— Если бы ты о деле думал, а не волочился за девицами, которые тебя в два раза старше, так ничего бы этого и не произошло.
Это заявление потрясло и Талиса, и Калли. Но на самом деле Уилл был несколько обеспокоен тем, как по-взрослому выглядел Талис. Ведь если телом это был настоящий мужчина, то его ум все еще оставался умом мальчика. Это сочетание вряд ли могло привести к чему-нибудь хорошему. Уилл искренне жалел бедняжку Калли, у которой было такое худенькое плоское тельце. По его мнению, когда дети одного возраста, они и выглядеть обязаны на один возраст.
Эпизод с падением Талиса в помидорную лужу показался деревенским жителям таким смешным, что еще долгое время спустя они дразнили им Талиса. Его спрашивали о его «цыганской подружке» и даже самого стали называть цыганом. Сначала этим развлекались завистливые парни, его приятели, но потом и девочки из деревни решили, что это имя подходит к его черным волосам и редкой красоте, и стали звать его так же.
Итак, Калли и Талис спрятались от всех в своем любимом месте под раскидистым деревом, куда они и раньше частенько убегали, когда им хотелось побыть в одиночестве. Здесь каждый из них мог быть самим собой, здесь они были равны. Когда они были вдвоем, уже не важно было, что их тела так различаются. Тогда они становились как бы одинаковыми.
Калли серьезно спросила:
— Что с нами будет?
В последнее время она почти всегда была серьезна.
— Не знаю. Может быть, я поступлю в ученики к какому-нибудь рыцарю. Тогда я стану как Ланцелот.
— Фи! — ответила Калли. Она терпеть не могла, когда он цитировал какие-то истории, которые сочинила не она.
Большинство ее историй было ничуть не хуже, чем эта, которая, в сущности, была всего лишь о том, как один мужчина влюбился в жену другого мужчины. Она была искренне счастлива, что обоих преступных любовников в конце концов постигло наказание. А Талис считал, что это великолепная история о подвигах. Но что беспокоило в ней Калли больше всего, так это то, что Ланцелот сохранял свою великую силу потому, что был холостяком. Ведь он не был ни на ком женат.
Калли бросила взгляд на свою плоскую грудь, которая казалась не больше, чем складки ее платья. Каждое утро она оглядывала свое тело, надеясь, что за ночь оно вдруг превратилось в тело настоящей женщины, но ничего подобного не случилось. В их деревне девушки ее возраста были давно уже замужем. И, что еще хуже, в деревне были девушки старше ее, которые открыто заявляли, что хотят выйти замуж за Талиса.
Она видела, каким взглядом он их провожает, когда в рыночный день они проплывают мимо, покачивая бедрами, отвернув головы, как будто им и дела до него нет. Калли-то знала, что единственное, что их интересует в жизни, — это привлечь внимание Талиса.
Она, конечно, подшучивала над самой собой, над тем, что не похожа на женщину, потому что она вообще старалась пошутить над всем, что ее задевает. Но, по правде говоря, она была ужасно встревожена. Что, если Талис влюбится в какую-нибудь из этих девиц?
Она уже пробовала как-то говорить с Талисом на эту тему, но он посмотрел на нее пустым взглядом, в котором не было никакого интереса, а потом перевел разговор на рыцарей, шлемы и мечи. Она говорила об этом и с Мег. Но Мег всем сердцем желала, чтобы Талис и Калли оставались детьми. Поэтому она не отвечала на ее вопросы. Больше всего на свете она боялась, что ее дети, когда вырастут, покинут дом. Талис говорил в шутку, что, если бы это зависело от Мег, то она все еще до сих пор кормила бы их грудью.
Лучше всего отчаяние Калли понимал Уилл. Он с улыбкой повторял ей;
— Вы с Талисом по-разному растете. Вот здесь, — он легонько касался ее лба, — здесь ты женщина. Но больше пока нигде. — (Он был слишком вежлив, чтобы при этих словах оглядеть ее тоненькое тельце.) — А Талис наоборот. Он уже выглядит настоящим мужчиной, но думает по-прежнему как ребенок. — Калли печально слушала и молчала. Но Уилл ее подбадривал: — Ничего страшного, так бывает часто. Не бойся. И твое тело в свое время нагонит все, что ему положено, как, впрочем, и голова Талиса.. — Он слегка трепал ее по подбородку: — В один прекрасный день он на тебя посмотрит и прикусит язычок.
Облегченно вздохнув, Калли рассмеялась. Это ее утешило, но ненадолго. Надолго утешить ее не могло ничто. У нее внутри было такое возбуждение, что, казалось, она не в состоянии остановиться ни на секунду. Когда она сидела, ей хотелось встать, когда стояла — хотелось идти, а когда шла — ее так и подмывало побежать. Она не знала куда. Ничто ей не нравилось по-настоящему, ничто ее не удовлетворяло. Иногда ей хотелось усесться, как в детстве, Мег на колени, прислониться к ее груди и поговорить о чем-нибудь, а иногда, напротив, она не могла сдержать раздражения на Мег и вдруг отталкивала ее от себя.
Хуже всего было то, какими глазами она теперь все время смотрела на Талиса. Раньше это был просто Талис, который был с ней все время. Она не могла вообразить ни дня без него. Ей всегда казалось, что они всегда хотят делать одно и то же, в одно и то же время им в голову приходят одни и те же мысли, и они любят ходить в одни и те же места. Иногда, занимаясь чем-нибудь, — например, когда она кормила своих кроликов, — она вдруг слышала в уме, как Талис ее зовет. Она тотчас бросала все и уже через несколько мгновений бежала к нему, где бы он ни был. Ей всегда удавалось его разыскать — и в саду, и на берегу реки, и даже когда он шутки ради прятался, забравшись на дерево.
Но в последние несколько месяцев она уже ничего не могла делать с ним вместе. Калли могла только пожирать его глазами. О, как же он был красив! Она могла, не отрываясь, рассматривать все: как он двигается, как играют мускулы у него под кожей, как вьются у него на голове черные волосы. Иногда, когда она на него так смотрела, ей казалось, что кровь у нее внутри вскипает и мчится по телу. Это было похоже на то, как если бы у нее в теле стало вдруг больше крови, чем там могло поместиться. Талису по-прежнему нравилось гоняться за ней и возиться с ней, как они делали всегда. Но когда он, догнав, хватал ее и начинал кружить в своих сильных руках, у нее вдруг начинало колотиться сердце. Ее это ужасно сердило, и она в гневе отпрыгивала от него. Иногда ей даже становилось страшно, как только он брал ее за руку.
Кажется, в последнее время переменилось вообще все. Даже то, как они спали. Раньше у нее и у Талиса были два матраса, набитые цыплячьим пухом, на полу на чердаке, и так они спали всю жизнь с того самого возраста, когда выросли настолько, чтобы самостоятельно взбираться по лестнице. Они ложились спать, но потом, чуть ли не каждую ночь, Калли со своего матраса перебиралась к Талису. Он спал очень крепко. Его тело всегда было теплым. Ей становилось гораздо уютнее, как только она сворачивалась рядом с ним.
Когда семь лет назад появился Найджел, это сразу же прекратилось. По настоянию сурового педагога, между двумя матрасами была помещена ширма, а свой собственный матрас он разместил рядом с ними, со стороны ног, так чтобы всю ночь иметь возможность не выпускать их из виду.
Появление Найджела вообще изменило очень многое в жизни Уоткинсов. Мег, конечно, была очарована его любезными манерами и прекрасным воспитанием. В его присутствии она все время немного смущалась. Но Уилл обращался с Найджелом так, как будто тот был кем-то вроде змея-искусителя, который в любой момент ни с того ни с сего может превратиться в какого-нибудь демона.
В первый же день, появившись у них, в разговоре с Уиллом и Мег Найджел заявил, что Калли и Талис странные дети. Это не понравилось Уоткинсам. Еще меньше это понравилось узнавшим об этой оценке детям. В деревне сверстники их всегда принимали в свою компанию, хотя в деревне Талис и Калли появлялись обычно только по рыночным дням. Единственное, что казалось странным деревенским детям — это то, что Талис и Калли не брат с сестрой. Их все время называли так, но, как только кто-нибудь вновь делал эту ошибку, Талис тотчас поправлял его, — и Калли всегда делала то же самое.
