Надо было видеть обоюдную радость. Именно счастье светилось в четырех глазах одновременно. И хотя не было высказано никаких громких слов, междометий и даже звуков и действо происходило как в немом кино, поэт и дворник прекрасно понимали друг друга. Весельцов лишь слегка кивнул головой, и оба направились по свежевыпавшей листве в укромный уголок двора, где разлеглась некая древняя скамейка, с трудом удерживая саму себя на кривых деревянных ножках. Но именно эта развалюха казалась ничуть не хуже самого роскошного местечка в ресторане. И официанты тоже были не нужны. Все, что требовалось от дворника, – это два стакана, кусок хлеба да луковица с солью. Но если уж быть объективным до конца, то все-таки главным являлись даже не бутылка и не закуска. Поэту просто требовался собеседник, вернее даже слушатель, а говорить должен был он сам. И Василий Кузьмич действительно говорил очень много, так много, будто вообще никогда ничего не говорил. И даже стаканы стояли в первозданном своем виде наполненные до краев, как ни косился в их сторону терпеливый слушатель, как ни намекал, что, мол слово – оно хорошо, но в сочетании с данным напитком – еще лучше… Но намек этот понят не был. О чем же столь вдохновенно вещал поэт?! Наивный вопрос. Конечно же – о поэзии! Мы же приведем лишь некоторые отрывки из этой проникновенной речи.

– Ты, Семеныч, сам не знаешь, какой счастливый человек. Сколь вокруг тебя красот разных! Ты глянь по чему ходишь?

– Ясное дело по чему – по мусору и хожу…

– Нет, не по мусору, а по золотому паркету из листьев, а над головой вместо крыши чистое, голубое небо!

– Да уж золото… Не все золото, что блестит, – поправил дворник. – Мне оно вот тут сидит, в голове. И вся головная боль тоже отсюда…

Оглоблин опять как-то очень пристально глянул на стаканы, так пристально, что поэт устремил взгляд туда же и был приятно удивлен обнаруженным. Дрожащей не то от волнения, не то от похмелья рукой он возвысил стакан над всем грешным миром, и совсем коротко изрек: «За встречу!»

– Это можно! – мгновенно согласился дворник. И два стакана столкнулись в воздухе с такой силой, что, казалось, разлетятся вдребезги. Но стекло выдерживало и не такие еще удары судьбы, не такие штормы и бури…

Итак, начало великой дружбы между представителями Музы и Метлы было положено, хотя и методом закладывания под воротник. Дворник уже был в доску своим, а изрядно взбодренный крепленым напитком поэт посвящал ему очередной стихотворный шедевр:

Твоя роскошная метла

            Меня от гибели спасла,

            И потому тебе хвала…

На последней строчке, однако, споткнулся и как ни звал на помощь Музу, но ничего такого в голову не приходило. Поэтому закончил стих достаточно просто:

            Ла-ла-ла-ла,

            ла-ла-ла-ла!

Но и эти, идущие от самой души строчки тоже попадали уже в другую душу, отчего в самом уголке серых дворницких глаз блеснули бусинки слез и покатилась по впалым щекам. И тут вконец заблудившаяся Муза, видно, не узнав своего настоящего хозяина, опять по ошибке посетила Михаила Семеновича Оглоблина. Впрочем, Музу тоже понять можно, во-первых, разве бывает поэт без одного ботинка, во-вторых, таким лохматым и, в- третьих, в столь нетрезвом виде?! Другое дело дворник – и обут, и одет и вообще на мужика настоящего похож…Результатом этого визита явились такие оглоблинские строки:

            Спасибо Вам за то, поэт,

            Что Вы уже немало лет

            Такие пишете стихи…

            Ха-ха-ха-ха,

            Хи-хи-хи-хи…

Нам не известно, была ли рада Муза, сменив объект обитания, и был ли рад этому сам объект, который завершил поэтическую мысль на следующей высокой ноте:

            Так выпьем ж водочки с охотой,

            За плодотворную работу!

–Браво, браво! – захлопал в ладоши поэт. – Да ты ж, Семеныч, оказывается талант! Тебе надо писать, обязательно творить!

Не будем уточнять, сколь раз в этот день поднимался тост и за того и за другого, но заметим, что с этой самой знаменательной встречи с дворником Оглоблиным стало твориться что-то непонятное. Он все меньше орудовал метлой и все больше глазел по сторонам, восхищаясь красотами природы. По примеру Есенина, как жену чужую, обнимал различные породы деревьев, такие как береза, тополь, дуб. И все что-то записывал, рвал листы, снова записывал. Одним словом, творческий процесс пошел, забродил как доброе молодое вино и крепчал с каждым словом, с каждой новой страницей, с каждым новым стихотворением… Было похоже на то, что случайно заглянувшая в гости к Оглоблину Муза, решила остаться там надолго, если не навсегда. Дворник совсем забыл про основную работу, и когда его вызвали в ЖЭУ на ковер и потребовали объяснений, Михаил Семенович объяснился следующими виршами:

            Мести я мусор не желаю

            И про одно лишь вам скажу –

            Что с Музой под руку шагая,

            Теперь с поэзией дружу!

С какой такой Музой подружился дворник, руководство ЖЭУ так и не поняло, и поставило вопрос ребром: мол выбирай – либо Муза, либо метла! Ни на минуту не задумываясь, Оглоблин выбрал первую!

С тех пор минула не одна зима, весна и лето, а на дворе во всей своей красе стояла долгожданная осень. Именно в такую прекрасную пору по улице шел, а вернее, летел, порхал, парил творец всего прекрасного на земле, его величество Поэт! Навстречу ему двигался другой человек, угрюмый, молчаливый, от которого за десяток шагов разило тем, что может поразить воображение любого. Из рук его вырывалась на свободу тощая метла, но это ей никак не удавалась. Дворник что-то бормотал под нос и голос этот показался поэту очень знакомым. Глаза их встретились и вдруг разгорелись радостными огоньками. Конечно, они узнали друг друга. Весельцов, а это был он, от удивления все-таки выпустил из рук метлу. Они обнялись, расцеловались, долго глазели друг на друга, пока, наконец, Василий Кузьмич не произнес:

– Вот ведь до чего житуха довела. Где ж это видано, чтобы поэт выступал в роли дворника?! Так что мне теперь не до стихов. Ну, ничего, зато всегда на свежем воздухе. Мне даже нравится. А как ты, Семеныч?! Я гляжу, прифраерился, солидным стал…

Вместо ответа Оглоблин полез в карман и достал оттуда небольшую книжку.

– Дарю на память! Новая книга стихов. Между прочим, Вам посвящается!

Михаил Семенович вынул авторучку, и на секунду задумавшись, подписал:

            Чтобы на земле оставить след,

            Крепче за метлу держись, поэт.

                  И метлою бойкою оставь ты

            Свой автограф на цветном асфальте!

С искренним уважением, экс-дворник, ныне поэт М.Оглоблин.

Запонки

На день рождения Перышкину подарили зеленые запонки. Очень красивые, но жена сказала, что с синей рубашкой не смотрятся.

Купил зеленую рубашку. Но соседка заметила, что с синим костюмом та как-то не гармонирует.

Надел зеленый костюм. Однажды друг отвел в сторону, шепнул:

– Серая куртка с зелеными брюками… В общем, пойми меня правильно!

Понял. Подобрал по цвету ботинки, перчатки, носовой платок, мобильник, даже обои в комнате. Стал зеленый, как крокодил.

Приехал на машине на работу, попался на глаза шефу:

– Эх, Перышкин, Перышкин! Зеленый плащ, синяя машина. Ну никакого вкуса.

Перекрасил авто…

Но однажды случилось непредвиденное: потерял запонку.

Пришлось покупать новые…

Арбуз для тещи      

Моя теща Анна Степановна очень любит арбузы и была б возможность, наверное, круглый год питалась только ими.

Естественно, что ни один день рождения не обходится без данного полосатого деликатеса. Каждый гость старается преподнести кавун покрупнее да послаще. А уж Анна Степановна выбирает, чей арбуз самый вкусный…

И я не исключение, отправляюсь на поиски арбуза. Но перед этим получаю от супруги напутствие, насколько круглым должен быть сей фрукт: обязательно зеленым снаружи и красным внутри, а не наоборот и, самое главное, издавать звонкий, чистый звук…