– Слушай, спасибо, что спас мне жизнь, – выпалила девочка, – и что потом не убил меня, – добавила она. Джонс улыбнулся и стал ждать продолжения. Но она, кажется, с трудом подбирала слова, то открывала рот, то закрывала, то снова открывала.

Пока они пристально смотрели друг на друга, револьвер на дороге неодобрительно цокнул и пробормотал:

– Джонс, ты не сделал никакого мирканга.

– Я не буду заморачиваться с отметками огров, которых я убил.

– Почему? Это твои первые убийства! Они важны.

Прежде чем Джонс успел ответить, шар света над ними погас и исчез с громким хлопком. Джонс собрался с духом. Оказалось, что в темноте легче сказать девочке то, что он хотел.

– Можешь пойти ко мне домой, если хочешь, – сказал он. – Хотя бы до того времени, пока не придумаешь, что делать дальше.

– Я была бы рада, – быстро ответила девочка. – Правда. Если ты уверен, конечно.

– Да. Я уверен.

Как только их глаза привыкли к лунному свету, оба обнаружили, что улыбались друг другу.

– Кстати, я Руби.

Джонс улыбнулся, лопнув масляный пузырь ботинком. Мэйтланд ушёл навсегда.

– Нечего тут оставаться, – сказал он, показав связку ключей. – Я поведу машину.

Фургон марки «Фольксваген» цвета зелёный электрик представлял собой модель Т 2 производства 1979 года. Мэйтланд со всей возможной тщательностью отремонтировал машину, купленную у старого Опустошителя, который много лет ею не пользовался. Джонс помогал мастеру изо всех сил, смазывая и соединяя внутренности, заставлявшие транспортное средство работать. Мальчик знал о двигателях куда больше своих ровесников. Он мог вытащить и прочистить свечи зажигания, приладить патрубки и проверить их давление. Мэйтланд даже научил его чистить цилиндрические детали: сначала вытащить их, а потом соскрести нагар с головок.

Салон фургона был переделан специально под их потребности. Тут была газовая плита с четырьмя конфорками и духовкой, белый складной стол и множество шкафчиков для хранения. Были даже раковина и металлическая сушилка. Когда стол складывали, двойные сиденья с обеих сторон выдвигались, образуя постель для Мэйтланда. Джонс спал на тонком матрасе, уложенном поперёк передних сидений, обычно свернувшись в клубок, словно кот, после долгого дня. В случае назначения на определённый участок или длительной охоты этот фургон становился для них домом.

Джонсу нравились такие ситуации, потому что тогда ему разрешалось водить. Мэйтланд заколдовал окна и лобовое стекло таким образом, что казалось, будто это он ведёт машину, когда за рулём был Джонс. Сиденье достаточно меняло уровень, чтобы мальчик видел дорогу, педали тоже поднимались. Когда Джонс вёл машину, Мэйтланд мог отдохнуть, поработать над изобретением зелий и заклинаний и поразмышлять, какие случаи могли им ещё подвернуться, пока они были за работой. Умение Джонса водить машину означало ещё и то, что он был полезен в случае возникновения чрезвычайных ситуаций.

Теперь это было бесценно.

Руби вцепилась в краешек своего сиденья и нервно сглотнула, когда Джонс повернул ключ и двигатель с шумом ожил. Мальчик отпустил рычаг ручного тормоза, без колебаний выбрал первую скорость на коробке передач и затем выехал с поля, где и был спрятан фургон, на дорогу.

Фары сверлили темноту развернувшегося перед ними туннеля, образованного живой изгородью с обеих сторон. Изредка луна неожиданно выскакивала на небо и снова исчезала. Велосипед Руби время от времени дребезжал, опёршись о стол рядом с её рюкзаком в салоне фургона.

Мальчик, кажется, точно знал, что делать: он аккуратно обращался с рулём, следуя за поворотами и изгибами дороги.

Чтобы проверить степень его концентрации и немного отвлечься самой, Руби достала пластинку жвачки из кармана. Но Джонс не сводил глаз с дороги, даже когда она сняла обёртку со жвачки, свернула её буквой М, прежде чем отправить в рот, и начала громко жевать. Убедившись, что он был всецело сконцентрирован на работе, она откинулась на кожаном сиденье. Так вышло, что глухой ночью она оказалась в фургоне, который вёл мальчик, причём не просто её ровесник, а ещё и спасший её от огра. Как выяснилось, вдобавок ко всему опасного. По пути к фургону Джонс сообщил ей, что тот оборотень не только был неравнодушен к лунному свету, но ещё и относился к классу Неустрашимых. Если бы ей кто-то сказал подобное до того, как она улизнула из дома своих опекунов, она рассмеялась бы этому человеку в лицо.

К чему всё это могло привести, она и сама не была уверена. Но она могла представить, какую суматоху устроит утром её приёмная мать, обнаружив пустую постель. Руби знала, что её неизбежно начнут винить за доставленные неудобства, потому что с ней такое случалось всегда.

Она закрыла глаза и зажала ладонями уши. Она словно находилась под водой и представляла, что плавает в тёплом море рядом с собственным тропическим островом. Она разучила такой трюк для ситуаций, когда реальность было трудно принять, она использовала его в случаях, когда ничего не могла контролировать.

Руби почувствовала, как её дёрнули за руку. Она убрала ладони от ушей, впустив обратно грохот двигателя фургона. Джонс бросал взгляд то на дорогу, то на неё, то опять на дорогу.

– Ты в порядке? – спросил он с искренней заботой.

– Всё нормально. Я просто так делаю, чтобы отгородиться от мира. – Она жевала жвачку и улыбалась. Но вопрос словно рикошетом вернулся к ней. – Когда мне нужен тайм-аут.

Джонс на мгновение задумался и кивнул. Он никогда не слышал про тайм-аут, но точно понимал, что она имела в виду. Он снова на неё взглянул:

– Как ты можешь есть и не глотать?

– Только не говори, что ты никогда не пробовал жвачку!

Когда Джонс покачал головой, Руби порылась в кармане и распаковала ещё одну пластинку. Удерживая руль обеими руками, Джонс раскрыл рот, словно птенец, и Руби сунула туда жвачку.

– Жуй, – посоветовала Руби, – и не глотай.

Они сидели в тишине, жуя, словно коровы, пока тишину не нарушил приглушённый голос:

– Вытащи меня осюда.

Руби изогнулась на сиденье и извлекла револьвер из кармана пальто Джонса, которое всё ещё было на ней.

– Джонс! – прошипел он. – Нам надо поговорить.

– О чём? – спросил мальчик, не переставая жевать.

– О том, что будет дальше, само собой.

– Не сейчас. Время неподходящее, – ответил Джонс, и револьвер проворчал что-то себе под нос.

Руби никогда раньше не держала в руках оружие и сейчас не была уверена, что ей нравилось это ощущение. Его ворчание тоже особо к себе не располагало. Так что она осторожно поместила его на приборную панель дулом от себя.

– Почему ты не мог его взять? – спросила она, взглянув на Джонса.

Револьвер рассмеялся и ответил за мальчика:

– Мэйтланд наложил на меня заклинание. Если Джонс хоть пальцем меня тронет, я выстрелю в него перцовым спреем. Конечно, Мэйтланд никогда ему об этом и не рассказывал, так что глупый мальчишка получил своё, как только любопытство одержало верх.

– Я был маленький, – пояснил Джонс для Руби. – Просто хотел почувствовать, каково это – держать револьвер.

– Чему тебя всегда учил Мэйтланд, мальчик мой? – усмехнулся револьвер.

– Что доверие – фундамент истинной дружбы, – ответил Джонс, словно читая вслух на уроке. – Особенно для мастера и его ученика, ведь они должны полагаться друг на друга в Пустынных землях.

– И из-за этого заклинания ты можешь говорить? – спросила Руби револьвер.

– Из-за этого заклинания он много чего может, – ответил Джонс. – Например, стрелять любыми пулями в любое необходимое время.

– И как накладывают заклинания?

– С помощью магии, разумеется, – отрезал револьвер. – Как ещё, по-твоему, Опустошители выживают, когда охотятся за существами? Они умеют пользоваться магией. Это их величайшая тайна. Как только ученик проходит инициацию, ему передают магический дар, и он может учиться его использовать – заклинания, чары… всё, что нужно. Так ведь, Джонс?