– Конечно! – мама слышала в его вопросе не нарастающее раздражение, а барабанную дробь, возвещавшую о начале ее звездного часа. Она вступала в бой.

– Повесим Верке в комнату, – она всегда использовала дочь как козырную карту и в разговоре с отцом, и стремясь убедить несговорчивого деда.

– Я не думаю, что ей это необходимо. Вот от магнитофона она бы точно не отказалась, но тебе же магнитофон не нужен. Тебе нужен очередной ковер, чтобы догнать соседку или подружку – так?

Матери, не различавшей отцовской иронии, следовало бы замолчать и поставить точку, но она не видела рубикон, который лучше не переступать, и шла дальше.

– Толь, ну сходи!

– Ладно, я подумаю, – и Верочке было ясно, что отец уже кипит от злости и раздражения на неугомонную мать. Никакого второго ковра в их доме не будет – это ясно, но Надежда Ивановна не сдавалась и продолжала истязать этим бесполезным разговором непреклонного отца.

Отец совершенно безразлично относился к своему внешнему виду и считал мамино желание хорошо выглядеть мещанством и пошлостью. Они всегда говорили на повышенных тонах, когда собирались в гости. Отец наотрез отказывался надевать что-то новое. К только что появившимся вещам относился неосторожно, будто проверял их надежность, приглядывался и прислушивался, стоит ли им доверять. Вначале он ни за что не соглашался надеть обновку – все в ней было не так! Карманы слишком велики или, наоборот, малы, рукава неудобны, цвет очень яркий, ткань топорщится. Надо было знать, сколько усилий приложила мама для того, чтобы «достать» новую рубашку, шерстяной свитер или серый импортный костюм! И только тогда, узнав о цепочке знакомых и малознакомых лиц, через которых довелось пройти маме, чтобы найти нужную и качественную вещь, только тогда можно было оценить ее вспыльчивость. Отец никогда не покупал себе одежду сам – только подмечал недостатки маминых приобретений.

– Я не просил тебя это покупать!

– Ну посмотри, как идет тебе этот цвет! И с размером повезло!

– Нет, я надену то, в чем мне будет удобно.

– Толя, там будут наши друзья! Я не хочу выглядеть разнаряженной куклой рядом с тобой в затрапезном костюме.

– Так будь скромнее. Это, в конце концов, ничего не значащий ужин.

– Это ничего не значит только для тебя. Тебе не важно, в какой квартире ты живешь, что носишь ты и твоя дочь. Кроме спорта, политики и фильмов про войну тебя вообще ничего не интересует.

– Я не надену этот костюм. И разговор закончен!

Эта отцовская фраза всегда звучала как окончательный приговор, без обжалования и подачи апелляций. После нее все остальные споры были совершенно бесполезны. Можно было поворачиваться и уходить. Так мама поступала очень редко. Новым костюм отправлялся в шкаф на недолгое хранение. Прожив там некоторое время, он все-таки удостаивался чести быть принятым в семью. В первый раз отец все еще возмущался неудобством новой вещи, ворчал и расхваливал ту, что носит сейчас. Проверенные боевые товарищи были несказанно лучше новичка, они уже подстроились под хозяина, осели и приобрели нужную форму. В конце концов, и карманы оказывались нужного размера, и всегда было ясно, где лежит бумажник, а где – документы. Со временем, костюм или рубашка получали свое место в шкафу и в жизни, а через год или два удобнее их ничего не возможно было отыскать. Но доставляла ли эта поздняя оценка радость маме? Конечно, нет. Довольным выглядел только отец…

– Папа, а ты можешь подвезти меня в поликлинику? Мне нужно сдать кровь перед уроками.

– А что – ты не можешь поехать, как все, на автобусе?

– Могу, но тогда я опоздаю в школу. У нас же теперь есть машина! – старенькая «пятерка», наконец появившаяся в их семье, была предметом особой отцовской гордости. Ее он мыл, чинил и полировал все воскресные дни подряд, а Верочка с мамой старались не отвлекать его от этого увлекательного занятия.

– Поезжай со всеми, дочка. Не надо выделяться от коллектива.

(Чем же? Уж не старой «пятеркой» – это точно!)

– Ну пап!.. – последняя попытка, еще одна слабая надежда.

– Все! Разговор закончен!..

– Толь, нас Золотаревы зовут на день рождения в воскресенье. Пойдем? – издалека начинала мать.

– Так сегодня только среда. Что толку говорить об этом?

– Ну что же мне им ответить? Что ты решишь в субботу?

– А что? Кто-то торопится?

– Толь, возможно, они пригласят кого-то другого, если не согласимся мы.

– Так значит, им все равно, кого видеть за праздничным столом?

– Ты просто ответь: да или нет?

– Я еще не знаю. Еще только среда.

Взрослеющая дочь понимала, что это может вывести из равновесия кого угодно, не только ее активную мать, но и чувства, желания отца она уважала тоже. Скорее всего, он просто не хотел идти. Так почему же просто не сказать об этом сразу?!? Разговор этот, как правило, повторялся еще несколько раз за неделю, и дело заканчивалось тем, что они все-таки отправлялись на тот злополучный день рождения. Отец с недовольным видом жертвы, вынужденной согласиться с женой. Мама – с испорченным настроением.

– Папа, можно мне переночевать у Маринки? Она меня приглашает на выходные. Я помогу ей испечь торт, мы все уберем и посмотрим какой-нибудь фильм.

– Иди, конечно, она же твоя подруга, но ночевать возвращайся домой.

– Почему, пап? Она же живет в соседнем доме! Мама знает ее семью. Ну пожалуйста!

– Тебе что – уже пообещала мама? Она разрешила, а я, значит, плохой?

– Нет, папа. Я сначала спросила у тебя.

– У тебя есть свой дом и свой диван.

– Пап, один раз!

– Все, я сказал! Ночевать придешь домой. И разговор закончен!

Верочка знала, что если вступится мама, то их разговор перейдет в бурную ссору. Мама, скорее всего, разрешит, но, боясь скандала, девочка предпочитала согласиться с отцом, хотя к Маринке с ночевкой, конечно же, очень хотелось, что тут скрывать. Но она выбирала спокойствие. С Маринкой они бы наболтались вволю до самого утра, потом бы проснулись позже обычного, да и пожить хотя бы один день жизнью другой семьи было интересно, но мира в своей семье хотелось больше. К такой мудрости Вера пришла не сразу, а к годам пятнадцати, а поначалу, желая любым способом добиться своего, звала на помощь маму. Иногда они выходили победительницами, и девочка радовалась, но со временем научилась понимать, что согласие в семье гораздо важнее. Так она отказывалась от многого, а привычка забывать о себе взамен семейному спокойствию укоренилась в ней на долгие годы. Муж, например, с удовольствием этим пользовался. Сейчас она делала это скорее по привычке, хотя взрослый сын бесконечно напоминал ей, что она может и даже должна делать что-то для себя, не испытывая при этом никакого чувства вины: позволять себе приятные мелочи, редкое безделье, бесполезные подарки, самые лучшие цветы («ты что, мам, этого не заслужила?»), и не думать при этом, что полезнее купить что-то новое для дома. – Мне поздно перестраиваться, сынок! – Глупости, мам! Ты у меня еще молодая и все у тебя впереди!

Глава 6

В детстве под кроватью прятаться было очень хорошо. Пол, еще вчера чисто вымытый, покрылся тоненьким слоем еле видимой пыли. Ее видно, если посмотреть на местами потрескавшийся линолеум под определенным углом. Ножки двух стареньких кроватей, купленных по случаю у соседки, разбогатевшей на заграничный спальный гарнитур, стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу. О такой роскоши, как двуспальная кровать, родители не могли даже мечтать, поэтому притворившись, что кровать это одна и большая, они накрыли ее темно-синим шелковым покрывалом с синей бахромой. На роскошном полотне цвета летней ночи жили райские птицы, вышитые китайскими мастерицами. Разных размеров, с диковинным оперением, они порхали хаотично по ночному небу и блистали желтыми, оранжевыми, зелеными и красными всполохами. Глядя на них, верилось, что жар-птицы существуют на самом деле, а не только в Верочкином воображении. Наверняка, думала девочка, мастерица, вышивая такой узор, подпитывалась собственными впечатлениями – а как же иначе? Девочке представлялось, как вышивальщица разгуливает в ботаническом саду и рассматривает пернатое царство, делая зарисовки в крошечном блокноте, который она достает из кармана длинного платья или из маленькой сумочки-мешочка, а потом все свои наброски переносит на ткань.