– Он хотел тебя побить?! – догнала её Фаина. – …Пойдём на горку.

– Я гулять не выйду, – у меня ботинки промокли, – краснея за своё упорство, направилась домой.

Утром пошла в школу. На уроке по русскому языку Вале Шибаевой поставили двойку.

– У них квартиру вчера затопило! – выкрикнула из-за парты Ветлова.

Дома пыталась маме втолковать:

– Грубый человек оказался Валиным отцом, – ему стыдно было, как он плохо живёт! – И поскорей открыла альбом с рисунком богатейшей герани на его окне. – Вот, посмотри!

–…Что у тебя с руками?!

Ладони Веры были изрезаны консервной банкой – черпала ей весеннюю грязь. Зимой Ветлова отморозила пальцы тоже «по заданию» – принуждая себя нести портфель без варежек.

– Верусик-русик, дикая ты девочка, кто просил тебя вычерпывать грязь? …Ведь это неисчерпаемо.

– Если бы мужик так скоро не пришёл, я бы вычерпала…

Утром под протекающий потолок мама поставила таз.

Девятого мая в день Победы Веру и Фаину приняли в пионеры. На торжественной линейке провозгласили: «Ваш отряд поименован в честь героя Отечественной войны – отрядом имени Александра Матросова. Вера и Фаина были счастливы.

Со временем Ветловым дали квартиру в доме высшей категории.

Трёхэтажный дом красного кирпича с луковичным куполом наверху разобрали как аварийный. В куполе обнаружен был клад.

5. Повесть о зелёной гранёной рюмочке.

Первый натюрморт, с которого началась творческая жизнь Ветловой, был поставлен платным репетитором Рафаилом Матвеевичем Закиным. Жил в одном из переулков в районе площади Ногина.

Вера открывала с улицы дверь и сразу утыкалась в его комнатушку. Мечта её стать художницей походила на стремление иных юниц быть актрисам. И понесла учителю рисунки, сделанные у тёти Ани.

Принял Рафаил Матвеевич ученицу с её благополучной мамашей, одетой в затейливую шляпку от известной в Москве шляпницы, поначалу снисходительно:

– Я не ставлю под сомнение живописные возможности вашей дочери, – я их пока не видел. Но у женщины есть долг перед семьёй.

Рафаил Матвеевич, красивый пожилой еврей, писал маслом фрукты и зелёного стекла гранёную рюмочку на тёмном бархате. Вере казалось, что она это уже где-то видела. Мама с дочерью полагали, что художник стремится стать большим и значительным. А на самом деле зарабатывает себе на хлеб, собираясь взять ученицу. чтобы дать ей приёмы и навыки, необходимые для поступления в художественное училище.

Вокруг художника всё было скромно, скупо, не было жены. Оставаться с ним два часа в закрытой комнате, слышать под окном первого этажа нецензурную перебранку грузчиков и заниматься по воскресеньям изящными художествами, – всё это Веру и маму немного беспокоило.

Вера никогда не заставала в его комнате грязи, остатков пищи. Он часто листал одни и те же две-три монографии. Любопытство девочки к бытовой стороне картинок, заключённых в дорогие издания, насытить не спешил.

Когда Вера готовила себе рабочее место, Рафаил Матвеевич терпеливо разглядывал свой неоконченный холст, прикрыв ладонью левый глаз.

Продолжал созерцательный труд, заслонив рукой правое око.

Далее, через дырочку указательного и большого пальцев, сомкнув их вместе, смаковал изображение по частям… Всё это казалось Вере смешным спектаклем.

На короткий миг Рафаил Матвеевич закрыл оба глаза концами тонких пальцев. Затем отвёл руки, Вера увидела измученное лицо художника и синяки под глазами.

Рафаил Матвеевич приступил к работе с ней.

Скудную плату за частные уроки принимать не спешил, – в Москве при Домах культуры было полно бесплатных изостудий. И Вера каждый раз напоминала ему, чтобы художник-неудачник не затерял конверт с деньгами среди книг.

Занятия кончались. Рафаил Матвеевич поворачивал тот же холст, брал мастихин и творил ужасное, счищая с уже написанной картины свежую краску.

Однажды Вера увидела несколько холстов с тем же натюрмортом: менялось направление складок, драпировка, но гранёная рюмочка оставалась та же. Она догадалась, что художнику недостаёт предметов, из которых можно было поставить ещё один натюрморт, – роскошный.

– Из женщин всё равно ничего серьёзного не получается? – спросила его однажды Вера.

– Почему? …Когда наполняют рюмочку, говорят, чтоб жизнь была полной, как эта рюмочка. Век художника стороной обойдёт, а рюмочка останется пустой. Живопись, как алкоголь, она засасывает.

…Значит Вера, как в полусне, впадает в пожизненное рабство сначала от одной рюмочки, наполненной вином творчества. Затянет её в болото творить чепуху. А там поминай, как звали – выскочит к свету и станет художницей. Пусть средненькой, как Рафаил Матвеевич, но будет, будет! Блаженный путь этот обложен, как подушками, книгами по искусству, пропитан праздником музеев, выставок.

Да ведь он меня пока не испытал! Я себя ещё не знаю. Не показывать же свою чепухенцию в тетрадках? Он и спрашивать не стал – уже заранее готов к тому, что данные надо обнаружить. Он ведь деньги за это получает.

– Для начала поставьте дома натюрморт. Попробуйте изобразить то, что нравится. Принесёте в наш выходной.

Положила дома на стол зелёное яблоко, рядом чашка, сквозь белизну тонкого стекла просвечивал янтарный чай. Пыталась передать даже плёнку на застывшем чае.

Когда оказалась в комнате Рафаила Матвеевича перед холстом, где румяные персики нежились в складках бархата, зелёная рюмочка вновь была наполнена вином, – паралич робости вдруг овладел ей. Схватила ластик и постаралась кусочек сахара на белой салфетке поскорей затереть.

– Что вы делаете?! Белый цвет написать сложнее всего. – Взял мягкую кисть, двумя мазками обобщил фон и приколол на стену её домашнюю работу, чтобы полюбоваться.

Вера и сама начала таять, как кусочек сахара.

Художник вынул из маминого конверта денежку, сходил в переулок, купил черешен, угостил Веру. Поставил с остальными натюрморт: из прозрачного пакета рассыпались ягоды, осветив мерцающими жёлтыми рефлексами складки белой парчи. …Как же захотелось Вере передать нежный восторг цвета!

А монументальный натюрморт Рафаила Матвеевича – раз в пять больше её листа – делался с каждым разом лучше. Возможно, учитель подтолкнул её своими уроками к пониманию настоящей живописи.

Серия холстов Рафаила Закина была продолжительной повестью о зелёной гранёной рюмочке. Она была то пустая, опрокинута набок, то наполнена до краёв. Свет в свете мерцающий, воздух в сумерках и складках, валёр, как тёплое дыхание, – присутствии незримого кого-то…

Ветлова увидела это через много лет на выставке в музее тогда ещё не действующего храма в Донском монастыре.

Живопись Рафаила Матвеевича Закина была представлена также в Доме художника на Кузнецком мосту, где все его малочисленные холсты были собраны друзьями вместе.

Скромный, почти скупой отбор предметов в натюрмортах и одновременно внушительность старых мастеров сочетались в его работах. Чувство меры, вкус, суровая строгость к своим небольшим возможностям и напряжение творческой воли, – всё прозвучало на его холстах. Но художник недавно умер.

6. Душа, как шайба.

Анны Николаевны Рапп и Василия Степановича Меньшикова тоже давно не было в живых. Детство и юность Ветловой закончились. После защиты станковой картины «Гроза и ветер» подала заявление в высшее художественно-промышленное училище имени Строганова и стала студенткой.

Юра Жилкин без проблем поступил в Суриковский институт. Он частенько делал Ветловой подрамники, натягивал холсты, своим усердием растопил её сердце.

Свадьба была скромная без чопорных излишеств и пошлостей застолья. Родителей своих Юра не пригласил, несмотря на протест его будущей тёщи.

Начинали жизнь в небольшой комнате, наращивали письменный стол чертежной доской. На стенах эскизы проектов, на подоконнике в бумажных коробочках колера. Постепенно комната пропиталась терпким запахом краски.