Так вот, за пару минут до окончания лекции Кузьмич достал из своего солидного портфеля совсем даже несолидную фотографию и со словами «все вы там будете, это я вам обещаю» показал ее нам. Он сказал это так, словно приговорил нас к тому, что мы увидели на фото. А увидели мы щуплого русского парня, который, стоя между двух стройных негритянок, обнимал их из-за спины за пышные груди. Парень ухмылялся, словно говоря: «Ребята, это кайф!»

На следующее утро, отчалив от причала и дав гудок, я нарисовал в памяти вместо того парня себя и сделал эту мысленную картинку своей путеводной вехой.

Через несколько вахт стало ясно, что близость к воде, чему мы так умилялись в относительно спокойном внутреннем Средиземном море – это совсем не то же самое, что близость к воде даже в относительно спокойном на тот момент Атлантическом океане.

Волна с веселым белым гребешком, по-морскому называемым дельфином, просто проходила через весь пароходик относа до кормы, оставляя нас по колено, а то и по пояс в соленой воде.

Палуба у нас была одна, выше находилась только рулевая рубка, которая вмещала лишь ходовую вахту в 2-3 человека. Укрыться было негде. Кораблик заливало водой, и она не сходила, а собиралась на борту, что могло привести к потере плавучести и плавному опусканию на дно вместе с экипажем.

Нужно было срочно решать проблему. Вариант был всего один: проделать спускные отверстия в фальшбортах судна и поставить на них захлопки, которые не позволяли бы отошедшей воде захлестываться обратно. Эти отверстия помогут нам выжить и в условиях настоящего шторма. Работа понятная, но трудновыполнимая из-за невозможности применения электрического инструмента – на палубе воды по колено.

Поэтому сверлить и резать борта и палубу нам пришлось вручную и очень долго. Это таило в себе риск смыва за борт, что и произошло со мной несколько раз. Но все равно – намного приятнее быть смытым за борт и с помощью коллег вернуться живым на страховочной веревке (конце по-морскому), испытав при этом целый букет сильнейших ощущений (борьба, страх перед бездной внизу, восторг), чем быть банально убитым током во время резки металла электрорезаком в соленой воде. Вода и электричество, как известно, не жалеют тех, кто пытается их соединить.

Те детали, которые было невозможно изготовить без электричества, делались на сухом капитанском мостике. Мы справились. Через восемь часов работы, подгоняемые проклятиями кэпа, мы освободили палубу от воды. Точнее, вода приходила, но сходила очень быстро. Теперь стало возможным перенести обеды уйти из очень тесной столовой на просторную палубу, предварительно прибив к ней стол.

Это было требование капитана, неукоснительно соблюдавшего морскую традицию: обедать не там, где и кому удобно сидеть при качке, а за столом с сервировкой на белой скатерти – без всяких скидок и допущений.

Воображаю, насколько комично выглядели эти обеды со стороны! Когда я, проверив работу механизмов и как обычно последним, добирался на корму, то видел людей,сидевших за столом, а вода заливала их по те самые части тела, на которых они сидели. И никто не обращал на это никакого внимания, все привычно и быстро ели. При этом стол всегда сверкал белой скатертью, правда, с обвисшими от воды краями.

Человек привыкает ко всему, это общеизвестно и не обсуждается. Привыкает к армии, привыкает к семи-восьми месячным рейсам без захода в порт, привыкает к впаренным оголтелой толпе демократиям с дурными последствиями для одураченного народа.

Вот и мы привыкли к размеренной океанской волне, на которой резвятся еще и волны поменьше. И даже если мама-волна ведет себя по- взрослому спокойно, то волны-дочки со своими пенными дельфинчиками приучили нас все время быть мокрыми – даже за едой, даже во сне.

Мы были похожи на просоленных морских котиков, за которыми охотятся касатки. Ведь чтобы управлять таким маленьким корабликом в океане, нужно постоянно подворачивать на волну, да еще и крутить головой при этом – точь-в-точь как котики, высматривающие убийцу-касатку.

На карте наш курс выглядел как вытянутый на юг зигзаг. И вот, на одной из прокладок капитан, тыча пальцем в карту, довольно прорычал, что точка в которой он по своему обыкновению сломал карандаш, это место рандеву с его старинным другом.

Старинный друг, как выяснилось через пару часов, командовал, в отличие от нашего кэпа, большим рыбопромысловым консервным траулером. Но наш кэп по этому поводу совершенно не комплексовал. Полжизни он отходил на большом морозильном траулере, после чего оказался в ремонте, из которого в перестроечное время кораблю был один путь – в металлолом.

Хлебнув единожды романтики работы на малом судне, кэп не стал в очередь спивающихся возле пивных точек капитанов и штурманов, ожидающих, когда же их пригласят на высокие мостики новых траулеров. Поэтому он и оказался в нашей компании.

Думаю, это было забавное зрелище: бегущая рядом со слоном Моська (это мы), подпрыгивая, пытается что-то тявкнуть слону-траулеру. Ну а когда я узнал название траулера, то у меня просто похолодело все внутри, потому что на этой посудине работала мастером рыбообработчиков моя уважаемая теща. И сейчас она находилась в рейсе, то есть на борту.

Поговорить лицом к лицу при нашей амплитуде провалов в пучину и вознесений к небесам, естественно, не получилась. Близко подойти мы не могли – рыболов шел с тралом, его практически не качало, зато нас телепало будь здоров.

Поэтому общались по трубке УКВ связи. Она была похожа на трубку домашнего телефона, и когда позвали мою родственницу – иди, мол, зять звонит – она подумала, что я звоню с городской квартиры, только почему-то не в обычное ночное время, когда связь получше.

Спросив о здоровье внуков и дочери, она по чьей-то подсказке выглянула из ходовой рубки траулера как раз в тот момент, когда очередная волна подняла наш кораблик вровень с иллюминаторами мостика траулера, и мы сквозь шум моря и работающих механизмов услыхали испуганный крик тещи: “Ты что, дурак, я дочери все расскажу!”

У нас в рубке все так и грохнули от дружного смеха. Да, мы были другими, и люди с большого надежного корабля смотрели на нас с разными выражениями лиц. Короче, долго общаться в «сухих» условиях никому не хотелось, мы погудели, подвернули на свой курс и пошли своей дорогой.

Оставалось расчетных 20 суток до места назначения. Очень хотелось просто заснуть и проснуться в тихой гавани, все уже начали уставать и нервничать. Поэтому, чтобы хоть как-то изменить обстановку, решили изготовить снасти для ловли рыбы на ходу.

Привязав к бросательному линю (веревка 10мм в диаметре) крючок-тройник размером с растопыренную детскую ладонь, обмотали его белым пластиковым пакетом, который должен был играть роль кальмара. Потом привязали пятикилограммовую гирю в качестве грузила и смайнали всю эту конструкцию за борт, предварительно привязав линь к трубе стойки кормового тента.

Не успел кок Коля, выполнявший по совместительству функции боцмана и специалиста по экстремальной рыбной ловле, довязать последний узел веревки на стойке, как линь натянулся как струна, и из воды со стороны кормы вылетел на поверхность золотистый в свете падающего за горизонт солнца, громадный, килограммов на 20, тунец.

С хлопком лопнул линь, его обрывок выгнулся дугой и хлестнул по конструкции тента, достав Николая по щеке и шее.

Экстремальную рыбалку кэп тут же прекратил, запретив использовать последний бросательный линь. А Коле, как раненому, поручил легкую работу: сделать из одного длинного линя два коротких, на корму и на бак. Чтобы больше не умничал с рыбалкой.

Таким образом, появился повод для открытия бутылочки коньяка – вне вахты, конечно и исключительно для согрева. Тост, естественно, звучал как заздравная раненому тунцом или получившему оплеуху от тунца коку Николаю. Ему и нам было приятно.

Время шло, монотонные вахты сменяли одна другую. Топливо основного запаса в танках заканчивалось, и у нас появилось новое развлечение – раз в два дня мы поднимали из трюма четыре бочки солярки и перекачивали ее в расходную цистерну. Перед началом процедуры меняли курс, чтобы меньше заливало и качало. Все было отработанно, происходилобыстро и весело, пустые бочки летели за борт, мы становились легче, и качало нас больше.