Мы с Кэпом остолбенели. 40 тонн плотно уложенных мешков с рисом – ответственный груз для проведения демократических выборов президента, да еще и мы с экипажем в качестве приправы – все это могло оказаться в бурлящем котле рифа. Правда, обнадеживало то, что никто не слышал скрежета разрываемого металла, так что пробоины в корпусе, возможно, не было.

Скорее всего, мы наткнулись на песчаный нанос перед рифом. Но под тяжестью перегруза корпус мог дать трещину, а это однозначно затопление, хотя и медленное. Поэтому было принято решение: пятясь назад крабом, медленно выползать из этой западни.

Течением уже начало заносить корму, что говорило о том, что сидим мы на мели не слишком плотно. Но медлить было нельзя – если упремся во что-нибудь винтом, то не сможем дать ход, и тогда конец. В голове тут же нарисовалась мрачная картина: разбитый о рифы пароходик с геройски погибшим экипажем. Переложив штурвал право на борт, мы дали машине задний ход, и нас стало выравнивать.

Мы добавили обороты и стали потихоньку сползать с подводной дюны. Оказавшись на свободной воде, мы со страху, как при встрече с пиратами, тут же взяли курс на Америку. И только отмахав не меньше пяти миль, остановились осмотреться и понять, чем мы отделались.

И в очередной раз мы оказались в тени крыльев, пролетавшего по своим делам ангела, который заметил нас и спустился помочь. Короче, мы отделались только нервами. Осмотрев все, что можно было осмотреть, кроме забитого под горловину трюма, я доложил кэпу, что, судя по ватерлинии и грузовым маркам, явных признаков поступления воды в трюм нет. Но если трещина все же образовалась, то нужно поторопиться.

До Баты часа два ходу, но если мы начнем постепенно погружаться, то осушать трюм будет трудно, так как осушительный трубопровод забит рисом. Поэтому мы немедленно взяли курс на Бату, и кэп, слегка расслабившись после рюмки коньяка, рассказал мне историю спасательной миссии, из-за которой мы вляпались в неприятности. А произошло следующее.

Осматривая находящийся в полумиле слева по борту риф Пахаро, кэп заметил людей, машущих руками и палками. Поскольку начинался прилив, и остров, судя по данным карты, должен вот-вот уйти под воду, кэп сделал однозначный вывод: люди, каким-то образом оказавшиеся на острове, попали в беду.

Морской кодекс в таких случаях не допускает разночтений. Людей надо спасать. Поэтому капитан, вспомнив всех тех, на кого не хотелось тратить культурных слов, с помощью непечатной лексики, исполнил маневр «лево на борт» и сбросил ход. А дальше выяснилось, что все наши последующие – не побоюсь этого слова – ювелирные действия по стаскиванию перегруженного пароходика с подводной дюны, окруженной кипящими в приливе рифами, имели совсем другую причину, не имеющую ничего общего со спасением людей.

И причина эта – бурное проявление радости рыбаков и сборщиков моллюсков. Они слышали по радио о приходе в Экваториальную Гвинею первого транспортного парохода из «Русии», который сделает их жизнь лучше и веселее и вдруг увидели этот пароход воочию. Ну как тут не возликовать!

Правда, когда они увидели, что спущенный с парохода катер по какой-то причине направился в их сторону, то быстро сели в ошвартованные в лагуне за рифом и не видимые нам каюки и умотали на берег. Наверное, чтобы на всякий случай спрятать улов.

Капитан, покружив вокруг рифа и не увидев никого, кому была бы нужна помощь, с чувством исполненного долга (и я даже боюсь подумать, с каким еще чувством) кое-как вернулся на борт. Весь мокрый, в полузатопленном катере и с пребывающим в полубессознательном состоянии от морской болезни боцманом.

Три часа спустя мы вползли в порт Баты на пузе и на полной воде, потому что на меньшей воде мы, как беременная черепаха, застревали на песчаном намыве в воротах малой гавани. Потом мы ломали наши пальмы-кнехты, привязавшись к ним и подтягиваясь килем концомна каждой волне ближе к берегу.

Но это было три часа спустя. А сейчас, после рассказа кэпа о миссии спасения, на меня напал нервный смех. Наблюдавшие за нами гвинейцы, хоть и не понимали ни слова по-русски, но почувствовали, что мы расслабились и принялись петь и плясать на палубе – от радости по поводу завершения непонятных для них, но, очевидно, опасных действий со счастливым финалом. Мы с кэпом, смеясь, наблюдали за творящимся на палубе очередным дурдомом. Короче, Африка как она есть.

Прибыв в Бату, мы решили не докладывать об этом случае, точнее – доложить, но не все. Однако сеньор Маноло вызвал нас в офис и дополнил нашу же историю неизвестными для нас самих деталями – например, о радиопередаче о прибытии нового корабля из России. Было еще и народное радио, которое в Гвинее работало сверхоперативно, особенно если дело касалось белых.

7.

После этого случая наш авторитет прыгнул на несколько позиций вверх. Мало того, что для сухопутного человека история была не совсем обычная, мы ведь еще продемонстрировали следование морскому кодексу чести, что еще больше подняло нас в глазах местных жителей.

На улицах Баты нас уже не только разглядывали, но и старались потрогать, особенно дети. Люди постарше то и дело говорили нам по-русски «Привет!» Многие помнили «советикос» из 1970-х годов, и если учитывать, что кроме пары бывших колонизаторов-испанцев да нескольких ливанцев-торгашей, белых во всем городе больше не было, то статус руссозмаринерос, или русских моряков был, понятное дело, самым высоким.

Жизнь наша проходила в напряжении, которое создавалось не только спецификой работы, но и, зачастую, нами самими. Местные сперва были в шоке от нашего ритма жизни, было много вопросов типа «А зачем?», которые доводили кэпа до бешенства. Но после случая у рифа Пахаро, ребята, часто спрашивавшие «А зачем?», исчезли сами собой, зато с нами остались трое самых проверенных людей. Два аннабонца и один представитель народа комби, тяготеющий к технике.

Как-то раз кэп, который был убежденным сторонником строгой дисциплины и порядка, решил ввести на стоянке 8-часовой рабочий день. Показав экипажу как обращаться с киркой для сбивания ржавчины и мелом очертив для каждого площадь для оттачивания мастерства, он уселся на крышке трюма и сверху начал дирижировать процессом. В моем понимании – совершенно нормальная первичная практика на советских суднах, мы все через это прошли. Но здесь мы столкнулись с совершенно иным отношением к подобным вещам.

Во-первых, гвинейцы объявили, что, работая на жаре, они заболеют, не понимая, что жара – лучшее время для подкраски судна. Справедливости ради надо сказать, что солнце действительно стояло в зените, и все это и впрямь было похоже на издевательство и над собой, и над людьми.

Во-вторых, заметив подъехавшего индуса – представителя компании, гвинейцы немедленно доложили ему о непонятных и неприемлемых для них требованиях русских. Индус через переводчика спросил капитана, сколько ему нужно рабочих для выполнения поставленной им задачи. Кэп – то ли из-за упрямства, то ли не поняв вопрос – рявкнул, что ему достаточно тех, что имеются в наличии, а индус пусть не лезет в учебно-производственный процесс, пусть и проходящий под палящим тропическим солнцем.

В результате мы оказались на ковре в прохладном кабинете, где большой босс и сеньор Маноло объяснили нам, что такое сиеста, или отдых во время жары. По-нашему – в разгар рабочего дня. Только в отличие от нас, нормальные люди никакие работы в это время вообще не планируют и не производят, если только эти работы не жизненно важны…

Авторитет босса был непоколебим. Покаявшись в том, что перегнул палку, кэп получил от Маноло заверение, что в случае необходимости выполнения реальной работы на судне он получит любое количество рабочих рук. Но только с утра или вечером, после 16 00. Так что не нужно третировать геройский и с таким трудом сформированный экипаж.

Этим был вбит очередной клинышек в пока еще маленькую, но все же трещину в наших внутрисудовых отношениях с местными членами команды. У них образовался свой капитан в лице сеньора Маноло, а мы столкнулись с неприятием гвинейцами морского закона, требующего беспрекословного подчинения всех на судне одному человеку – капитану корабля. К тому же мы никак не могли понять, почему для решения любых вопросов, начиная от спасения наших жизней и кончая бытовыми проблемами, мы должны отвечать на вопрос «А зачем?» и выслушивать наставления и нравоучения людей, далеких от кухни под названием «флот».