Улыбка

Шеф косо посмотрел на первого зама, первый зам – на просто зама, просто зам – на начальника отдела, начальник отдела – на завсектором, завсектором – на старшего инженера, старший инженер – на инженера, инженер – на техника, техник – на экспедитора, экспедитор на грузчика.

Дома грузчик косо посмотрел на жену, та – на сына, сын – на кота. Но настроение последнего от этого ничуть не упало, поскольку кот только что полакомился весьма солидной мышью. Кот улыбался, улыбнулся и сын, потом мать с отцом, затем экспедитор, техник, инженер, завсектором, начальник отдела, зам, первый зам и наконец – шеф…

Обмен любезностями      

В подъезде многоэтажки в ожидании лифта повстречались два соседа. Один, который проживает сверху и все время что-то пилит, другой тот, что снизу и денно и нощно долбит молотком. Оба едва сдерживают свои эмоции, но молчат из последних сил. Первым начинает диалог тот, что снизу:

– По вашим глазам видно, что вы хотели мне что-то сказать?!

– И что, по-вашему я хотел сказать?! – задает вопрос сосед и глаза его становятся такими, какие бывают разве что у быка при виде красной тряпки.

– Вы сами прекрасно знаете что! – отвечает другой, волком взирая на конкурента…

– Ничего я не знаю и знать не хочу, а вот вы точно хотите меня обозвать нехорошим словечком…

– Это каким же?! Может быть, вы его назовете?!

– Нет уж, лучше я промолчу…

– Так вы боитесь его произнести?!

– А с чего это вы взяли, что оно нехорошее, может быть я наоборот, хотел пожелать вам здоровья, которое у вас заметно пошатнулось…

– Если оно и пошатнулось, то в этом всецело ваша заслуга! Пилите там целыми сутками непонятно что… Запилили уже всех…

– А вы своим молотком, задолбали вконец. Ни днем ни ночью, покоя нет … Я не хочу даже разговаривать с таким…

– Каким именно?! Что же вы не договариваете?!

– Вы и так знаете, какой вы есть. Все в доме знают, а вы не знаете… Спросите любого и он вам скажет…

– Это про вас все говорят, что вы…

– Ну, это уже оскорбление…

– А что я такого сказал?!

– Вы хотели сказать что я…

– Но я же этого не сказал, а вот вы обо мне подумали что я…

– Ничего я не подумал, это вы сами так про себя подумали…

Но тут подошел лифт.

– Вы еще ответите за свои слова!

– Вы тоже…

На том и расстались. А минут через десять сверху забасила пила, а снизу послышался стук молотка …

Холостяк

Кузькин дрых на стареньком диване, как вдруг в уши просочилось:

– Ну долго ты еще будешь валяться, завтрак давно готов! Сколько можно ждать?!

Егор Семенович скинул с себя остатки сна, как скидывают с крыши тяжелый весенний снег, нащупал ногами тапочки и зашмыгал на кухню, где обнаружил вместо завтрака пустую алюминиевую кастрюлю, да пару засохших тараканов. А протяжный как сирена женский голос продолжал зазывать на завтрак. Доносился он откуда-то сверху:

– Так ты идешь или не идешь?!

– Да пошли вы все! – в сердцах гаркнул Кузькин. – И что за дом такой, никакого покоя нет!

– Сам ты пошел! – тут же откликнулся все тот же, неизвестно кому принадлежащий голос. Но Егор Семенович не стал продолжать диалога и вернулся к дивану, досматривать неожиданно прерванный сон. Но, похоже, смотреть уже было нечего… Кузькин переваливался с боку на бок, заставляя диван издавать жалобные скрипы, но тут услышал:

– Ты почему свет не выключаешь, мы и так уже в этом месяце нажгли на 900 рубликов?!

– Больше не буду! – инстинктивно выпалил Егор Семенович, вскакивая с теплого местечка.

– Сто раз уже обещал!

– Сказал, не буду, значит, не буду!

– А кто это говорит?!

– А кто спрашивает?! Вот сами и платите. У меня квитанция всего на 400 рублей!

– Ну и молодец!

Кузькину стало приятно за такую вот, не весть от кого исходящую похвалу.

Вконец распрощавшись со сном, он бродил по комнате без всякой цели и делал нечто, похожее на физзарядку, подкидывая вверх худые плечи и вращая головой на тощей шее. Как вдруг услышал:

– Опять напился, сил моих никаких нету! А где зарплата, ты куда, негодяй, девал зарплату?! Завтра же подаю на развод!

– Ну чего молчишь?!

– За что! – выкрикнула за Кузькина сама душа!

– Ах, за что?! Ты еще спрашиваешь за что! Совести у тебя, Николаша, никогда не было и не будет!

– Какой еще Николаша! Сама ты, Николаша…

–А ты кто?! – послышалось снизу.

– Конь в пальто! Вот я кто! – изрек Кузькин и вздохнув всей своей тощей грудью спертый комнатный воздух, ощутил вдруг необыкновенное чувство свободы, то самое чувство, которое бывает разве что у холостяков!

Посылка      

Егор Васильевич Гордыбакин, пенсионер с 15-летним стажем проживал в населенном пункте Ясноглядово. И хотя пункт назывался населенным, на самом деле народу здесь можно было по пальцам пересчитать. На фоне прочих гордыбакинский дом смотрелся добротным и крепким, чего не скажешь о самом Егоре Васильевиче. Он полностью соответствовал своему возрасту и даже несколько обгонял его, сетуя на всякие болячки, тугой слух и тусклый глаз. А если что и осталось, так это нос, который тот совал во все дыры, коих немало было как в самом доме, так и за его пределами. Васильич был низкоросл, а если к этому добавить, что еще и сутуловат, то от мужика вроде бы ничего не оставалось, один вопросительный знак да вечное ворчание, как по поводу, так и без оного. Мало чем отличалась от него и вторая половина – Матрена Тимофеевна, а по некоторым вопросам даже могла составить супругу достойную конкуренцию. Особо проявлялся женский талант во время выяснения разного рода отношений. И порой доходило до того, что никаких отношений между ними и не было, и оба молчали месяцами, и молчание это было куда более мучительным, чем любые споры, любая болтовня и выяснение отношений. Первым обычно сдавался супруг, правда, разговаривал сам с собой либо с коровой по кличке Агафья, козлом Бориской или хряком, которого почитал особо и ласково называл не иначе как Петр Кузьмич. Потом уже как бы невзначай задавал вопросы неопределенного характера, например:

– Ну и погодка сегодня?!

– Да уж, хуже не бывает, – добавляла вторая половина, и диалог восстанавливался и продолжался уже и днем, и ночью.

Так вот они и жили и на жизнь свою не жаловались. Да и куда можно было пожаловаться на свою жизнь? Чем сетовать на болячки, лучше уж копать огород да сажать картошку, лук, морковь и прочий овощ, который на селе главная опора и пища. А без фрукта, будь то яблоко, груша или слива, прожить вполне можно. Разве что несколько кустов смородины на всякий случай произрастало возле самого дома в качестве лекарственного снадобья и как десерт.

Особо ярких событий в жизни пенсионеров не наблюдалось. Общение с соседями-алкашами тоже сводилось к минимуму. Лето, конечно, как один день: быстро прошмыгнет мимо. А зимой одна отдушина – телевизор. Правда, и тому место было скорее в музее. Говорят, что когда-то он был цветной, но спустя годы начал тускнеть, и все краски слились в одну серую. Но в принципе цвета были и не нужны, от него глазам одна тягость. А потому пенсионеры даже обрадовались, когда экран начал дергаться, прыгать, уменьшаться в размерах и, наконец, совсем угас, и от телевизора исходил один лишь звук.

Но слышимость была нормальной. От телевизора и узнавали про погоду, про всякие криминальные дела да новости. И о мировом кризисе услыхали посредством данного ящика. И как сильно тот ударил по карманам, тоже… Теперь уже стариков было от телевизора не оторвать. То, что не уловит один, пересказывал другой. На сей раз недослышка вышла у Матрены Тимофеевны, а зря – говорили о тех, кто в кризисе пострадал более всего. Зато у Васильича слух вдруг прорезался как никогда. Он впитывал новости аж до самой ночи, а ранним утром разбудил засоню-супругу, чтобы поделиться с ней некой новостью:

– Плохи дела, совсем плохи! – шепелявил тот, поскольку из 32-х зубов действующих насчитывалось не более двух-трех…