Ия слушала в пол-уха. Время двигалось к двенадцати. Галина Владимировна с Ией, раздевшись ко сну, вышли подышать в лоджию. Ночи стояли такие тёплые и тихие, что по всему Крыму, как по квартире, можно было пройти в одних ночных рубахах.
– …Когда-то мы с твоей мамой увлекались стихами Полонского, член Петербургской Академии наук, художник. «Я внимал, и сердце грелось с юга веющим теплом».
Два счастливых привидения, – подумала Антонина, прошла к себе в комнату и спокойно уснула.
8.
Дни Никольской с сыном текли тихо в необязательных хлопотах по хозяйству, прогулках вдоль моря. Однажды утром Ия спросила братьев: «А не могли бы вы… – и замялась, – взять с собой Егора?» – «Конечно, что за вопрос?!» Она сходит за молоком, а потом займётся своей темой в лоджии.
– Ма-ма, – раздавался на кухне громкий голос Антонины, – ты должна понять, не могу я гулять с Жульеном. – Этот появившийся новый голос и вся стать производили впечатление женщины властной и суровой. – Я принесла его тебе и папе.
У крохотного красавчика пинчера ножки походили на куриные, розовые уши напоминали крылья. Он стоял перед Антониной и смотрел на неё чёрными глазами – ему необходимо было прогуляться. Чурка обрезанного вертящегося хвоста натягивала на боках кожу, от гладких боков веяло собачьим теплом.
Антонина опаздывала. На ней было новое кобальтовое платье, собранное сборкой у ворота, руки в маникюре, перстни. Позвонила кому-то по телефону и исчезла. Пинчера это опять смутило и озадачило. Дед Ника всё ещё не мог оправиться от инфаркта, а бабушка Галя не выходила уже второй год, с тех пор, как они переехали в новый дом на четвёртый этаж.
Мальчики приходили с танцплощадки поздно – поесть колбасы, молока с хлебом и спать! Спать до двенадцати дня в лоджиях с одной и с другой стороны квартиры. «Что с нами разговаривать, Жулька, – сокрушалась бабушка, – мы теперь «стародёжь» и ничего с тобой не понимаем в жизни».
Вечером Серёжа, собираясь уходить с Васей, предложил Ие:
– Хотите послушать брата?
– Не будьте цирлих-манирлих – посоветовала Галина Владимировна – если мальчики зовут, идите. Егор останется со мной, а вы потанцуете.
– Нет, я с мамой!
– А что, за шестнадцатилетнего вполне сойдёшь.
Одевшись, все четверо вышли на набережную. Схлынула жара, от моря пахло йодом, влажной тиной. Походка у Васи была, как у воздушного змея. Он мог сорваться и улететь вверх, а потом тихо планировать в сторонке.
Старший брат любовался младшим: «Ты, брат, не суетись!» – слегка натягивая ниточку, спускал его на землю. Ноги Вася послушно ставил в ногу с братом. Но пальцы ног, как пружинки, едва удерживали Васин порыв, чтобы вновь не улететь.
– Брат, бабушка мне Чайковского всё предлагает, пластинок понакупала разных. А мне Чайковский по темпераменту не подходит. У меня с ним несовместимость.
– Гоголь тоже меланхолик, а юморист, – возразил Сергей. – …Вы что, хотите покупать билет?
– Давай через забор, – предложил Василий.
– Я скажу, что вы со мной, – здесь брата моего все знают.
Вася вспрыгнул на шумную, как движущийся локомотив, эстраду: «Хелло!», – взял электрогитару, что-то там распутал, присоединил к другим «вагончикам» и уехал в диковинные страны.
Все трое помахали вслед и сели на лавочку. Серёжа решил посвятить Ию в таинства джаза, классического рока, в иные премудрости стилей и течений, вплоть до игры на металлических кастрюлях.
– Учёные считают, что у животного эмоциональная сфера богаче и непосредственней, чем у закомплексованного человека. И вам надо раскрепоститься. Пойду брата слушать.
Сергей возник перед эстрадой, слегка раскачиваясь, как пингвин, сделал брату в воздухе пальцами знак восторга. И началось у Васи реактивно-двигательное полуобморочное завывание с запрокинутым затылком. Рука усердно и молитвенно билась о гитару, закрывал глаза и в самозабвенном упоении клонил своё чуткое ухо к гитаре. Девочки в ковбойках разметали волосы, раскрыли ладошки, начали подпрыгивать, пристукивать босоножками, дразнить друг друга жестами, как обезьянки.
Серёжа, рослый и красивый, мялся подле них, располагая смущённых школьниц к дружеской симпатии.
Никольская подумала, если в этой среде встряхнуть, как в колбе, два элемента, – подумала Никольская, – то Серёжа со временем выплывет. А Вася весь диффузный.
Толпа людей закипала как в котле. Мужчина делал выпад, замахивался и рубил, вертелся чёртом, будто в стоптанные каблуки было вбито по пружине, рубил с плеча.
Серёжа вернулся, сел рядом с Ией.
– Хорошо танцуют те две школьницы.
Егор под бесчинство джаза разлегся на коленях у Серёжи.
– Ия, пойдёмте, потанцуем. – Оставил Егора, взял её за талию, вовлекая в круг, лишил возможности уклоняться от него. Щекам Никольской становилось жарко…
– У меня здесь девочка! – и неожиданно Сергей её оставил.
Ию тут же подхватил Вася, водил прекрасно до самого конца танца.
– Я брата сам учил водить! – заметил Серёжа, оказавшись рядом с Егором.
– Мама, ты опоздаешь утром на пляж!
Ия и Егор попрощались и ушли. Немного заблудились в переулках. Но характер Крыма с таким доверчивым постоянством убеждал в доброте к людям, что даже в мрачных закоулках, пропахших корками от дынь, можно чувствовать себя уверенно.
–…Хорошая ли на улице погода? – только и спросила Галина Владимировна, когда Ия с Егором явились в дом.
– Роскошная! Такая же …как и в лоджии.
– Ну, не скажите. – И опять о Васе. – …Если он в этом году поступать никуда не будет, прошу судьбу только об одном, чтобы ему попался на производстве хороший мастер, который сделал бы из него человека.
Утром Серёжа встал пораньше, прогулял собаку, принялся трясти половики, мыть полы, разбирать свои и Васины «лежалки».
– После завтрака пойдём нырять с пирса! – Серёжа положил на колени веник: – Идём туда, «где шумит взлохмаченный простор, /плечом взрезая синь,/ безумствуя на воле, /…качаться на спине медузой голубой»… – Максимилиан Волошин. Вы с нами? – Посмотрел на Ию.
– Я немного поработаю. А… не могли бы взять с собой Егора? Только не потеряйте его там …в воде.
Егор подскочил к Серёже.
– Ты, брат, не суетись, – раздул его макушку проверить царапину.
Вернулись поздно:
– Мам, Серёжа с Васей могут взять нас завтра в поход! Мы уже договорились о палатках.
– Я никогда не ночевала в палатках…
– Мы возьмём спальники!
– Ия, если хотите как следует отдохнуть, поезжайте – но голова стареющей женщины закачалась из стороны в сторону, как лодка на привязи от прошедшей близко моторки…
9.
Четверо туристов бежали утренними улочками всё вниз и вниз, чтоб не опоздать на катер. У билетной кассы Никольская услышала меж братьями: «Давай на шару». Едва успели вскочить на трап, катер сразу отошёл. Плыл теперь не спеша, любовно залитый бирюзовыми водами, набирая скорость. Братья, сидя на палубе, тут же и уснули в лёгкой качке, едва соприкасаясь плечами.
…В дальнейшем Никольская не знала никаких забот – ни добычи билетов, ни стояния в очередях, никаких планов и маршрутов. Всё как старший взял на себя Сергей. В заботе его не было угодничества, ничего рассчитанного, кроме самочувствия, которое спокойной волной перекатывалось от одного к другому и ко всем вместе.
Ия в лёгком платье и босоножках качалась на палубе, как в невесомости, где-то они выходили, садились. Плыла по морю, испытывая давно забытое чувство надёжности, как в детстве. Серёжа выбирал пляж, ставили палатку, планировали вечер. Ия отдала свой кошелёк Серёже – остальное её не касалось. Кто-то купил в ботаническом саду приглянувшиеся ей ракушечные бусы. Пили у киоска сухое вино. «Шаровой» виноград избавил от забот о пропитании. Сергей, парализуя очередь, покупал сразу десять пакетов молока:
– У меня каникулы кончаются! Мне некогда.
Люди не спешили предавать красоту утра и восстанавливать мелкую земную справедливость.
