Он сделал глубокий вдох, прежде чем рассказать девочке то, что она хотела узнать:
– Опустошители охотятся на чудовищ, в существование которых обычные люди не верят. Про которых они думают, что те живут только в воображении или на страницах книг. В общем, всё не так. У них есть плоть, кровь и кости ещё. А Пустынные земли – это места, где мы на них охотимся.
– И где именно это находится?
– Большую часть времени – на границе жизни обычных людей. Вот как сейчас, ночью, когда они крепко спят. Или, может, в чаще большого леса, или в глубокой долине, куда люди никогда не заходят. Но иногда Пустынные земли могут быть прямо у людей под носом, а они и не подозревают ни о чём. Там живут самые разные существа, – пояснил Джонс, подумав про Аркелла, с которым он говорил в его магазинчике, а покупатели сновали туда-сюда. Он ткнул пальцем в мёртвого огра, лежавшего рядом с Мэйтландом. – Такие чудовища существуют столько же, сколько и мы, и всегда были люди, которые их истребляли. Некоторые из них стали первыми Опустошителями после того, как сюда из Европы пришли англосаксы с их знаниями об охоте. Первые монахи тоже их многому научили, когда они прибыли. Опустошители тренировались в монастырях, пока не организовали свой собственный тайный орден.
– Сколько тебе лет?
Джонс моргнул.
– Где-то в районе двенадцати. Я точно не знаю, но я не такой, как обычные мальчишки. Я не похож на них, – вздохнул он, нащупав в кармане пластиковую баночку, затем достал её и откинул крышку. Взяв щепотку блестящей коричневой пыли, он посыпал ей тело Огра, убившего Мэйтланда. Белый пар с шипением закружился в воздухе по спирали, а тело существа начало постепенно исчезать. Через несколько секунд от него ничего не осталось, кроме белой пены, как от волны на пляже. Джонс пнул её ногой, и в воздух взлетели масляные пузырьки, лопаясь в полёте.
Серебряный ключик тяжёлым грузом лежал в кармане Джонса, когда он занялся избавлением от тела другого огра.
В первые минуты после смерти Мэйтланда ему казалось, что не было иного выбора, кроме как почтить память своего мастера и пройти инициацию. Сколько он себя помнил, именно к этому всегда готовил его Мэйтланд. И по этой причине Мэйтланд так отчаянно хотел отдать ему ключ, когда увидел, как Джонс наконец-то совершил своё первое убийство. Это был способ открыть необходимое мальчику, чтобы продолжить обучение в качестве Опустошителя и перенять знания своего мастера.
Но после, когда Джонс смотрел сверху вниз на молившую о пощаде девочку, в голове возникла другая версия будущего, похожая на сон. Теперь, когда не стало Мэйтланда, он получил возможность стать тем, кем так отчаянно хотел быть – обычным мальчиком. И он знал, что лежавшая у его ног девочка могла ему в этом помочь. Решение подождать и проверить, превратится ли она в огра, уже себя оправдало. Раньше он и не знал об опекунах. И он уже думал, что смог бы их найти с помощью девочки. «Разумеется, – подумал он, – я был бы первым в очереди, раз уж у меня не осталось никого после смерти Мэйтланда».
Нечто тёмное на цыпочках прокралось вниз по рёбрам Джонса, заставив его содрогнуться: тяжело было принять, что его мастер умер. Но было и что-то другое, изводившее его. Даже теперь не подчиниться Мэйтланду и не пройти инициацию казалось неправильным. Он пнул белые пенные останки того, что когда-то было Аркеллом, и подошёл к Мэйтланду.
Мальчик ткнул тело носком ботинка.
«Мэйтланда уже не вернуть, – подумал Джонс. – Никак. Даже с помощью всех его познаний в магии».
– Он был твоим отцом? – деликатно спросила девочка.
Джонс покачал головой:
– Он был моим всем. Нашёл меня ещё малышом в картонной коробке на ступеньках церкви однажды ночью и решил вырастить. – Джонс прикусил губу. – Я не был рождён Опустошителем. Никто им не рождается. Этому можно только научиться. Опустошители ищут себе учеников, как могут.
– Как тебя зовут?
– Джонс.
– В смысле, какая фамилия?
– Мэйтланд дал мне только имя, чтобы я осознал своё отличие от нормальных людей ещё в детстве. Взял его с первой попавшейся витрины. Ну хотя бы меня не зовут Джонс Зеленщик. – Он использовал одну из шуток Мэйтланда, вызвав вдобавок свою лучшую кривую улыбку. Но девочка не улыбнулась в ответ. Её лицо казалось бледным и маленьким в лунном свете. Джонс решил, что она ещё не отошла от шока. Или от испуга. Или от того и другого. Он решил как следует потрудиться, чтобы стать её другом, раз уж он решил учиться быть обычным мальчиком.
– Тебе, наверное, холодно, – сказал он, снял своё пальто и накинул его на плечи девочки, приподняв воротник, чтобы её шея была в тепле.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Джонс смотрел, как она побрела в сторону своего велосипеда, прикидывая, как бы удачнее позвать её с собой. Он открыл рот и сразу закрыл. Сначала надо было сделать кое-что другое. Присев на колени, он порылся в карманах брюк Мэйтланда, пока не нашёл связку ключей, и встал. Когда он держал пластиковую баночку над телом Мэйтланда, его руки дрожали. Но это было одним из правил, по которым они жили, Орднунг, которым они были связаны, и Джонс знал, что Мэйтланд сделал бы с ним ровно то же самое.
Наклонив баночку с коричневым порошком, Джонс начал бормотать небольшой стишок:
«Страшиться не надо,
То лишь вирд – наш порядок.
Он гласит: что мертво —
Прочь из мира сего.
Страшиться не надо,
То лишь вирд – наш порядок.
Я не стану скорбеть,
Хоть судьба твоя – смерть.
Страшиться не надо,
То лишь вирд – наш порядок,
Что правит судьбой
И даёт нам с тобой
Сколько нужно – хлопот,
Радостей и невзгод,
Но страшиться не надо,
То лишь вирд – наш порядок».
Засверкала пыль, и тело начало таять.
И внутри Джонса тоже что-то таяло.
А потом, впервые за всю жизнь Джонса, Мэйтланда не было рядом, чтобы сказать ему, как жить дальше.
Руби подняла свой велосипед. Заднее колесо было искорёжено, и вся конструкция шаталась, когда она толкала её взад-вперёд. Вообще на нём ещё можно было ехать, но куда? Ей не хотелось оставаться в том доме после того, что произошло. Но и возвращаться к своим опекунам не хотелось. Первые несколько недель с семьёй Тэйлоров прошли не очень хорошо, и она знала, что в итоге её передадут кому-то ещё, как это уже бывало раньше. Кажется, у неё никогда не получалось ладить с людьми, потому в тот день она решила, что свою судьбу надо определять самой, раз уж никто не смог это сделать за неё.
Она наблюдала за Джонсом, стоявшим у кромки пены – вернее того, что осталось от Мэйтланда, – и задавалась вопросом: кто же этот мальчик, который спас ей жизнь? Конечно, она была ему благодарна, но что ей нужно было делать теперь? Её восторг от идеи побега заметно померк, когда она осознала, что существуют Пустынные земли, что в мире есть опасные чудовища, которых она и представить не могла. И в тот момент в её голове зажглась идея, словно упавшая с ночного неба: а что если и она будет Опустошителем, как этот мальчик, и научится магии? Она смогла бы оставить в прошлом прежнюю Руби и начать новую жизнь, как и хотела, и тогда больше не пришлось бы бояться никаких монстров.
Джонс услышал в отдалении вой, который посчитал слишком громким и протяжным для собаки.
– Мне надо идти. – Тут опасно оставаться. Что-то привлекает сюда существ. – Он защёлкнул крышку пластиковой баночки и тщательно взвесил каждое слово, не зная, как лучше позвать девочку с собой. Пока он шаркал ногами, пытаясь придумать, что сказать, шар света, который Мэйтланд отправил в полёт, зашипел и начал блёкнуть.