— Я с тобой, Мел, — каменное сердце колдуна подскочило от непонятного чувства, когда он услышал обычно раздражавший его голос. — Где болит?

Мелета постепенно обретала цвета. Её волосы снова тускло переливались, а глаза казались фиалками. Прежде Рейнольдс не представлял, что будет так радоваться этому.

— Нигде, — муза попыталась пошевелиться, но руки колдуна обнимали не только бережно, но и очень крепко. — Просто слабость. Что произошло? — Судя по выражению лица, ей куда больше хотелось спросить, почему она очнулась в его объятиях. — О, моя голова, она словно неправильно собранная мозаика. Рей, я ничего не помню, кроме того, что Эдуард… ты… — Мелета запнулась и прикусила губу. Ей явно не хотелось говорить о непростом выборе, сделанном Призраком на крыше. — Ну, ты понял.

Каждое новое слово давалось ей с трудом. Она говорила, словно тяжелобольная. Что ж, не все сразу.

Рейнольдс мигом посерьезнел. Стоило ему понять, что беда миновала, как он вернулся в привычный для себя образ бессердечного колдуна, для которого важен лишь долг:

— Ты спятила и пыталась отдать свою жизнь за того парня — вот что произошло. Подобное непозволительно. О чем ты вообще думала?! — он говорил не зло, но холодно. Мелета съежилась. Только что Рейнольдс клялся, что никогда ей не причинят вреда и сейчас нарушал это обещание, причиняя боль своим тоном. — Тебе нельзя рисковать собой.

Мелета закрыла глаза. Она спасала не Эдуарда, нет. Она пыталась спасти себя.

— Я…. Я не хотела, чтобы ты меня возненавидел. Помоги мне сесть, пожалуйста.

Призрак кивнул и осторожно приподнял Мелету. Девушка поежилась и протянула руки за его толстовкой, вопросительно глядя на колдуна.

— За что мне тебя ненавидеть? — не понял Рейнольдс, помогая Мелете укутаться. Она, в самом деле, вела себя как после болезни. Муз стоит изолировать от общества, они слишком хрупкие для жестокого мира. Их постоянно пытаются разбить. Колдун-психопат, например, или не менее странный Эдуард. И почему только она привязывается не к тем персонажам?

— Ты не спас его из-за меня, — тихо призналась муза.

Рейнольдс приподнял бровь — какой интересный поворот принимает дело. И опасный. Он, благодаря Лорелле, решил, что Мелета отдает свои силы Эдуарду из-за его возможной гениальности, а на самом деле она просто пыталась исправить положение. Колдун нахмурился. Она готова была рискнуть собой, лишь бы его не терзала вина.

Эдуард не был гением.

Она спасала совсем другого. Его. Так кто теперь чей подопечный?

— Не нужно винить себя за мой выбор, ясно? Я — колдун, а не муза или нимфа, у меня нет мук совести. Я следую только долгу, потому я не ненавижу тебя, успокойся. Это не первый подобный выбор в моей жизни, не стоит винить себя, — колдун мягко потрепал музу по волосам и поднялся. Опершись плечом о стену, он с неким любопытством посмотрел на сцену. В конце концов, у них с Вагнером было что-то общее. Имя, например.

— Любопытно, чем я лучше Оливии?

Мелета сама не поняла, как вопрос сорвался с её губ. Загадка девушки, которая погибла то ли по недосмотру Рейнольдса, то ли вообще от руки колдуна, мучила музу целую неделю. Никто ничего толком не знал, история была похоронена под ворохом гадких сплетен.

Рейнольдс даже не повернулся, потому девушка не смогла оценить силы нанесенного ею удара, значил ли её вопрос что-то для Призрака или он остался равнодушен:

— Оливия никогда не слушала меня.

Колдун закрыл глаза. Вот только не хватало с Мелетой обсуждать самый мрачный эпизод его жизни. Не алхимики заморозили его сердце, а Оливия. Никогда не любивший Призрак, держа её безжизненное тело, внезапно осознал насколько слабым можно стать, если подпустить к себе кого-то недостаточно хладнокровного.

— Я тоже никогда не слушаю.

— Но ты — мое задание, а она была моей помощницей. Все, что касается тебя, изначально лишено выбора. Твоя безопасность — превыше всего и никто меня не осудит.

— А если бы я не была твоим заданием?

Мелете не могла понять каково это — жить без совести, лишних переживаний…. С одним лишь чувством долга вместо сердца, исполнением которого можно оправдать решительно все. Рейнольдс даже не ведал насколько жесток был в своей преданности заветам клана. Юной девушке очень непросто принять, что она — лишь задание, и все подвиги, совершенные ради нее — никак не порывы чести и благородства, а ничто иное, как слепое повиновение приказу.

— К чему эти вопросы, Мел? — Рейнольдс слегка повернул голову. — Если хочешь узнать, что случилось с Оливией, могла бы просто спросить. Я не убивал её. Банально и пресно. А слухи ходят, потому что теневому миру хочется грязи и сплетен. Но вынужден разочаровать. Просто в одном бою она оказалась недостаточно профессиональна, а я — не слишком настойчив. Вот и всё. Тени свернули Оливии шею, потому что она не захотела прятаться за спину. Её смерть была жалкой, глупой и напрасной.

— Рейнольдс… мне…

— Жаль? Нет, Мел, если бы было жаль, ты бы держала язык за зубами. Любопытство — это порок, как бы нас не старались убедить в ином. Послушай, — Рейнольдс в разговоре делал шаги к ней, а на самом деле, отдалялся. Теперь он стоял так, что свет софитов падал ему на лицо. — Я знаю, каким ты видишь меня. Благородный, никем не понятый юноша, о котором слагают нелепые легенды и глупые слухи. Ты делаешь выводы, потому что я всегда готов спасти тебя, но не обманывай себя. Я никакой не герой, не твой рыцарь в сияющих доспехах. Чем раньше ты поймешь это, тем быстрее перестанешь путаться в лабиринте собственных рассуждений. И да, Оливию я не убивал, однако многое другое, что говорят — чистой воды правда. Мелета, перестань видеть свет, где его даже природа не предполагала. Колдун есть колдун. Ничего не изменишь.

Почему Алира всегда принимала его со всеми минусами, не пытаясь изменить на правах сестры? Почему Лорелла не искала в нем признаки рыцарства? Почему Оливия не пыталась идеализировать его темный образ? Почему даже Хильда видела его таким, каким он есть, и лишь Мелете хотелось верить в какого-то падшего ангела? Рейнольдсу и в голову не приходило что, возможно, Мелета единственная, кто видела дальше других, ведь она разительно отличалась от всех, кто окружал Призрака?

— Ладно, извини, я просто… Почему ты плачешь, Мелета? — удивился Призрак, заметив, что девушка слушает мощно зазвучавший хор со слезами на глазах. — Где у тебя болит? Я…

— Если бы мне не помогло искусство, мне бы уже не помогло ничто. Ты сделал достаточно, Рейнольдс, — муза улыбнулась, не понимая, что её слова заставляют колдуна чувствовать себя абсолютно беспомощным. Он и в самом деле не мог сделать больше. Темным чародеям не дано исцелять никого, особенно самых совершенных созданий Теневого Мира. Он мог устранить преграду, но в эту секунду лечить способен был лишь Вагнер. — Я полностью исцелилась, не волнуйся, на твоей совести не будет моей смерти. Это от восторга, — девушка провела ладонью по щеке. От Рея не укрылось, что даже слезы музы переливались лунной пылью. — Ты слышишь, как они поют? Словно в последний раз. Будто завтра никогда уже не наступит. — Мелета поднялась на ноги и подошла поближе к парапету. — Они поют о надежде, ведь не ведают о том, что мир угасает.

Рейнольдс, опирающийся о колонну, бросил взгляд вниз. Он умел отличать сильного противника от слабого, знал как читать погоду по ветру, мог защищаться сразу от многих Теней, однако решительно не понимал, что такого он должен услышать необычного в хоровом пении пилигримов.

— Какое оно — вдохновение? — неожиданно для себя поинтересовался Призрак.

— О, у каждого свое. Для кого-то это первый снег или покрытые росой лепестки роз, первый поцелуй или любимый цвет… или же игра солнца на церковных витражах… или стелющийся по траве туман… или фортепианная музыка… или…

— Мел, я, конечно, могу слушать твои художественные сравнения хоть до конца мира, но поскольку времени немного, то перебью, — Рейнольдс поднял руку. Если музу не остановить, то скоро ему станет дурно от количества света, цвета и сладкого. — Я имею в виду, какое… по ощущениям?