли грудь, потухали одна за другой. Глаза, которые загорались блеском остроумия, могли напоить жизнь волнением и смыслом, становились глазами каменеющей рептилии с тяжёлыми отёчными веками. Пропали отзывчивость, доброта к людям. Выдержки, силы характера хватило прожить лишь первую половину жизни.

Постепенно твёрдость обернулась камнем, живой и гибкий ум – мучительной обузой, любовь к дочери – тщеславными надеждами. Кожаная куртка с бесконечными вариантами платков и косынок потеряла элегантность и стала походить на спецодежду. В муже своём Юрии Пронине, некогда поднятым ею на щит героя и спасителя, которого с опозданием наградили ещё одним орденом «За боевые заслуги», виделся теперь инвалид.

Софья полюбила надолго уезжать в командировки, сидеть за рулём и накручивать километры, полосы мёртвого времени. Оцепенение в пути переносить не так тягостно. Глухая закрытость внешнему миру постепенно отторгли от неё дочь и часто болеющего мужа.

Соседи старались задеть Софью недобрым любопытством и дикими предположениями. Говорили, что мужа она выгнала на раскладушку, допускала к себе всего лишь раз в месяц. Возможно, такая суровость зависела не только от Софьи. В их супружеской жизни было много негласных правил, от которых оба не хотели отступать. Но то, что при переходе Метростроевской улицы у Юрия отстегнулся протез, он упал и не мог встать, а мать и дочь не поспешили помочь, – было правдой. Помогли два крепких парня, подняв за плечи, вызвали скорую помощь.

После этого случая Наташа начала стесняться отца. С тех пор, как отец перестал читать Наташе детские книжки, дочь особым вниманием отца не баловала. Но без стеснения пользовалась его хозяйственными услугами, когда мать была в командировках. «Я благодарна тебе за то, что готовишь мне манные кашки, – наблюдая, как инвалид ловко управляется по хозяйству. И с досадой выпалила: Но почему ты всё-таки мой отец?»

Наташа перешла в восьмой класс. Юрий вновь тяжело заболел, лежал под капельницей и попросил, чтобы дочь пришла проститься. Софья и на этот раз решила избавить Наташу от тягостной сцены. Болезни мужа – её собственный крест.

После смерти Юрия равнодушие к реальной жизни окончательно сковало Софью. Стала мечтать об Италии, при одной мысли о которой начинала хорошеть. Этой тревожной мысли не возникало бы, если бы все фамильные драгоценности вовремя были сданы властям. Теперь Софья лелеяла свою мечту о шелках и бархате, в которых не успела походить по сцене: «Сегодня я испанская королева… Завтра еду в Париж». Сочиняла стихи о лимузинах, чайках, скалах. Комната и всё хозяйство, которое раньше поддерживалось неизвестно кем в порядке, – иногда Юрий вызывал службу быта, чтобы помыть окна – все было теперь запущено.

Холод и равнодушие к матери, которую Наташа не могла понять, стали привычны. Не совсем выбившись из детского возраста, она вспомнила вдруг об отце. Кто же был её предок? «Где могила отца?» – спросила однажды Наташа.

Софья подняла тяжёлые веки, не проникая взглядом в дочь, созерцала пустоту близ собственного лица: «…Я не брала урну. У нашей семьи нет фамильного склепа. И, пытаясь что-то вспомнить, ответила: «Ты ему не родная дочь». – Софья знала, что когда-нибудь ей придётся это сказать. – «Нет, родная, родная!» – вскричала Наташа. – «Мне не хватало тогда денег захоронить Юру, – продолжала мать. – Надо было купить тебе шубу, …хотя бы искусственную».

«Какую шубу?!» – Наташа в исступлении стучала кулаками по стене, желая вернуть отца и убить мать. Но Софья, случайно зачав дочь от настойчивого режиссёра, в супружестве никогда не изменяла мужу.

Наташа по-прежнему не хотела учиться. Иногда носила пятёрки по химии, по французскому языку. Однако в школе назревал серьёзный конфликт с учителями других предметов. Софья запирала Наташу на ключ, чтобы та учила уроки. Наташа выбиралась через форточку на улицу и прыгала с полуторного этажа во двор.

Затем дочь принесла такой подарок, что Софья не могла понять, кто с ней живёт. На заводе, где Софья работала испытателем машин, автогеном взломали сейф. Все инструменты были оттуда изъяты и …оказались под кроватью Наташи. Мать остолбенела от находки: «Что ты с этим будешь делать?! Откуда у тебя автоген?» – Наташа пожала плечами: «Инструменты дали мне на хранение».

Софья решительно собрала это хозяйство в сумку, вызвала такси в сторону завода. На полпути передумала, изменив маршрут. Недалеко от Москвы-реки таксист высадил её из машины. Софья с тяжёлыми сумками долго шла по набережной, пока не стемнело. Оглянулась и выбросила инструменты в воду. Повернула к метро.

Летом Софья увезла дочь к бабушке в Крым, чтобы прервать её жутковатые знакомства. Осенью проявила настойчивость, перевела Наташу в школу, где Антонина заканчивала девятый класс.

6.

После окончания школы Наташа заявила: «Мои предки ездили в Париж и Ниццу купаться в роскоши, я хочу на Сахалин – искупаться в Тихом океане жизни".

«Наташка, – боевая подруга, – сокрушалась бабушка, – непременно там кого-нибудь да подцепит, профессора или уголовника, – это с её-то способностями к языкам, к литературе, с такой прекрасной головкой!»

Около трёх лет проработала Наташа на Сахалине посудомойкой, разносчицей на судах, разделывала на заводе рыбу, – ни дочь, ни мать самоочевидных истин не любили: мать – шофер, дочь – разнорабочая, чуждая социальная среда. Случай занёс Наташу Гагину к учёным на биостанцию в Охотское море. Весь выходной провела там Наташа, наблюдая за жизнью учёных. Вечером вернулась на рыбозавод, не предполагая, что знакомство с биостанцией приведёт её потом к неожиданному решению.

Вскоре на Сахалине Наташа вышла замуж. Рыбозавод сыграл комсомольскую свадьбу. Вернулась с мужем в Крым, чтобы не потерять квартиру одряхлевшей бабушки. «Тонька, – рассказывала ей о свадьбе Наташа, – шампанского было море. Три дня не просыхали, одну бутылку закончим, другую начинаем, пока на четвёртый день во сне не уплыли. Вот он, сын, полюбуйся, – богатырь. В память об отце назвали Юркой. Сейчас дочку ждём».

События, главной действующей пружиной которых была Наташа Гагина, развернулись у них в доме, когда Антонина перешла на третий курс пединститута.

Муж Натальи Гагиной, грузчик сахалинского порта «серый булыжник», как прозвала его Наташина бабушка, не прожив у них и года, стал закатывать жене сцены ревности, с каждым разом всё более грозные: «У-убью! Кислотой оболью!»

Вызывали участкового один, другой раз. Потом Игорь Бик стал заходить без вызова. Антонина узнавала его по звонку. Игорь был человек молодой, неженатый. Когда Тоня открывала ему дверь, каждый раз у неё ёкало сердце.

Игорь после смены сдавал оружие. Но перед тем как идти домой, решил ещё раз накануне праздника зайти в неблагополучный дом и провести предупредительную беседу. Он готовился на юридический факультет, надеялся проникнуть в тайну психологии людей и сообща выяснить их взаимные ошибки. Муж и жена оказались крайне разные, но что-то общее проглядывало в них: как обломанные ветки, они дерзко пытались прижиться на чужой незнакомой почве.

Наташа была в японском халате. Повинуясь остаткам хорошего тона, переодела платье. Оценив, что Игорь искренне желает их супружеству добра, Наташа предложила чаю. «Сядь! – потребовал муж, когда она стала собирать на стол. – Никакого чая не будет!» – и в упор посмотрел на участкового. Игорь машинально взял за кисть руки перепуганную хозяйку. «А ну, отпусти! – взревел Наташин муж. – Нашёлся лекарь». Наташа, почувствовав себя уверенней под защитой закона, произнесла на французском языке, желая повернуть грубую сцену на светский лад, и перевела: «От того, что он держал за руку, дети не заводятся».

Но её муж, серый булыжник, стиснул до хруста в пальцах перочинный нож, неизвестно откуда взявшийся, и нанёс беременной жене в бок два ножевых ранения. Игорь, не имея при себе оружия, лихорадочно строил планы задержания преступника. Наташа добежала до комнаты Антонины и рухнула без памяти на пол. Антонина вместе с матерью положила Наташу на кровать, пытаясь вызвать милицию и скорую.