И как же я пережила это духовное убийство? Как я пережила то, что меня таскали к проповеднику, чтобы он меня учил, потому что я была «другая»? Как я пережила то, что моя мать спрашивала у родственников, что они посоветуют ей «делать» со мной?

Я сделала самое лучшее: сбежала в мир историй.

Я читала запоем. Когда моя мать заставляла меня пылесосить комнату, в которой жили мы с сестрой, ей было важнее, сколько времени я провела за уборкой, чем, собственно, чистота пола после этого. Единственное, что она проверяла, — это чтобы электрические лампочки были протерты. Очень быстро я научилась протирать лампочки, после чего запираться в туалете с фонариком и пылесосом и сидеть, читая по сорок пять минут. Поскольку у. моей матери был прекрасный слух, мне приходилось делать так, чтобы пылесос звучал так, как будто он то засасывает пыль, то нет. Для этого я водила шлангом по лицу: пылесосила и читала, пылесосила и читала. Приходилось каждый раз тщательно чистить конец шланга, иначе лицо становилось страшно грязное. Тут уж моя мать могла бы заставить меня и в самом деле вычистить комнату!

В общем, несмотря на то, что моя мать проповедовала «работа-работа-работа и чистота-чистота-чистота», мне удавалось находить время для столь любимых мною книг. Я уже тогда читала не только беллетристику. Я читала о героях, о мужчинах и женщинах, которые что-то делали, что-то совершали в жизни.

Там был Дэниел Бун, Джеки Кохран, и — глубокий вздох — капитан сэр Ричард Фрэнсис Бертон. Там была самая великая королева на земле, Елизавета I, и были девушки, которые переодевались мужчинами и делались шпионами. О, этот список героев мог быть бесконечным.

В то время я этого не понимала, но на самом деле то, что я тогда делала, называется сбор материала. Иногда я получаю письма от читателей, которые спрашивают в восхищении: «Как же вы узнаете все, что нужно знать из истории для того, чтобы писать исторические романы?» Нет, давайте на этом остановимся. Одна женщина написала мне про себя, что она, работает на полную ставку и что у нее трое детей, которым еще нет пяти лет. И она хочет знать, как я провожу исследования, необходимые для романтической истории. Вообще-то это я должна у нее спросить, как она выживает день за днем.

Понимаете, я так подробно рассказываю о своей жизни, чтобы вы, мои читатели, понял и, что я — обычный, психически нормальный человек, потому что то, что произошло со мной, нельзя назвать ни обычным, ни нормальным.

Видите ли, я влюбилась в одного из своих героев.

До тех пор пока я не начала писать роман под названием «Навсегда», я считала себя совершенно уравновешенным человеком. Может быть, у меня в голове вертится слишком много историй, но лично я считаю, что люди, которые не придумывают их, многого лишены.

Как бы то ни было, я предполагала, что счастлива и относительно уравновешена. Мне исполнилось тридцать семь лет, у меня был полный успех, были друзья, и, что самое лучшее, я встретила замечательного человека по имени Стивен.

Стивен был похож на ожившую мечту: остроумный, милый, талантливый, внимательный. Даже если бы я его придумала, я бы не выдумала лучше. И он меня обожал. Он смеялся каждой моей шутке, был уверен, что я красива и остроумна. Все было, что называется, «без сучка, без задоринки». Естественно, я мечтала б замужестве. Когда он однажды на прогулке по Центральному парку в двухколесном экипаже предложил мне выйти за него замуж, я бросилась ему на шею и закричала: «Да, да, да!» — с таким восторгом, что Стив смутился.

Но именно тогда — в субботу, поздним вечером — или, вернее сказать, уже в воскресенье, потому что было три часа ночи, — я проснулась с идеей. Это для меня необычно. Когда я только-только начинала писать, у меня было множество идей, и я так боялась все забыть, что писала всю ночь. Но, написав десять романов, я уже, просыпаясь с идеей, вскоре засыпала опять.

Но в тот вечер, когда Стив предложил мне выйти за него, и я ощущала на пальце тяжесть его кольца, ко, мне пришла идея. Она была настолько велика, что я не могла расслабиться рядом с теплым телом Стива и заснуть.

И вот я на цыпочках выбралась из кровати и прокралась к компьютеру, чтобы записать свои мысли. Я придумала не столько историю, сколько героя. Героя — мужчину. Необыкновенного мужчину, такого мужчину, о котором я еще никогда не писала. Он сразу стал для меня человеком, и при том более живым, чем любой другой мой герой.

В своих книгах я пишу об одной семье: о Тавистоках. Когда я только начинала писать, каждый раз, когда я кончала книгу, мне было жаль расставаться с ее героями, которых я уже не могла больше встретить в других книгах. Однако в один прекрасный день ко мне пришла гениальная идея написать четыре книги о четырех братьях из одной семьи. Конечно же, в тот момент я не учла, что, когда закончу всю серию, я буду расстроена в четыре раза больше. Когда этот момент наступил, единственное, что мне оставалось в утешение, — продолжать писать книги об этой же семье.

Я не сразу поняла, за что я берусь. Количество книг об этой семье все возрастало, а почта приносила мне тысячи писем с заявками о продолжениях. И к тому же люди замечали, что в одной книге я писала о том, что у мужчины и женщины родился сын, а в следующей книге вдруг оказывалось, что их ребенок — девочка. Мне пришлось купить компьютерную программу для специалистов по генеалогии, чтобы вносить туда всех, о ком пишу. За несколько лет у меня набралось почти четыреста героев, и все были как-то связаны друг с другом.

За эти годы я полюбила Тавистоков и их родственников, и они стали для меня как живые. Поэтому неудивительно, что в ночь своей помолвки я начала писать о человеке, чья фамилия была Тависток.

Я назвала его Джеймс Тависток, чтобы называть Джейми. Это был роскошный, прекрасный шотландец, живущий в шестнадцатом веке, настоящий рыцарь старых времен. Я воображала его одетым, как все Тавистоки, в шотландский плед. Героиня — современная женщина, путешествующая во времени. Когда на следующее утро Стив проснулся, я все еще сидела за компьютером — придумывала диалоги и заметки для книги. Он еще никогда такого не видел. За многие годы я научилась писать так, как будто была на работе: с девяти до пяти. Как любой человек, я отдыхала по выходным и по праздникам. Я поняла, что так для меня гораздо лучше, чем сидеть по ночам и «ждать вдохновения». Для меня самое лучшее вдохновение — необходимость каждый месяц платить за квартиру.

Стив все понял. Сам он работал в банке, занимался инвестициями (нет-нет, свои деньги я ему не давала, сказав, что влюблена, но не сошла с ума), и творческий процесс его немного восхищал. Поэтому он сам позвонил в кафетерий и заказал себе завтрак (во всем мире женщина поджаривает яичницу для своего мужчины, а в Нью-Йорке мы для своих мужчин заказываем завтрак по телефону). Я продолжала печатать.

Через некоторое время ему надоело слушать стук клавиш, и он предложил мне переключиться: пойти в кино или прогуляться по парку. Но я никуда не хотела идти. Я не могла бросить сочинять о Джейми.

Стив решил, что самое лучшее — оставить меня в покое и встретиться на следующий день.

Но встретились мы только через две недели. Не желая никого видеть, я могла только писать о Джейми.

Я читала книги о Шотландии до рассвета, и все в этих книгах наталкивало меня на новые мысли о Джейми. Я о нем думала, о нем мечтала. Я видела его темные глаза, его темные волосы. Я слышала его смех. Я знала все его достоинства и недостатки. Он был человек храбрый и честный, понятия о чести были у него такие, что они были движущей силой его жизни. Он был так горд, что это мешало ему жить. Но при всех этих добродетелях он также был тщеславен и ленив, как кот. Все, что он хотел — это чтобы я — я имею в виду, героиня — его всегда ждала.

Спустя две недели мы со Стивом куда-то пошли, но я не знаю, что произошло, — весь мир я видела как бы сквозь дымку. Казалось, я могу видеть и слышать только Джейми.

Все следующие месяцы мое помешательство только усиливалось. Стив умолял прекратить писать и наконец заметить его существование.