В тихое воскресное утро двор все еще немноголюден, никто не видит потерянного взгляда молодой женщины с ребенком на руках. Она, ошеломленная и испуганная, ныряет в соседний дворик, видит деревянный домик на детской площадке и летит туда изо всех ног. Там, в избушке на курьих ножках, потеснив оставленные детьми игрушки, она садится на маленькую скамью, обхватывает малыша и говорит тихо, раскачиваясь из стороны в сторону, сквозь рыдания только одно: «Господи, не могу… не могу… за что?». Слезы катятся непрерывным потоком, перед глазами – нелепость всего происходящего и стыд, бешеный стыд, за свой глупый поступок. За себя, нарушившую ожидание, решившую в силу своей наивности, что ей будут рады.
Она не помнила, как добрела до дома, что ответила встревоженным родителям, как провалилась в спасительный сон. Она лежит в спальне родителей на шелковом покрывале цвета летней ночи с ярким птичьим оперением, пьет принесенный мамой чай, ее трясет и очень холодно. Одно одеяло, еще одно, плед, махровый халат, теплые носки… Мама с кем-то говорит по телефону, она раздражается, сердится, повышает голос, потом подходит к Верочке, подносит прохладную ладонь к пылающему жаром лбу, заставляет что-то выпить и уходит, тихо притворив за собой дверь. Сына не слышно… пустота…
Ей причудилось, что дедушка рядом. Ее немногословный дедушка в неизменной шляпе снова ведет ее из школы домой, крепко держит за руку, как это было раньше. Она опять слукавила и выбрала самую длинную дорогу, чтобы прогуляться в чудесный солнечный день, чтобы выпросить у дедушки фруктовое мороженое и зайти в книжный магазин. Нет, ничего покупать она не собиралась – только посмотреть! Книги, которые она очень любила, – дорогие, они – про искусство, нужно ждать дедушкину пенсию. Сегодня она только пролистает их и украдкой уткнется носом в красочные страницы, чтобы вдохнуть этот запах типографской краски, пока дедушка будет выбирать себе газеты. Сначала они идут мимо краеведческого музея, единственного в городе, куда они ходили с классом на выставку к годовщине Великой Победе, потом поднимаются на пригорок, с которого открывается прекрасный вид на целый город и плывущие за ним в серой дымке зеленые поля. И вдруг, когда до книжного магазина было уже близко, они, щурясь от солнца, шли по аллее, а легкий ветерок шевелил листву, меняющую цвет от ярко-зеленого до серебристо-серого, дедушка остановился и, даже глядя ей в лицо, сказал:
– Я люблю тебя больше жизни. Если понадобится – я отдам свою жизнь за тебя. Запомни это, Веруня. Я у тебя есть, и это навсегда.
И она это запомнила. И серебристо-зеленую листву, и солнечный день, и первое в своей жизни признание в любви. И сейчас она видела это так же отчетливо, будто было это вчера. Ветер шевелил ее волосы, дул легкий ветерок, перед глазами зависла знакомая картинка, в которой ее девичье изумление, отозвавшееся на не до конца осознанные слова, смешалось с чудесной панорамой солнечного дня.
Глава 9
Зависть, интрига, естественная конкуренция всегда были могущественными рычагами женской дружбы, но только не в этом случае. Их коллектив был на редкость крепким и слаженным. Как ни ругали девчонки Татьяну Георгиевну, как ни вздрагивали от ее крика, ни жаловались на несправедливые обвинения, одного отнять у нее было невозможно: она обладала особенной интуицией, чуйкой на хороших людей и благодаря этому сумела создать сплоченный коллектив и окружить себя женщинами разными, но во всех отношениях достойными.
Ольга, например, была легка и отзывчива на мужскую любовь. Это никак не сказывалось на ее работе в отделе технической помощи. В течение рабочего дня мужчины не видели ее больших глаз, меняющих цвет в зависимости от настроения хозяйки, не любовались ее безупречной белой кожей, красиво уложенными светлыми волосами, а главное – статной фигурой, потому что большая часть ее работы заключалась в общении с клиентами по телефону. Это, надо признаться, было очень удачное решение, особенно для репутации банка.
Моду на анорексичных особ она презирала. Разве это женщины, заплетающиеся в собственных ногах и едва волочащие спички по подиуму? Себя, крупную и крепко сбитую, она любила и поэтому ее любили все остальные – как мужчины, так и женщины. Легкий нрав и смешливость делали ее в глазах многих идеальной женщиной. Очень редко, чаще весной, нападало на Ольгу Ивановну странное желание – сесть на диету, но все это продолжалось, к счастью, так недолго, что никто не принимал ее затею всерьез. Задумавшись о приближении пляжного сезона, она, разглядывая себя перед зеркалом, не могла не признать, что сбросить несколько килограмм ей бы не помешало, но это решение требовало такой силы воли, такой высокой организации, что уже через пару дней Оля рассказывала о своих сбоях с юмором, веселя весь честной народ во время обеденного перерыва. Страдая от голода, она, едва дождавшись, когда все домочадцы уснут, устраивала пиршество перед открытым холодильником и, как правило, набирала еще несколько ненужных килограммов. И к чему же все это, скажите мне, если никакие комплексы и неуверенность в себе Олю никогда не мучали? Мужчины обожали ее внушительную грудь, сочные губы, округлый животик, мощные бедра, длинные уверенные ноги и, конечно, искусно подкрашенные красивые глаза. У мужа, всегда смотрящего на жену с восхищением, был настоящий пунктик, невроз на почве ее груди. Он, как и все мужчины, шоппинг не уважал, но всегда сопровождал жену в отдел женского белья и давал дельные советы. На пляже Олюшке, поначалу кутающейся в парео и длинный сарафан, муж всегда говорил: «Выброси ты эти тряпки, Оль! Никого здесь нет красивее тебя!». Он, и правда, не видел ни стройных женщин, оголенных до неприличия, ни их спортивных фигур, ни искусственных поп. Кто же будет заглядываться на сухой пряник, если рядом роскошный шоколадный торт с розочками и глазурью, и все ингредиенты в нем натуральные?!?
В прошлом месяце Оля купила себе абонемент в солярий, решив не дожидаться лета. В тренажерный зал по соседству так и ни разу не заглянула, и теперь вот рассказывала, что скоро, очень скоро она обретет загар своей мечты, убив им вторую половину мужского населения города.
В браке она была вот уже двенадцать лет. Ольга – не из тех, кто считает, что из-за печати в паспорте она должна отказывать себе в любви. Возможно, руководствуясь собственной теорией, она и изменяет мужу. Все для того, чтобы убедиться: Сашок ее – лучше всех. Ольга – не из тех замужних женщин, кто заблудился между жаркой кухней и домашними заданиями сына. Все она улаживала как-то само собой. Весело напевая себе что-то под нос, она могла помочь сыну с уроками или уговорить его оставить ее сегодня в покое. Сославшись на плохое самочувствие, Ольга могла устроить себе выходной, выпроводив домашних по делам. Муж и сын пребывали в уверенности, что она потом пошла на работу и не надеялись на вкусный ужин. Между тем она проводит чудесный день дома: могла завалиться на диван с новым детективом, из тех, что можно проглотить за 24 часа, или заняться автозагаром и совершенно свободно от чужого взгляда разгуливать по квартире обнаженной, и ждать, пока загар сделает свое дело. Разве у взрослых не может быть незапланированных каникул?
Однажды она заметила, что любопытный мужчина из соседнего дома, расположенного аккурат напротив ее пятиэтажки, не может оторвать взгляда от ее обнаженной фигуры. Вы думаете, она покраснела от стыда и задернула занавески? Значит, вы совсем не знаете Ольгу! Эта роковая женщина мило улыбнулась, помахала наблюдателю рукой и только потом задернула полупрозрачные занавески. Зачем же лишать человека радости? Пусть хотя бы на расстоянии приобщается к прекрасному.
Выходные, которые она иногда устраивала себе среди недели, Ольга могла провести и более интересно: купить новое платье, проболтать с подружкой полдня и даже успеть на свидание к новому кавалеру. К приходу мужа и сына купленные в соседнем магазине пельмени были приготовлены заботливой материнской рукой. Легкий салатик и свежий кофе тоже стояли в центре стола, а счастливая и довольная жизнью Олечка с восхищением смотрела на мужа. Кто, скажите мне, был от этого несчастен?
