Я поселилась на втором этаже уютного деревянного домика в городке, тянущемся вдоль побережья, где дома рассыпались средь высоких многолетних сосен, где пляжи, окаймленные зелеными пальмами и цветущими магнолиями, простирались толстой полоской золотого песка вдоль кромки пенящихся вод океана. В летний сезон этот маленький уютный городок превращался в эпицентр туристического безумия и раздувался от жизнерадостных приезжих, мельтешащих повсюду.
Днем я отправлялась на курсы языка, культуры, истории того места, куда попала, а вечером подрабатывала в баре на берегу. Я могла бы и не работать, но эта была прекрасная возможность общаться с людьми, изучая живой язык, манеры, привычки, саму жизнь изнутри. И конечно это была прекрасная возможность любоваться закатами, слушать пение океана и познавать тот мир, который с каждым днем переставал быть чужим.
В этом далеком от дома уголке я приобрела двух хороший знакомых, с которыми поддерживала отношения до самого переселения, но потом, как и со всеми, нас развела судьба или вернее Режим. Именно там я ощутила первую влюбленность, трепет, отчаянное желание принадлежать, желание отдавать, желание дышать одним воздухом, жить прикосновениями, томиться в ожидании следующей встречи. Молодой сёрфер, загорелый, с выгоревшими от постоянного нахождения на пляже светлыми волосами, озорной улыбкой и светлыми глазами, обучающий детей этому нелегкому занятию. Его тело было апогеем всех мечтаний молодых девушек – ни грамма лишнего, только мышцы, твердые, упругие, соблазнительно-шоколадные.
Вечерами, после работы мы бродили по пляжу, держась за руки, целовались до изнеможения, срывали одежду и отдавались в бархатные руки нашего общего океанического друга. Волны разбивались об обнаженные тела, пена окутывала ноги, а морские поцелую солью обволакивали кожу тонкой снежной сорочкой. Мой сёрфер, покоряющий непокоренный океан, и гигант, не замечающий нас в своих водах, слились в то лето в одну первую любовь и первую страсть, в мой единственный курортный роман, записанный запахом магнолий и олеандров в стостраничном романе памяти.
Я чувствую, как тело горит от воспоминаний жарких танцев в прибрежных барах, громкого смеха счастливых студентов всего мира, оказавшихся в этом сказочном созвездии песчаных берегов. Мурашки пробегаются по коже, словно от ласкающих соленых рук прохладного океана, то нежного любовника, то безудержного монстра.
Солоноватый запах тины всплывает в сознании, я его чувствую внутри себя, в себе. Ощущение, что при воспоминаниях моя кожа начинает источать эти запахи, запахи прошлого.
Будильник, извещающий о необходимости идти на работу, со скрежетом вырывает меня из сладостного забытья и переносит лифтом времени в двадцатиметровый куб реальности.
− Пора на работу, − констатирую я сама себе.
На работе тело механически выполняет заученные движения, мозг полностью дестабилизирован, сознание отстранено. Чувствую, как всё тело пытается насытиться кислородом, словно ищет трубку от баллона с воздухом.
«Надо вновь выйти!» − твердо решаю я.
Рабочей день закончен, душ принят, мысли сосредоточены на цели.
Пришлось отказаться от похода в ресторан с Алексом. Не хочу сегодня его видеть, слушать бестолковую болтовню о Пространстве, не хочу открывать рот и шевелить языком, а он в силу своей любознательности начнет задавать слишком много вопросов, на которые я тоже не хочу отвечать. Ничего сегодня не хочу. Надо бы позаниматься делами, но руки повисли вдоль тела и тоже ничего не хотят. Даже извилины в голове взяли себе отпуск и остались на морском берегу нежиться на теплом песке.
Я сегодня даже пропустила пятничный тимбилдинг с рабочей командой. Раз в две недели мы должны встречаться в каком-нибудь развивающем порту Пространства для развития нашего командного духа. Как говорит руководство: «Должны пропитываться общей идеей! Чувствовать единство». Хотя, как можно чувствовать единство, сидя в своих серых комнатках и играя в какие-то стратегические игры? Многие спрашивают: «Зачем только они это придумали, если основная стратегия Режима− отдельные единицы?» А я вот знаю ответ, давно его вычислила. Рабочие команды- это трудовые шеренги муравьев. В таком случае каждая единица- это часть одного разума, шестерёнка в общем механизме. И именно в таком ракурсе можно быстрее обнаружить поломку, заподозрить неладное. Увидеть, кто же у нас вышел из строя, кто не дает механизму функционировать в полную силу.
В том мире я любила собираться с моими друзьями, коллегами, сокурсниками. Мне нравится даже само слово «собираться». Его смысл − сводить воедино, накапливать, сосредоточивать в одном месте. То есть быть вместе. В такие моменты, когда мы все были вместе, нашу маленькую или не очень компанию, наш круг (фигура равных точек) окутывала общая идея, общее настроение, общее веселье. Чувства каждого помещались в центр круга и умножались на чувства других, также помещенных на пьедестал. И тогда ощущения, которые мы испытывали от нашего единства, множились стократно. Чувства размножались, нарастали, окутывали. Смехом можно было заразить всех, от одного к другому, третьему и смеется уже вся компания. Мы заряжались друг другом, делились эмоциями, или же наоборот, разделяли поражения и обиды. Так мы когда-то боролись с одиночеством.
Если сказать откровенно, до переселения я вообще считала, что одиночество − это болезнь слабых. Тех, кому некомфортно с самим собой, неполноценных, так сказать «половинок».
Сейчас…
Сейчас я даже не половинка. Не знаю, возможно ли наскрести в уголках оставшейся души хотя бы одну сотую от меня? С виду − полноценная, образованная, не скучная, начитанная. И для чего? Да, с собой не поделишься знаниями, не обсудишь книгу, фильм, музыку, или банальную политику. Не почувствуешь отдачу, не сможешь взять никаких новых знаний или эмоций. Даже поспорить не с кем. Никакого обмена энергиями. Общение в Пространстве в расчет не беру. В нем нет искренности, слишком много правил, ограничений, приличий. Да и каждый слушает только себя, восхваляется, любуется собой. Это прорехи Режима. Заразное себялюбие. Ощущение, что ты при дворе какой-то королевы, где все вроде бы улыбаются, при этом думая, как бы от тебя избавиться. Ходишь и оглядываешься. А еще Пространство все равно остается ледяным миром. Там, конечно, можно найти собеседника (желательно не программу), пообщаться и подискутировать с ним, но это не даст ничего. Ровным счетом ноль. Пустой холодный свет экрана, пустые глаза напротив, всего лишь звук, вылетающий из наушников. Ты ничего не чувствуешь, или нет, ты чувствуешь ничто, словно камень. Хотя, наверное, даже камни умеют что-то ощущать. Как по ним стучит дождь, обволакивая нежными водяными струями, как цветок накрывает их тенью в жаркий летний день, как на них садится майский жук и щекочет холодный камень своими мохнатыми лапками.
А я за 1658 дней превратилась даже не в камень…
Я стерлась в пустоту.
А пустота ничего не впитывает, ничего не отдает, ничего не чувствует. Все стало бессмысленно, безвкусно, бестактно, как-то даже безнравственно, что ли.
Часть 13.
Вечер 1658 дня с переселения в хранилища.
Сегодня я выйду еще раз. Надо приготовиться, собрать всю свою волю в кулак, посадить все чувства на поводок и не давать им пускаться вскачь. Главное не паниковать, не закрывать глаза и дышать свободно. Просто поверну ручку, открою дверь, выйду на улицу, сделаю пару шагов и вернусь обратно. Всего пару шажочков. Маленьких шажочков по земле. Жаль, у меня нет фонарика. Или хотя бы сотового телефона. В них были встроены фонарики, я помню. Очень удобно. Сейчас нет ни спичек, ни свечек, ни фонариков, ни телефонов, никаких источников неконтролируемого света. Зачем мне спички, свечки или фонарик, когда в своих двадцати квадратах я знаю все наизусть. Разбуди меня ночью, и я нарисую подробный план своего хранилища, да еще и с описанием, на какой полке сейчас пыль лежит. А огонь и все его помощники, так это вообще уничтожающее зло, которое состоит в списке категорически запрещенных субстанций. Ну а телефон? Зачем нам теперь телефоны? Звонить некому, сотовые вышки давно отрубили, еще при переселении. Въезжать в зону со своей техникой, было категорически запрещено. Всё должно было быть стерильно. Ну, так это объяснялось. Если нужно пообщаться, увидеться, услышать, написать – заходи в Пространство. Контроль и еще раз контроль. «Это для нашей же безопасности.» Как же мы были глупы, когда во все это поверили, а теперь слишком поздно, теперь мы действительно в этом убеждены. Ладно, нельзя так думать, а то вдруг они просматривают и мои мысли. Кошмар, не буду, не буду думать об этом.
