Верочка задумалась. Она за долгие годы так привыкла жить одна, что вряд ли согласилась бы по доброй воле подстраиваться сейчас под чужого человека. Она и не верила, что жизнь ее может когда-то измениться. Все идет своим чередом. Таня же привыкла воевать со своими домашними, кричать на мужа и детей, и в этом находить свое успокоение, свое женское счастье, а где же оно, Верочкино? Таня во многом напоминала ей маму. Наверное, поэтому Вера снисходительно относилась к ее вспыльчивости. За долгие годы чего только не наслышалась!
Таня тяжело перенесла вторую беременность, сильно располнела, ревновала мужа к молодым сотрудницам. Рвалась к ним на корпоративы, чтобы оградить мужа от случайных связей, а сама при этом чувствовала себя неполноценной среди длинноногих офисных красавиц. Конечно, потом отрывалась на муже. Во всем ей виделся подвох, в каждом опоздании – измена, в любой командировке – женщина. Поэтому Таня так не любила мужнины рыбалки и охоты. Верочка подругу жалела: волосы давно не крашены, белая блузка мала и демонстрирует все ненужные складки располневшей фигуры, юбка могла бы быть подлиннее, но Татьяна видела недостатки во всех, кроме себя самой. Она никогда не смогла бы признаться в том, что молоденькие подчиненные раздражают ее не только легкомыслием и некомпетентностью, но и стройным станом, свежестью лица и их возможным будущим. Даже самый скучный костюм сидел на них как-то особенно и очень ладно. А главное – все у них было впереди, тогда как у нее, у Тани…
Через пару часов она отчитала при всех опытную сотрудницу, все-таки довела до слез бедную Катю и удалилась в свой кабинет названивать мужу. Верочка услышала, как девушка-практикантка сквозь слезы разговаривает с мамой:
– Я не могу, мам! Она как бешеная с утра. На меня бросается. Что я ей сделала? Мама, он сам принес, старый такой дедушка. Огород, говорит, у меня, дочка. Возьми свежую зелень, спасибо за то, что помогла. А она как выскочит и заорет: «Это тебе не рынок! Ты что себе позволяешь!». Я уйду, мама! Доработаю и уйду, а может, и завтра не выйду. Не могу я это терпеть!
Зная, что завтра все может измениться, Верочка решила успокоить девушку. Дождавшись, когда Катя останется одна, тихо сказала:
– Не принимай поспешных решений. На работе все бывает, люди разные. Может быть, день у нее выдался трудный. Промолчи, ты же младше. Думаешь, в другом банке будет лучше?
– Не знаю, Вера Анатольевна, но я так не могу… – озираясь по сторонам и вытирая бегущие по щекам слезы, девушка поспешно пошла к своему рабочему месту.
За чаем все примирились. Дозвонившись до мужа и увидев всю мужскую компанию на берегу озера, Таня успокоилась, позвала к себе подругу и сказала:
– Ты права, Верунчик! Устрою себе отдых тоже. Запишусь к парикмахеру, а вечером закажем с детьми пиццу. Они будут только счастливы.
– Ну, вот и хорошо, умница!.. А новенькая – неплохая девчонка. Зря ты так.
– Ладно, мать Тереза, не боись! Не съем я ее! – женщина тыльной стороной ладони вытерла капельки пота на лице, сбросила туфли, расстегнула узковатую юбку и выдохнула. – Как же я устала от всего, Вер…
– Пусть девчата сбегают в кондитерскую за тортиком. Помнишь, тот, шоколадный, вкусный был?..
За чаем все делали вид, что ничего плохого за день не произошло: боялись нарушить хрупкое равновесие. Все, кто работал давно, прекрасно знали, чем закончится дело. Только Катя, юная максималистка, смотрела на происходящее искоса, вероятно, считая, что все живут в страхе ослушаться сумасбродную начальницу. Дождавшись, когда Татьяна Георгиевна выйдет, другая сотрудница, красавица Ольга, начала веселить девчонок своими откровениями:
– Ой, девочки, я вчера с таким мужиком познакомилась! В жизни не поверите! Сильный, брутальный, да еще при деньгах!
– Неужели тебе одного мужа недостаточно? – засмеялись все.
– Ничего вы не понимаете! Скучные вы и правильные! А вот состаритесь – и вспомнить будет нечего, – предупредила эффектная крупная блондинка с огромными глазами, цвет которых менялся в зависимости от настроения и купленных линз.
– Этот – просто супер! Не мужик, а конфетка!
Глава 8
Говорят, что мы влюбляемся в человека именно из-за хорошего чувства юмора, из-за его искренности и заботы – внешность особо не важна. За что именно Верочка влюбилась в своего мужа – сказать было сложно. Потом ей стало казаться, что внешность сыграла в этом немаловажную роль, да и пришла пора по-настоящему влюбиться. В двадцать лет самое время. И все же некоторые вещи так и остались для нее секретом, как многоточье в оборванной строке.
Действительно, как могло быть иначе, если все, что ты видела в своей жизни – это нравоучительные истории вечно ссорящихся родителей и книги, которые подростком прочла под кроватью? Игра в переглядки в школе и в институте, романтические мечты и острые шутки друга Алика – в счет не шли, поэтому, кроме как безумием, назвать то, что произошло с ней в двадцать лет, Верочка сейчас не могла. Помутнение рассудка и глупость восторженной домашней девочки. То, что это чувство было взаимным, а родители – слишком строгими, лишь ускорило процесс подготовки к свадьбе. Уже будучи женихом и невестой за несколько дней до свадьбы, они сидели с будущим мужем у дома, не могли наговориться и оторваться друг от друга. Звонкий окрик мамы отрезвлял их сразу:
– Ве-ра! До-мой!
– Мам, ну, пожалуйста! Мы же здесь, рядом.
– Вера!
– Я скоро приду…
– Вот выйдешь замуж – и сиди сколько хочешь! А сейчас – домой!
Помнилось, как стыдно тогда ей было: звали домой, будто школьницу. Себе она казалась взрослой, почти женой, а родители почему-то этой перемены не замечали и продолжали контролировать каждый ее шаг.
От длинных прогулок рука об руку и электричества, что пронзало их обоих, рождалось неизведанное прежде чувство, желание обладать друг другом целиком и полностью, не отвлекаясь на незначительные факторы в виде беспокоящихся родителей и общественного мнения. Ей виделось, что родителей волновало то, что она может «принести в подоле» или бросить институт за год до окончания. Дав согласие на брак, с нее и Паши родители взяли обещание доучиться до конца, не портить себе дальнейшую жизнь. Однако, вопреки тому, что случилось дальше, первый год их совместной жизни можно было назвать даже счастливым. Прошло уже лет пять после развода, когда подружка как-то Верочку спросила:
– Вер, а что это было? Сумасшедшая любовь? Почему так рано захотелось замуж?
Верочка и не знала, что ответить. Первый год она жила, чтобы любить и быть любимой, чтобы праздновать ежедневно их семейную жизнь, просыпаться по ночам от счастья: он здесь, его можно коснуться, ощутить его запах, и завтра они будут томиться с родителями на тесной кухоньке, и она будет наливать ему чай (две ложки сахара и долька лимона), жарить яичницу и подавать бутерброды. Разве это не счастье? Их ненасытную любовь не могли испортить никакие бытовые трудности. Жили они по очереди то у одних, то у других родителей, не обращая внимания на отсутствие денег. Тогда для них это было совершенно не важным. Главное – можно было жить, не расставаясь ни в институте, ни дома, вечерами засиживаться у более удачливых друзей, имеющих отдельную однокомнатную квартиру, а ночами лежать, тесно прижавшись друг к другу, дышать одним воздухом, прятаться под одним одеялом. Осознание того, что есть твоя половинка в этом мире, делало Верочку такой счастливой, что она плавилась, таяла от любви и нежности к своему Паше.
Ее родители видели много из того, что их настораживало, но дочка в ту пору была невменяемая и неземная, и потому они молчали. Голосистая мама не призывала в союзники рассудительного отца, потому что видела бесполезность этих попыток. Никого не услышала бы тогда Верочка. Слова и действия только бы оттолкнули ее от тех, кто посмел бы разрушить ее семейную идиллию. Для отца мало что изменилось после дочкиного замужества: его принципы оставались при нем, на главное никто не покушался. Он относился философски и к их юношескому безденежью, и к тому, что Паша не стремился заработать на нужды увеличивающейся семьи, и к тому, что Верочка видела совсем не того Пашу, что все остальные. Молодой муж ничего не хотел от жизни, но и Анатолий Александрович был во многом такой же. Надежда Ивановна не сдавалась: теребила мужа своими умозаключениями:
