Извините меня, конечно, но я всегда думала, что тот, кто вас толкнул, должен извиниться. Но этот человек продолжал молча удаляться. Потом неожиданно остановился в трех ярдах от меня. Я подошла к нему.

— Простите, но вам не кажется, что вы меня задели? — осведомилась я очень вежливо, однако он по-прежнему даже не посмотрел на меня. Он поднял оглобли тележки. Я перегнулась через тележку, приблизив лицо к его лицу, не обращая внимания на то, как колотилось у меня сердце. Если он такой роскошный мужчина, он тем более не имеет никакого права причинять мне боль. С другой стороны, возможно, он глухой. В общем, я могла его простить.

— Простите! — повторила я очень громко.

Он никак не ответил, не посмотрел на меня, не подал вида, слышит ли он мой голос или нет. При ближайшем рассмотрении он оказался не на все сто процентов англичанином. Мне показалось, что он из средиземноморских стран, потому что у него была смуглая кожа, темные глаза и шапка жестких черных волос. Может, он не знал английского?

— Простите, но вы… — Он все еще не смотрел на меня, и я в сердцах сказала: — А, да ну вас к черту. — И, отвернувшись, я собралась уйти. Какая мне разница, знает он английский или нет? У меня здесь есть дела поважнее, чем бегать за садовниками.

Но как только я отвернулась, он… Я с трудом поверила в то, что произошло. Он вывалил содержимое своей тачки мне на ноги! На ноги и на подол моего роскошного платья!

Я стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела на то, что со мной стало. В тележке был навоз! Только это был не тот высококачественный американский навоз, который продают в магазинах упакованным в пластиковые пакетики. Этот навоз не был расфасованным для того, чтобы легче было с ним обращаться и чтобы он не пахнул. Этот навоз был прямиком из конюшен. Сначала его свалили в кучу, потом дали ему там «созреть», а теперь вот он «зрел» вокруг меня.

С трудом я произнесла:

— Посмотрите только, что вы наделали. Посмотрите на мое платье!

А мужчина молча стоял и смотрел на меня. Видно было, что он не глухой, а знает он английский или нет, не важно! Потому что навоз — это навоз, на любом языке! В его глазах что-то поблескивало, и на губах играла бледная тень улыбки.

Он сделал это нарочно! Я отлично видела это, а еще я видела… Ладно, лучше в это не углубляться, потому что в последнее время я вообще-то ни в чем не могу быть уверена. «Попробуй установить контакт через враждебность, — подумала я. — Наверное, он совсем новичок, только-только с корабля, и он не знает, что я — хозяйка всего поместья и что со мной надо обращаться с уважением. Судя по его виду, может быть, он родом из тех стран, в которых принято считать каждую женщину, которая не сидит в гареме, достойной надругательства. Откуда бы он ни был родом, он, кажется, уверен, что ему все можно».

Мужчина продолжал стоять и молча смотреть на меня. Я решила послать к черту хорошие манеры. Мне было наплевать, что я в Англии прошлого века и что меня зовут леди такая-то. Быстро оглянувшись и удостоверившись, что вокруг никого нет и никто меня не слышит, я ему выложила все, что о нем думала. И сказала это в таких словечках, которые мелькают иногда в комедийных номерах по кабельному телевидению, но вслух обычно не произносятся.

По блеску в его глазах я видела, что он отлично знает английский, но не была уверена, что ему знакомы все слова, которыми я его осыпала. Я была готова поклясться, что до сих пор еще ни одна женщина не говорила ему ничего кроме «да».

Когда я пришла к выводу, что наконец сообщила ему все, что думаю о его манерах и о всех его ближних и дальних родственниках, я решила закончить свой монолог небольшой лекцией по демократии.

— Вы находитесь в Англии, в этой стране почти столько же свободы, как и в Америке. Тут с женщиной нельзя обращаться, как вам захочется.

Это показалось глупым даже мне самой, но я уже падала с ног от утомления и голода.

По правде сказать, мне хотелось плакать. Я хотела есть, и я была страшно одинока. Я была не только в чужой стране, но и в чужом времени. Я хотела вернуться домой. Где же Джейми? Где мой прекрасный Джейми, о котором я столько писала и которого любила в течение многих веков? Почему он не придет и не защитит меня? Все мои герои всегда по первому зову бросались на защиту героинь.

К своему ужасу, я почувствовала, что слезы закипают в моих глазах. Запах лошадиного навоза распространялся вокруг, и этот ужасный мужчина молча смотрел на меня. Еще минута, и слезы брызнут по моим щекам.

— Я все расскажу о вас мужу, — прошептала я, чувствуя, что говорю как ребенок. Высоко задрав подбородок, я отвернулась и пошла прочь.

Я прошла два с половиной шага, когда голос мужчины заставил меня остановиться.

— Ваш муж — я, мадам,

Я потеряла сознание во второй раз.

Мне не хотелось вспоминать, что было дальше. Этот жуткий молчаливый человек, который оказался моим мужем, перекинул меня через плечо и понес вверх по лестнице. Я не могла не помнить, что Ретт тоже нес Скарлетт на руках, а потом занимался с нею любовью. Я боялась, что так и будет. По виду этот человек был возвратом к неандертальцам, но он был довольно сексуален. И к тому же он мой муж, он — Джейми…

Положив меня на кровать, он вышел из комнаты и запер за собой дверь. Несколько минут спустя опять появился седой врач. И тут уж мне пришлось познакомиться с тем, как в те времена проводились гинекологические исследования. Когда-то мне хотелось увидеть самого короля, но пришлось увидеть совсем другое.

Что ж, скажем лишь, что это происходило под покрывалом, и неудобства было столь мало, сколь возможно. Я понимала, в чем проблема. Упасть в обморок два раза за один день, могло означать, что леди де Грей беременна. Теперь-то понятно, почему она исчезла… Я как-то не думаю, чтобы она все дни напролет валялась в постели с этим темным и враждебным человеком, ее мужем, так что если Катрин беременна, то это от другого.

Врач, не вынимая рук из-под покрывала, поднял голову и бросил на меня блеснувший взгляд. Мне стало все ясно. Все, вне сомнения, знали, что леди де Грей вот-вот разведется с мужем. К тому же, она беременна от другого…

Я покраснела от смущения, но доктор, ничего не сказав, сложил в чемодан инструменты и вышел из комнаты.

Вошла служанка. Она сняла с меня корсет (слава тебе, Господи!) и облачила меня в свободное платье-халат. Потом распустила мне волосы, расчесала их и вышла, оставив меня ждать. Вне сомнения, его.

Итак, что же я скажу человеку, которому только что стало известно, что его жена, которая не спала с ним Бог знает сколько времени, беременна?

Мне стыдно признаваться, но когда он вошел в комнату, я страшно нервничала. Я не люблю половую распущенность и всегда считала — и в книгах, и в жизни, — что мужчина должен быть один. А может, именно то, что происходило в этой моей жизни, и научило меня этому?

— Вы меня сделали посмешищем для всей Англии. Зачем? — спросил он. Он бросил на меня только один взгляд, а потом отвернулся и принялся смотреть в окно.

Должна сказать, что вблизи от него со мной происходили странные вещи. Я всегда считала, что с мужчинами нужно держать себя в руках. Находясь со Стивеном, я прекрасно отдавала себе отчет во всем, что происходило, будучи уверенной, что могу решить, что и как лучше сделать. Но этот человек заставил меня волноваться. Именно так лучше всего описать то, что со мной творилось: волнение. Если бы я только знала причину волнения, тогда, возможно, смогла бы быстро успокоиться.

Я сглотнула.

— Вы имеете в виду насчет мужчин? Ну, я… Я так одинока. Вы всегда в саду, а я…

Он быстро обернулся и устремил на меня взгляд своих пронзительных глаз.

— Наоборот. Я имею в виду полное отсутствие мужчин!

В течение некоторого времени я никак не могла понять, о чем же речь, а когда все-таки поняла, то сначала не поверила.

— Вы что, хотите сказать, что я… — Я усмехнулась. — Я девственница? — И, не сдерживаясь, я расхохоталась. Американка, которой тридцать девять лет, переносится назад во времени и попадает в тело двадцатисемилетней английской девственницы!